Кусочки счастья - по манге Бродяга Кеншин

[Fiora Beltrami]

Кусочки счастья
ficbook.net/readfic/3601431

Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль (ficbook.net/authors/165630)
Фэндом: Rurouni Kenshin
Пейринг или персонажи: Сано/Мегуми, Саноске Сагара, Мегуми Такани
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Флафф, Драма, Психология, Философия, Повседневность, Hurt/comfort, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC, Беременность
Размер: Мини, 23 страницы
Кол-во частей: 3
Статус: закончен

Описание:
Саноске Сагара и Мегуми Такани. Муж и жена. Составляющие вдвоём единое целое. Небольшие зарисовки об их семейной жизни, вплоть до появления на свет кое-кого третьего. Мегуми и Сано ждут рождения их ребёнка. Думаю, их дитя тоже станет действующим лицом. С этим и будут связаны зарисовки. Счастье супругов, состоящее из кусочков.

Посвящение:
Посвящаю работу любителям канона и пейринга.
Mako-chan, Танечка - Мегуми ты наша самая официально признанная, тебе это посвящаю в особенности!
Надеюсь, понравится :-*

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
vk.com/topic-70780_32317733?z=photo198765421_39...
vk.com/topic-70780_32317733?z=photo198765421_39... - арты к фику
Буду очень признательна, если тыкнете меня ПБ, найдя ошибку. Надеюсь, автор канона меня простит...
Примечание к части
Mako-chan, твоя Даха обещала тебе милоту по СанМегу, Даха и написала. :3
Комната
В гостиной дома семьи Сагара не стихали оживлённые разговоры, Кеншин в перерывах между ними пытался сыграть что-нибудь на маленькой флейте — получалось средненько. Каору не спеша ела рисовый кекс, а это лакомство Мегуми готовить большая мастерица. В её руках любая обыденная пища превращалась в кулинарное чудо. Иногда Каору приходила к своей подруге, переписывала под её диктовку рецепты в специально для этого заведённую толстую тетрадь и под её же, Мегуми, руководством училась готовить. Хотелось ведь госпоже Химуре побаловать мужа и трёхлетнего сынишку Кендзи. Даже Яхико, подтрунивающему над неумением мастера Камия Кашин готовить, пришлось признать, что еда Каору за последний год стала съедобной и даже вкусной. Признал это и Саноске, но всё равно ничего вкуснее того, что готовит Мегуми, для него не было. Ни в браке, ни в гурманном плане он ей никогда не изменял.

Мегуми, Кеншин и Каору сидели за низким деревянным столиком, беседуя и попивая ромашковый чай, закусывая кексами. Четыре штуки отложили для Сано и Цунана. Взяли супруги Химура с собой к подруге в гости и своего маленького рыжика Кендзи — будущего преемника материнского боевого стиля. Хотя, кто знает? — может, захочет параллельно изучать отцовский стиль Хитен Мицуруги. Но сейчас мальчонке пока рано забивать этим свою рыжую головку, ведь он ещё так мал — всего три года, успеет определиться к тому дню, когда станет постарше.

У людей обычно есть внутренний стержень, у Кендзи роль этого стержня играло волшебное шило, не дающее спокойно сидеть на месте. С перепачканными губами и ручонками шоколадом — гайдзинская [иностранная] сладость, прибережённая для него Мегуми, — он то теребил мать за персиковое кимоно с хризантемами, жутко заляпав одеяние Каору, то неуклюже влеплял ей в щёку исполненный сыновьей нежности поцелуй — теперь уже Каору приходилось оттирать от шоколада не только своего милого сынка. С напускной строгостью отчитывала она малыша, скорее для вида сетовала на испачканное кимоно.

«Ну, Мегуми, погоди! Исполнится твоему с Сано ребёнку три года…» — не давала эта мысль покоя Каору.
Мегуми любила Кендзи так, как любила бы своего племянника. Всегда баловала, припрятывала для него что-нибудь лакомое. Только не Мегуми потом отмывать мальчишку и отстирывать одежду от шоколада…

Доставалось и Кеншину — маленький рыжий чертёнок дёргал отца за волосы и заплетал ему тоненькие косички. Бывший хитокири посмеивался, трепля неугомонное дитя по волосам и шутя жалуясь, что теперь ему голову дома придётся долго отмывать, как и заниматься стиркой. На этом малец не успокоился: с милой бесцеремонностью забрался к папе на колени, став щипать его за нос и растягивать щёки в разные стороны, как-то коварно хихикая… Или его родителям с Мегуми так показалось? Он же совсем малютка…

Comments

[Fiora Beltrami]

Что до Мегуми, то она с мечтательной улыбкой на губах, накрашенных тёмно-красной помадой, наблюдала сию идиллическую картину. Гладила изящной белой рукой свой живот, который уже был хорошо заметен. Четвёртый месяц, ждать рождения ребёнка ещё пять. Мегуми ласково взирала на Кендзи, погладившего Кеншина маленькой ладошкой по левой щеке, шрам в виде креста на которой затягивался. Подобно этой старой ране на щеке, затягивались раны на душе Химуры. Любовь жены и сына, тепло друзей, которыми они окружили его — вот что стало лучшим лекарством для оставившего путь убийцы много лет назад мужчины.

Мегуми больше не завидовала Каору из-за того, что у той есть: она сама уже два года замужем за очень хорошим человеком, с чистой душой и добрым сердцем — при всех его простецких привычках и никуда не годных манерах, который так пылко и преданно её любит, забывший ради жены свой прежний образ жизни. Всегда поддержит и выслушает. Пригреет, когда так хочется тепла и ласки, и поднимет настроение, заметив, что она загрустила. Чтобы обеспечить её и будущего ребёнка, трудится санитаром в больнице доктора Огуни, где Мегуми работала врачом задолго до беременности. Куда ей работать допоздна с пациентами и бумагами в столь деликатном положении? Попутно Сано изучал медицину и фармакологию — проснулся интерес к профессии жены. А вот Мегуми вернётся к любимому делу всей её жизни ещё очень нескоро.

Она не питала зависти к бывшей сопернице, которая стала для неё лучшей подругой. С появлением на свет ребёнка то же, что есть у Каору, будет в полной мере и у неё. Молодая женщина, прозванная любя своим мужем Хитрой Лисицей ещё задолго до дня свадьбы, навеки связана красной нитью с тем, кто любит её и кого — подбрасывает ведь жизнь сюрпризы! — любит она сама. Более счастливого стечения и не придумаешь. Радость вместе со своим супругом растить зачатого и рождённого в любви ребёнка? Она познает её через пять месяцев.

Видя порою, как Сано охотно играет с Кендзи, развлекая это рыжее неугомонное создание — так похожее во всём на Кенси, Мегуми была уверена: из Лохматого дурня, как она иногда нежно именовала мужа, выйдет прекрасный отец. Для их сына или дочери — не так уж и важно. Но если у ребёнка будет характер Сано, лучше ему родиться мальчиком. Собирающая на хвост все неприятности и драчливая девочка — настоящая ходячая катастрофа.

Сано в гостиной с женой и семьёй Химура не было — в свой выходной он с раннего утра занимался тем, что расписывал потолок и стены с Цукиокой Цунаном в комнате, специально пристроенной для будущего сына, а может и дочери. Молодого мужчину пол ребёнка крайне мало волновал.
Из всей их дружной компании только Цунан, Мегуми и Сано умели красиво рисовать. У Мегуми, как и у Цунана, талант к рисованию проявился ещё в детстве. Сано же научился этому у друга. Госпожу Сагару от столь ответственной и творческой работы — роспись комнаты — отстранили. Не пристало беременной женщине по стремянкам лазать и стены с потолком расписывать. Убереги Ками от такого несчастья, ещё упадёт — и здравствуй, выкидыш…

Досаду от того, что она не участвует в общем деле, Мегуми переживала недолго — визит друзей поднял ей настроение.
Смотреть на то, как шустрый пострел Кендзи тормошит родителей, очень даже весело. Этот мальчуган с незабвенным шилом в одном месте любил подёргать за волосы папу или Сано с Яхико, а те ничего, стоически терпели. Пройдёт время — и она с Сано тоже забудет надолго о тишине и покое. Мегуми часто задумывалась, какой нрав будет у её с мужем крохи. Но что-то подсказывало, дитя унаследует лучшие черты родителей вместе с их маленькими недостатками.

Кендзи какое-то время сидел у отца на коленях и мучил флейту, извлекая из неё жуткие звуки. Кеншин старательно делал вид, что его это до зубовного скрежета не доводит, к его чести, очень успешно вид делал. Каору и Мегуми оказались не такими стойкими. Обе женщины крепко зажимали уши. Тяга трёхлетнего озорника к прекрасному — поистине страшная сила, никого не щадящая на своём пути.
Но скоро это занятие мальчику надоело.
— Не выходит! Гадство! — с этими словами Кендзи отбросил музыкальный инструмент в сторону, что говорило о разочаровании ребёнка.
— Кендзи-чан, нельзя так вещами бросаться, — сделала Каору мягкое внушение своему чаду. — Ты не расстраивайся, мой котёнок, со временем получится, — добавила она, подобрав флейту и погладив сына по растрёпанным рыжим волосам.
— Ну, наконец-то этот концерт закончился! — Кенси вздохнул с облегчением, тепло смеясь. — Наши бедные уши спасены.
— Кенни, Кори, действительно, — Мегуми убрала набок густую и длинную чёлку, — найдите для Кендзи учителя музыки, когда он подрастёт. Стремление к искусству надо поощрять. — Она хихикнула в ладонь. — Вот только за ваш слух я буду очень беспокоиться…
Кендзи сполз с папиных колен и притопал на своих крепеньких ножках к Мегуми, погладив её по лежащей на животе руке молодой женщины.
— Вы хорошая и очень красивая, тётя Мегуми, — ребёнок мило улыбался той, кто часто лечила его, когда он болел. С произношением звука «р» беда — вместо него Кендзи выговаривал «л».
— Моя ж ты рыжая прелесть, — Мегуми потрепала маленького Химуру по волосам, — спасибо. А мама разве не хорошая, не красивая? — добродушно усмехнулась доктор.
— И мама тоже, — заявил мальчик твёрдо. — Только строгая, — добавил он себе под нос, опустив голову. Каору с Кеншином и Мегуми всё равно его услышали.
— Иначе ты совсем на шею сядешь и ноги свесишь, — ехидненько обронила Каору.
— Милая Каору, но ведь Кендзи-чан ещё совсем маленький, — миролюбиво заметил Кеншин.
— Маленький, а верёвки из тебя вьёт мастерски, — левый уголок губ госпожи Химуры приподнялся в улыбке.
— Вовсе нет, — возразил Кеншин. — Вот что скажу.
— Очень даже да!
— Нет!
— А вот и да, — не сдавалась Каору, — ещё как вьёт!

[Fiora Beltrami]

Кендзи переводил недоуменный взгляд своих фиалковых глаз с матери на отца, устроившись на коленях Мегуми, обняв её, словно прося о помощи.
— Поругайтесь мне тут ещё, — строго осадила их Мегуми, нахмурившись. Ни дать, ни взять — разбирающаяся со своими повздорившими детьми мама!
— Извини, Мегуми, — Каору едва заметно покраснела.
— Да, извини, — смущённо добавил Кеншин за женой.
— Вот так-то лучше, — сопроводила Мегуми свои слова улыбкой. — Такая красивая пара — не дело вам пререкаться.
— Ты права, — согласилась с подругой Каору.
— Ну, Кендзи, — Кеншин встал с подушки, подошёл к Мегуми и забрал у неё сынишку, прижав ребёнка к груди, — пойдём, посмотрим, как идут дела у Сано и Цунана.
Унеся своего рыжика, он удалился в комнату для малыша его лучших друга и подруги.
Мегуми и Каору остались в гостиной вдвоём.
— Я надеюсь, у тебя всё идёт гладко? — с волнением поинтересовалась Каору.
— Не считая этой тошноты и отекающего лица, выпадающих волос, перепадов настроения и странных пристрастий в еде, которым я сама удивляюсь — не то что Сано, у меня всё прекрасно, — Мегуми, судя по её интонации, явно не думала унывать.
— А что Сано? — не могла не спросить Каору.
— На нервах моих не играет, не даёт раскисать, заботится обо мне, во всём помогает. По-прежнему работает в больнице, изучает врачебное дело. Я рада, что у него появился какой-то новый интерес. — Мегуми почесала носик и зевнула, прикрыв рот своей тонкой ладонью.
— В игорные и питейные дома его не заносит? — полюбопытствовала иронично Каору.
— Не поверишь, с самой нашей свадьбы его там больше никто и никогда не видел, — не менее иронично ей ответила Мегуми. — Весь заработок несёт в дом. После работы всегда заскочит к Тай в «Акабэко» и возьмёт мне что-нибудь вкусненькое.
— Ты очень хорошо влияешь на Сано. Он стал таким серьёзным, ответственным. Даже с долгами у Тай рассчитался, а всё ради тех, кого любит… — замечтавшаяся Каору прижала кулачки к подбородку.
— И вот тогда я поняла, что мною он дорожит намного больше, чем своими старыми склонностями, — Мегуми прикрыла глаза и улыбнулась тому, о чём думала.

«Другого мужа, который бы так верно любил меня и оберегал, нигде больше не найти, даром никто другой не нужен!» — лелеяла доктор эту мысль в своей голове.

— Ну, что, Лиса, принимай работу! — прервал Сано разговор двух женщин, влетев в гостиную и плюхнувшись на подушку рядом с женой. Он так крепко обнял её и смачно поцеловал в щёку, что глаза Мегуми широко распахнулись в полном обалдении, она даже вымолвить ничего не могла.
Присутствия Каору не постеснялся ничуть.
Старые, подранные штаны и косодэ перепачканы краской множества цветов. Объевшийся сметаной и сливками кот даже в половину не выглядел бы таким довольным собой, как Сано, не сиял бы так гордо.
— Ну и хватка у тебя, болван! — с наигранным возмущением воскликнула Мегуми, придя в себя.
— Лисёнок, не злись, — Сано слегка ущипнул жену за носик и тут же схлопотал от неё шлепок по руке, впрочем, игривый. — Эй, Малышка, — обратился он уже к улыбающейся Каору, во все глаза смотревшей на них, — на мои с Цунаном художества посмотреть не хочешь?
— Ха, ещё спрашиваешь! Хочу, конечно! — выдавал тон голоса Каору нетерпение. Она всегда была очень любопытной.
— Папа, папа, я тоже хочу такую комнату! — раздался умоляюще-требовательный возглас Кендзи. — Дядя Сано и дядя Цунан мне её ведь сделают?
— Слышал, Сано? — Каору поднялась на ноги с подушки и направилась к Кеншину с Кендзи и Цунаном. — Придёшь Кендзи комнату расписывать?
— О чём разговор, Кори? — Сагара хохотнул в кулак, встал с подушки и помог подняться супруге.
— Мне тоже очень интересно посмотреть на плоды твоих с Цунаном трудов, — мягкими альтами звучал голос Мегуми, одарившей мужа кокетливой улыбкой и идущей с ним под руку — полюбоваться на комнату для ребёнка.

Готовить апартаменты для ещё одного дорогого ему человека, который должен родиться, Саноске начал давно — когда излучающая бурную радость Мегуми сообщила мужу о своей беременности сроком в пять недель. Сагара не думал, что станет отцом так скоро, но им обоим этот ребёнок был желанен.
Кеншин, Цунан и приятели из игорного дома, где Сано раньше часто засиживался, помогали возвести фундамент и стены, которые утепляли с полами. Вместе делали потолок и крышу. Отделывали стены изнутри и снаружи деревянными панелями и шпаклевали, опять же, изнутри. Участи быть зашпаклёванным не избежал и потолок. Дальше роспись потолка и стен легла полностью и целиком на плечи Сано с Цунаном, потому что рисовать умели только они и Мегуми, но ей внести свою лепту не дали по вполне заметной причине — и эта причина вполне хорошо себя чувствовала у неё под сердцем.
Конечно, дури в голове у Сано хватает, но руки растут именно оттуда, откуда им расти и положено, работать ими он умеет.

[Fiora Beltrami]

Каору дошла до сёдзи, которые отодвинула, раньше четы Сагара. Переступила порог…
— Вот это да, красота какая! — восторгалась громко Каору. — У кое-кого руки золотые!
— Вот и Кендзи комната понравилась, — прозвучал голос Кеншина.
— Очень понравилась, тоже хочу такую! — вставил Кендзи свои пять йен.
— Будет и у тебя красивая комната, малец, — ответил мальчику Цунан.
Охваченная жгучим интересом, Мегуми вошла в комнату, Сано — следом за ней. Едва перешагнув порог, она так и замерла на месте, будто стала безмолвной скульптурой.
— Эй, Лисица хитроумная, — Сано обнял жену за плечи и поцеловал в шею, — окаменела, что ли?
— Ну и как комната, Мегуми? — осведомился Цунан, поправив свою зелёную повязку.
В краске художник и журналист вымазался не меньше своего друга. Немного краски ему попало и на длинные тёмные волосы.
— Упасть и не подняться, — только и смогла проговорить поражённая Мегуми, жадно всматриваясь своими глазами цвета ночного неба в то, что её благоверный и Цукиока нарисовали. Очень красиво получилось. Изобразили они золотой диск солнца, ярко-голубое небо с проплывающими мимо белыми облаками и пролетающих журавлей, высокие деревья и перекинутый через реку мост, манящую взор зелень травы, обречённо роняющую в реку свои бледно-розовые лепестки сакуру. На большом валуне, под деревом, сидел очень притягательный молодой человек в одежде Секихотая и с красной повязкой на лбу, играя на небольшой дудке. Косая чёлка чёрных волос закрывала один глаз мужчины. Узнать его никому не составило особого труда.
— Так тебе понравилось? — спросил, немного волнуясь, Сано у супруги.
— Понравилось — не то слово! Это чудесно, прекрасно, изумительно! Сано, Цунан, вы молодцы… О, Ками-сама, да я бы сама с большим удовольствием жила в такой комнате! — пылко восхищалась Мегуми, радостно смеясь и улыбаясь. — А капитана Сагару я сразу узнала!
— Рад, что пришлось по душе, — Цукиока улыбнулся жене своего друга, улыбка одновременно радушная и горделивая. — Не удержался, чтоб капитана Сагару не нарисовать…
— Большая работа была вами проделана… — Кеншин подбрасывал и ловил Кендзи, что очень веселило хохочущего мальчика.
— Но результат всех трудов стоит, — добавила Каору.
— Надеюсь, ребёнку эта комната понравится, — Сано взлохматил волосы Мегуми, за что снова получил от неё по рукам. В шутку, конечно.
— Если не понравится, значит, вкус дурной, — был вердикт Мегуми, любующейся комнатой.

[Fiora Beltrami]

И кто эта женщина?
Сквозь открытое окно веяло приятной прохладой летнего вечера. Подходили к концу последние деньки жаркого июля и близился август, следом за которым наступают ещё не ставший холодным сентябрь и богатый на дожди и слякоть октябрь. Медленно догорали последние краски сиренево-алого заката и погасло солнце, на улице темнело. Зажгли фонари. Монотонно и уныло часы с кукушкой отсчитывали тиканьем ход времени. Лишь они прорезали тишину в доме.

Мегуми мерила гостиную неторопливыми шагами, иногда подходя к окну и выглядывая на улицу. Напряжённо всматривалась вдаль, в знакомую дорогу, мощёную утрамбованным гравием, ведущую к дому.
Сегодня она рано утром отпустила мужа рыбачить на речку с друзьями — Кеншином, Яхико и Цунаном. В конце концов, имеет же Сано право в свой выходной провести время с друзьями, сидя с удочкой на берегу.
Мегуми очень нравилось проводить время со своим супругом, очень любила их посиделки и откровенно наслаждалась тем обожанием, которое неизменно читала в его светло-карих глазах. Испытывала удовлетворённое женское тщеславие, свойственное в какой-то мере каждой представительнице её пола: знать, что ты способна будить сильные чувства, вызывать восхищение, околдовывать.
Из-за отлучки молодого мужчины даже и в мыслях не держала закатывать скандал. В «Весёлый квартал», где призывно горят красные фонари и заманивают охотников до плотских утех, он ни за что в жизни носа не покажет — слишком любит жену и во всех смыслах ей верен. Она же его давняя мечта, ставшая явью!..

Да и какая другая женщина способна затмить Мегуми в глазах её мужа? Решительную и твёрдую, самоотверженную, временами властную — это не мешало её отзывчивости и чуткости, с какими она заботилась о дорогих ей людях. Острую на язык и очень умную, неустанно и ласково норовящую его поддеть? Похожую на саму жизнь во всём ярком многообразии оной, пленительно-прекрасную и очень добрую, с чистой и светлой душой, нежную и храбрую, подобную огню? Так напоминающую катану без ножен? Обворожительную даже тогда, когда язвит? Та, в ком словно переродилась для жизни в мире земном богиня Солнца Аматэрасу?
Нет, тепло её любви Сагара не предаст даже за большие деньги и ласки тысячи элитных юдзё. Дорога ему эта Хитрая Лисица, безраздельно владеющая всеми его помыслами. Его жена, мать его ребёнка. Клятву быть хорошим отцом сыну или дочери, а для Мегуми — мужем он никогда не нарушит, пусть его хоть четвертуют… Низко — предавать доверие и верную любовь жены ради каких-то девок. Преступление, сопряжённое с идиотизмом — иначе никак не назовёшь.

Так что Мегуми со спокойной душой дала добро на то, чтобы её муж выбрался на природу в компании друзей. Сано также предупредил её, что поможет немного Цукиоке со статьёй и иллюстрациями для газеты. Молодая женщина ничуть не возражала.
Сано с огромным энтузиазмом работал в больнице и с великой охотой изучал медицину. Мегуми с радостью помогала ему постигать ту специальность, к которой отец и мать готовили дочь с самого её детства. Такао Такани просто однажды застал свою пятилетнюю дочурку за игрой с тряпичными куклами в больницу. Всю корпию с повязками у папы вытаскала, что Такани-сенсею сразу бросилось в глаза — неопровержимые доказательства лежат у ног его красавицы-дочки, делающей перевязки своим куклам. С этого всё и началось…

Мегуми училась искусству врачевания годами, сильно в этом преуспела — благодаря прилежанию и данному ей таланту свыше. Дарование — дарованием, но на одних только способностях далеко не уедешь. Сано предстоит ещё очень много навёрстывать, но утроенного рвения у него не отнять, и самолюбию Мегуми льстила такая большая тяга к её профессии у него. Это в сто раз лучше того, чтобы ввязываться в драки, предаваться пьяным кутежам и просаживать средства в игорном доме. Права Каору — Сано научился серьёзно относиться к тому, как он проводит свою жизнь, прожить которую заново ему шанса никогда не выпадет. Женитьба и скорое отцовство научили его нести ответственность не только за себя одного. Жена и будущее дитя, которое она вынашивает в своём теле вот уже седьмой месяц и стойко переносит сопровождающие беременность трудности, ни в чём не должны знать нужды. Настоящее кощунство — обрекать их на бедственное положение, своих ребёнка и любимую женщину. Вот Сагара и не нарушал данное себе слово. Заботы о том, где бы достать хоть немного денег и что же есть завтра, очаровательную и умную голову Мегуми не терзали.

[Fiora Beltrami]

***
Рядом с мужем ей смысла не было укрываться за бронёй из толстого слоя льда и стали, которой она обросла в пору своего жуткого существования пленницей и творцом смерти у Такеды, вынуждающего её делать «Плен паука» на продажу. Дешёвый и менее чистый опиум, вред которого огромен, если сравнивать с предыдущим видом. Сано за своим колючим и резким характером — как у дикобраза иглы — и вечной весёлостью с дурачествами скрывал разъедающую его изнутри боль от незаживающей раны. Ему её причинили гибель всего войска Секихо — выжили только Сано и Цунан, — и казнь его командира, капитана Содзо Сагары.
Красная лента Секихотая на лбу, вьющаяся на ветру — вечный след. Для неотёсанного мальчишки-крестьянина из Шинсу с безобразными манерами, без каких-либо представлений о нормах этикета, каким являлся Сано, капитан Сагара был всем на свете — другом, отцом и братом. Воплощённым благородством и честью в одном человеке. Как и для Цукиоки.

Сорванцы-мальчишки чуть ли не боготворили его, обожали, бросились бы за него в пучину вод и в неистовое пламя. Правительство Мэйдзи сформировало Секихотай и завлекало в войско простых крестьян и горожан тем, что пообещало снизить налоги вдвое, и это имело громкий успех — от добровольцев нет отбоя, сёгунат Токугава пал, империалисты пришли к власти. Перед ними остро стояла одна проблема — истощённый бюджет. И эту проблему решили очень быстро, сбросив с доски все пешки, выполнившие свою задачу и переставшие быть нужными. Командира Секихотая и его воинов обвинили в том, что они ложными обещаниями заманивали народ в свои ряды и тем самым подрывали авторитет новой власти, которую дискредитировали своими пустыми посулами. Превратило войско Секихо в животных на заклание. Объявили изменниками, отметили клеймом предателей в памяти многих. Всему войску Секихо устроили засаду и расстреляли. Отрубленную голову капитана Сагары псины правительства Мэйдзи, как их честили Саноске и Цунан, с особым цинизмом выставили на всеобщее обозрение — на забаву безмозглой и жадной до зрелищ толпе.

Поначалу Мегуми и Сано тянулись друг к другу, как двое людей с изломанными и разбитыми душами. Оледенелая и Обожжённый. Мегуми таила боль от вины за тысячи смертей под маской издевательской, колкой иронии. Несмотря на то, что её к этому принудили силой и угрозами, она не переставала обвинять себя. Ни один суд в мире людей не смог бы осудить Мегуми Такани строже, даже беспощаднее, неё самой. Приговорённая, прокурор и судья. В одном лице. В праве на адвоката самой себе отказала. Совесть — самый жестокий палач, истязающий только истинных людей чести. Алчный и бездушный ублюдок Такеда Канрю никогда не обременял себя думами о том, сколько пролитых слёз впитала в себя подушка Мегуми.
Не задавался вопросом, на сколько веков постарела душа в её молодом теле, и сколько новых шрамов от лезвия бритвы появилось на руках узницы, одержимой желанием пустить себе всю кровь — только бы скрыться от всей этой мерзости и грязи хотя бы в Аду. С ног до головы её окунули в эту грязь, от соприкосновения с которой чуть ли не всё в ней черствело и замерзало. Однажды Мегуми попыталась отравиться своим же опиумом. Как хитокири живут с мечом и от него же погибают, точно так же и она хотела принять смерть от сделанного ею опиума. Безуспешно. Насилу откачал выломавший дверь в уборную Шиномори Аоши. Упокоиться навсегда в сырой земле или на дне реки, лишь бы не жить с мыслями о покрывшем её и покойных родных бесчестье, несчастная сочла бы высшей милостью богов. Того, что бесчестье покрыло совсем не её, а тварей, насильно заставивших бедную молодую женщину делать несущий смерть товар, Мегуми понимать и принимать не хотела.

После всех издевательств и увечий, учинённых над её душой и моралью, последнюю из рода талантливых и уважаемых врачей Такани уже не запугаешь никаким Адом.
Она сполна вкусила его, не даже не умерев. Губка, напитанная горем до предела. Упади ей на голову небосвод и разверзнись под ногами земная твердь, не моргнёт глазом и не поведёт бровью. Всё потеряла, всё оплакала. Не держится за жизнь. Гибель нежно любимых братьев и родителей разрушила привычный Рай. Растоптаны цветы, разбиты на осколки все наивные мечты и сломаны куклы.
Её мучитель оставался холоден и безразличен к тому, сколько ночей Мегуми лежала на футоне как мертвец — устремив пустой взгляд потускневших, опухших и сухих глаз в потолок. Мотылёк в липких сетях паука.
Нажива любыми путями, даже самыми низкими — единственная страсть для недоноска.
Плевать как-то беспринципный делец хотел на то, что в её душе медленно умирало в муках и разлагалось, источая трупный яд. И этим ядом, в сотни раз хуже любого наркотика, в ней наполнилось всё, что когда-то умело петь и смеяться. Яд отравил ей сердце, тёк по венам вместо крови.

Сано скрывал свою боль под напускным оптимизмом. Нарывался на драки, только чтобы хоть немного утолить жгучую ненависть к правительству Мэйдзи. Прикладывался он и к бутылке сакэ, причём не один раз в сутки. Тяжесть и горечь утраты жгла страшней любого огня, даже адского.
Он и она день за днём влачили своё существование с кровоточащими ранами в сердцах, изглоданными тьмой.
С ним Мегуми оттаяла и обогрелась, сердце и кровь очищались от яда. Избавлялась душа от состаривших её до срока сотен лет. Пусть и медленно, но всё же молодела. Покинула страстная решимость наложить на себя руки. Умереть можно просто и всегда, для жизни требуется немалое мужество, и она отыскала его в себе. К Аоши, который практически её с того света вытянул, молодая женщина перестала испытывать страх — лишь робкую и светлую признательность за то, что выломал тогда дверь уборной и не дал ей умереть. Рядом с Мегуми, умеющей усмирять в восприимчивых людях непримиримую ярость, Сано смог остудить пожирающую его огнём ненависть, стынущие угли припорошило пеплом. Раны обоих понемногу затягивались.
Взаимно они возродили друг друга к жизни и рассеяли сгустившуюся тьму внутри них, вновь научились различать яркие и приглушённые краски этого мира. Вдвоём обрели нечто, похожее на внутренний покой, восстали из руин.

От Мегуми ему перепало немного знаний о правилах хорошего тона, с ней он стал собранным, даже немного благоразумным и повзрослел — его живая, вольная и непосредственная натура от этого нисколько не пострадала. Только на пользу пошло. Мегуми наконец-то перестала жить одной только своей холодной и умной головой. Приобрела привычку громко, звонко и открыто смеяться — невольно демонстрируя свои аккуратненькие белые зубки.
Саноске прозвал её Хитроумной Лисой. Мегуми и впрямь начала думать, что в прошлой жизни — если верить индийской теории о карме и перерождениях в новом обличии, — была очень вредной и язвительной лисицей, обожающей вечно поддевать своих сородичей, и которую ненавидела за это вся стая.
Совершала манящие и неопасные для здоровья с жизнью безумства, к которым Сагара её постоянно подталкивал. Мегуми пыталась совладать со своим рассудком, даже очень, а потом посылала всё надолго и куда подальше, а там… будь, что будет. Пусть хоть всё летит колесом и кувырком, а голова идёт кругом. Раскаиваться в том, что поддалась на уговоры того, кого звала временами Дурнем Столетия, не приходилось. Так вот и ответила «Да», когда он попросил её руки.

[Fiora Beltrami]

Её согласие стать законной женой этого Патлатого Болвана, как она его называла, как раз и есть счастливое последствие таких безумств. Два года с честью и достоинством, вызывающих глубокое уважение, носит его фамилию. Не жалуется — поводов для этого он ей просто не даёт. Да и у Саноске на роптания тоже причин никаких нет. Свои отношения, в основе которых заложены вечные взаимные и беззлобные подколки, они выстроили очень прочными, на зависть многим. Разве что Каору с Кеншином и Яхико с Цубамэ им не завидовали — своего счастья, хоть ушами ешь.

Становясь женой того, кто некогда был бойцом по найму — само собой, за немалые деньги Сано рисковал сильно получить по своей безрассудной и лохматой голове, — Мегуми точно в ужасно штормящее море с высокой скалы бросилась, очертя голову и отдавшись во власть беснующихся тёмных волн. Ни дня своей замужней жизни она не пожалела об этом отчаянном поступке. Повторила бы его снова и снова, если бы ей только выпала такая возможность. Ни минуты не раздумывая. И она, и её муж относились к людям очень горячей души, если и предающихся чему-то, так со страстным самозабвением. Сердца их не знают полумер. Что ж, зажжённым положено гореть, и не еле-еле, а вовсю и без остатка.
Так они оба, вместе, горели друг по другу в едином пламени. Оно сжигало их дотла, за этим всегда следовало возрождение из пепла. Умереть в огне и воскреснуть заново из праха, как два феникса. Замкнутый круг не разорвать. Совершенно не имеет ничего общего с трепетной любовью, питаемой ею раньше к Кеншину. Она отступилась от своей мечты быть с оставившим путь хитокири мужчиной, видя, насколько сильно его любит Каору и как сильно её любит сам Химура. Ни у кого нет права рушить чужое счастье себе в угоду, как решила для себя Мегуми. Ей хватило сил отказаться от мужчины, ставшего её первой любовью и не воплотившейся мечтой. Осталось только нежное и светлое чувство, похожее на то, что она испытывала к своим двум старшим братьям. Те взаимные чувства, что она и её муж питали друг к другу — любовь двух наполовину сумасшедших. Кое-то из них была благоразумной. Когда-то. Раньше.

Сано несказанно далёк от романтичных стишков, серенад в обнимку с сямисэном под окнами и томных вздохов при луне. Шарахается от всего этого подобно демонам — от курящихся благовонных палочек, как чёрт — от ладана. Ей и не надо, чтобы он сутки напролёт занимал её уши речами о неземной любви — поступки всё равно говорят лучше самых витиеватых и длинных дифирамб. Ни к чему, как считала Мегуми, требовать от дорогого человека словоизлияний, если она и без этого знает, что любима — пылко, глубоко и преданно.

[Fiora Beltrami]

***



Молодая госпожа Сагара всегда судила об искренности людей по их деяниям. Этот шакалий выродок Такеда Канрю, вынуждающий её изготовлять способный погубить гнусный товар и переступать через принципы, которые для неё не пустой звук, тоже был непревзойдённым мастером по части изысканных и пышных до отвращения речей.
Далеко не умение поэтично выражаться определяет, хороший человек или последнее ничтожество.
Чужды Сано светский лоск и жажда вести слащавые праздные разговоры. Вот когда он показывает аиста, приставив к носу палочки для еды — и всё, чтобы своим внезапным ребячеством развеять накатившую на жену тоску, очень даже трогательно и мило. Это помогало. Мегуми в момент пробивало на хихиканье и следующий за ним звонкий смех, да так, что нелегко успокоить.

Когда-то она молила богов подарить Сано хоть немного ума, ведь он ему так нужен. Но лишь ей одной, а не высшим силам, это в совершенстве удалось. Она и есть эта высшая сила, заставившая Саноске основательно взяться за ум. Кретинизмом Сагара никогда не страдал, мозги у него были всегда и отлично соображали, только проветривались гуляющим ветром в голове. Пинками даже подгонять к свершениям и самосовершенствованию не надо — сам к этому стремится, вдохновляемый несравненной супругой. Добился благосклонности и руки желанной женщины — и как будто подменили: ни тебе игр в кости на деньги и пьянок, никаких поисков стычек — почесать зудящие кулаки. Наконец-то нашёл работу и раздал все долги. За чужой счёт — как правило, Кенси с Малышкой, — больше не объедается. Есть, ради кого меняться в лучшую сторону — Хитрющая Лиса, она же Мегуми, в девичестве Такани. Хотел дать ей одно только счастье, а не стать постоянной головной болью. Ради неё круто изменил свой привычный образ жизни, а это уже о многом говорит.

До того, как связать с ней навечно свою жизнь, Сано был её вечным пациентом. Не успеет восстановиться после какой-нибудь травмы и назначенного талантливой врачевательницей лечения, как спустя пять или шесть недель его с завидным постоянством вновь приносило к кабинету Мегуми из-за очередной травмы. Молодая женщина с ироничной досадой качала головой, в очередной раз назвав Сагару Лохматым Идиотом и Мастером Тупости. Занималась его полученными в драке боевыми ранениями. У Сано невероятный талант искать приключения на свою персону. Частенько приносил для неё сладости к чаю, который они распивали вместе во время её обеденного перерыва. Мегуми всё наигранно жаловалась ему, что он совсем не бережёт её стройную фигуру. Саноске же с апломбом парировал, что с её фигурой провиант бессонными ночами ещё трескать и трескать, чтобы хоть немного поправиться. Ничего не поделаешь, понравилось ему к ней на работу забегать. Ради удовольствия видеть её ехидную улыбку, пленяющие гордой красотой и затягивающие в свои глубины омуты тёмно-синих глаз — как небо в ясную ночь. Слышать её немного низкий, мягкий голос очень тёплого и приятного тембра. Пусть даже она снова начнёт над ним подтрунивать. Он давно привычен к её лисьим штучкам, которые она играла с ним.

***



Как-то раз, всего каких-то четыре месяца спустя после свадьбы, супруги Сагара заночевали в гостях у Каору с Кеншином. Рано утром — часов где-то в девять, — Сано проснулся, наспех оделся, обул свои чёрные калоши и… Не смог сдвинуться в них с места, будто обувка к полу приросла, на который он неслабо шлёпнулся. Как Саноске сразу понял, какой-то шутник прибил обувь к полу. Гвоздями. Первой в голову пришла мысль о Яхико, чего вполне можно от юнца-самурая ожидать. Но знакомое озорное хихиканье за сёдзи пролило свет на то, чьих же на самом деле рук эта детская выходка.

… По всему додзё Камия разносился искрящийся, звонкий и полный жизни смех Мегуми, со всех ног убегающей от мужа, который гонялся за ней с подушкой в руках. В шутку обещал показать жене место постоянной зимовки Шишио. Но она-то прекрасно и твёрдо знает, что ничего за это ей не будет и легко сойдёт с рук. Сано никогда не применит свою большую физическую силу против того, кто слабее, особенно против супруги. Руку себе отгрызёт, но на дорогую ему женщину не поднимет.
Сквозь неуёмный хохот доктор выкрикивала: «Не поймаешь, не поймаешь! Дохлая черепаха быстрее тебя!» — всё из желания поддразнить благоверного, раззадорить его.
Впервые Сано видел, чтобы Мегуми выкидывала подобные номера — сама, без ненавязчивых подталкиваний к этому с его стороны. Видеть свою жену безудержно счастливой было для него огромной отрадой.
Вот только Кеншин и Каору с малышом Кендзи смотрели на них с немым потрясением в глазах — двух пар фиалковых и одной пары синих.
— Кенси, нашего Сано я ещё могу узнать в его поведении, — проговорила тихо Каору, приходя в себя после увиденного, — но чтобы Мегуми прибила к полу его калоши… Так на неё непохоже себя вела… Они с ума посходили? — Каору недоуменно взирала на мужа, отходящего от лицезрения необычной картины маслом.
— Похоже на то, моя милая Каору, это Мегуми уже от Сано ребячеством заразилась, — только и смог тихо выговорить Кеншин.
— Они ку-ку, — с милым простодушием, свойственным детям, подвёл итог маленький Кендзи Химура и покрутил пальчиком у виска.
Устами младенца, как говорят…

[Fiora Beltrami]

***



Покуда Мегуми предавалась светлым и тёплым воспоминаниям, за окном совсем стемнело — одни фонари освещали улицы. Вечерняя темнота позднего времени заключила Токио в свои прохладные объятия. Город пробуждался к ночной жизни, не менее активной, чем дневная.
Мегуми перевела взгляд на деревянный столик, где сиротливо стояла миска супа мисо и другая миска рядом с ней, полная засахаренного сладкого картофеля. На деревянной дощечке — бисквитный торт со сметанным кремом и шоколадом, внутри него начинка из свежих и сочных фруктов. Кому, как не Мегуми, знать о том, что Сано — тот ещё лакомка, особенно, если дело касается плодов её поварского таланта! Вкусно поесть он не дурак, тем более шедевры жены.
Житейским умом, пусть не академическим, смекалкой, умением в самую точку острить одарён очень щедро. Хоть и не блестящий оратор.
Добрый, простой в общении и человечный. Старательный в своём стремлении дать жене и их ребёнку самую лучшую и счастливую жизнь, лишённую тягот, уберечь от горестей.
Заражающий всех и вся оптимизмом со страстным жизнелюбием и теплом, бьющими из него через край. Готовый любой ценой защищать дорогих ему людей и всегда прийти на выручку, отдающий им всего себя. По-другому не умеет никак. Благороден, причём его благородство не кричит о себе хвастливо на каждом углу в Токио.

***



Двух недель не прошло со дня заключения помолвки, как Сано твёрдо вознамерился познакомить Мегуми со своей семьёй, живущей в Шинсу. Шаг, говоривший о том, что она для него очень значима и он не считает её обыкновенным временным увлечением. Намерения в отношении неё самые серьёзные и честные. Женщин для коротких интрижек не просят выйти замуж и не знакомят с родными.
Мегуми всегда знала, что Саноске взял себе фамилию Сагара в честь своего подло загубленного новым правительством командира. Поделился он с ней и тем, что сбежал из родного дома в Шинсу, чтобы вступить в Секихотай, едва задиристому и неугомонному мальчишке из крестьянской семьи исполнилось девять лет. Но вот настоящую фамилию жениха — Хигашидани — она не знала.

Семья Хигашидани отнеслась к ней со всей сердечностью и радушием. Первым доктор Такани и её возлюбленный повстречали того, кто скоро станет её свёкром — Камишимомона Хигашидани. Высокий мужчина очень крепкого телосложения, до сих пор поддерживающий себя в превосходной физической форме. Чаще всего в крепком теле — крепкий дух. Пожалуй, какая-нибудь женщина вполне может им увлечься. Эта сила и стать, волевое лицо, манера смотреть решительно и гордо…
Несказанно поразило её внешнее сходство отца и сына, разве что черты лица Саноске немного мягче папиных и привычки курить трубку за молодым мужчиной не водится.

В шутку отец и сын потузили друг дружку «за встречу». Обменялись взаимными необидными колкостями. Назвать сына редкостной дубиной? Назвать отца в ответ злобным и занудным стариканом? Казалось бы, немыслимо, но обидного оттенка для них это не носит ничуть. Камишимомон за милую душу навешал подзатыльников блудному сыну и стиснул в медвежьих объятиях, похлопывая большой и сильной рукой по плечу и спине. Сано тоже крепко стискивал отца, хлопал по спине и плечу. Оба заливисто и громко смеялись — явно рады снова увидеться. С округлившимися глазами-блюдцами, Мегуми потрясённо взирала на двоих мужчин. Для них такая манера общаться — норма. Просто в её семье подобное было не принято — она и братья держались со своими родителями очень скромно и почтительно, как и подобает примерным японским детям.

После приветствий Сано познакомил отца с той, кто стала его наречённой.
— Благословения пришёл просить родительского? — пробасил Хигашидани.
— Перед фактом ставлю, — не без ехидства усмехнулся Сагара, тут же заработав дружеский удар отцовского кулака в плечо. Госпожа Такани больше ничему не удивлялась. Саноске — во всём сын своего отца.
Камишимомон без обиняков, прямо выразил Мегуми своё восхищение ею. Она сдержанно поблагодарила его и улыбнулась будущему родственнику, признательно кивнув. Оба выказали друг другу уважение чуть более глубоким, чем обычный, поклоном. Мужчина с недоумением в громком голосе спросил у Мегуми, что она вообще нашла в его лохматом дуралее.
— Я бы так не сказала, Хигашидани-сан, — напоминал её голос мурлыканье довольной и сытой кошки, — и вовсе ваш сын не дуралей. Напротив, мальчишеских замашек в нём поубавилось и он взялся за ум. Лохматый — этого не отрицаю. — Не замолвить что-нибудь в защиту избранника она не могла.
— Спасибо на добром слове, Лисичка, — Сано с озорством подмигнул своей прекрасной заступнице, чем вызвал в ней желание подарить ему одну из своих дивных улыбок.
Не менее приветливо к ней отнеслись Юки и Ота — младшие сестрёнка с братишкой того, кто станет ей мужем.
Все трое — глава семьи и будущие деверь с золовкой приняли Мегуми тепло, как родную. Родитель её жениха — хороший и добрый человек, что можно разглядеть даже за сквалыжным характером. Нрава крутого, похлеще, чем Саноске. Очень мудрый и крепко любит свою семью, готовый за близких даже демонов на ленты изорвать, искренний, с обострённым чувством справедливости. Старший сын всем пошёл в него.
Юки — необычайно хорошенькая девушка с короткими волосами и забавной чёлкой, похожей на вершину горы Фудзи, властная — немного напоминает Мегуми этой чертой. Сердится на Сано, стоит тому назвать младшую сестрицу «Смешной чёлкой». Может и по затылку братца за это стукнуть. Трогательно и ревностно заботится об отце и Оте, разговорчивая и смешливая, немного кокетливая.
Ота — тихий и милый ребёнок с ярким румянцем на круглых щеках, скромный. Темпераментом отца и старшего брата явно не обладает. Но прояви к нему побольше внимания, так он сразу становится живее и куда более бойким, рвётся общаться. На спине его ги нашивка с иероглифом «Злой» — в точности, как у старшего брата, поразившего мальчика своей храбростью.
Эмоциональный и шумный глава семьи — полная противоположность спокойным и выдержанным родителям Мегуми, которые пребывают в мире мёртвых уже немало лет. Молодая женщина поймала себя на стойком ощущении, будто отыскала недостающий кусочек мозаики для картины. Камишимомон такой же умелый мастер на все руки, как и Сано. Зарабатывает продажей на рынке выращенного им же редиса. Делает шляпы из соломы — отменного качества, чтобы продать и их.
Возраст господина Хигашидани-старшего неумолимо близится к пятидесяти годам: волосы раньше времени поседели от каждодневных забот, от горя по сбежавшему из дома в Секихотай старшему сыну и по умершей от тяжёлой простуды жене Нанамэ.

[Fiora Beltrami]

Саноске со священным трепетом однажды поведал Мегуми о женщине, подарившей ему жизнь. Когда освободили живую и невредимую Каору с островной базы Эниши Юкиширо, державшего её заложницей, а они сами по пути домой делились воспоминаниями о семье друг с другом. Нанамэ была доброй и ласковой с супругом и детьми, очень мягкой, нежной и кроткой, иногда печально-задумчивой. Всю себя посвящала мужу и детям, окружившая свою семью тихим покоем и безмятежным счастьем. Красота её напоминала лунные блики на воде. Совершенно не походила на своего мужа, которого преданно и до самоотречения любила, вплоть до своей последней минуты, несмотря на его порою несносный характер. И с его стороны видела точно такое же отношение к себе. Смягчала его суровый, бескомпромиссный и непреклонный нрав. Здоровье её очень сильно пошатнулось после рождения Оты — так похожего на неё внешне и характером. Нанамэ не стало, едва Оте исполнилось четыре года. В Юки ставший замкнутым малыш после смерти мамы видел не только сестру. Юки стремилась хоть как-то сгладить боль утраты братишкой милой мамы, посвящая ему всю себя — как когда-то и Нанамэ. Хоть Ота потерял маму в очень нежном возрасте, но всё же помнил её и Юки за эти годы стала ему кем-то вроде второй матери. Мысли о Томоэ и Эниши сами собой зародились в голове Мегуми. Горе часто заставляет детей взрослеть раньше положенного срока.

Камишимомон хорошего домашнего образования, какое родители Мегуми дали ей и её старшим братьям, не получил. Но живой и острый ум от природы. Всё не переставал вслух удивляться за ужином, как его просто сказочный сын-болван добился такой умной и утончённой красавицы, как Мегуми. С рассеянной улыбкой на пухлых губах доктор Такани думала, что Сано в более зрелом возрасте будет во многом походить на своего отца. Эти мысли вызывали в ней приятное тепло. То, что родные жениха скоро станут и её семьёй, очень радовало — прекрасные они люди, открытые, лишённые манерности и доводящей до зубовного скрежета вычурности, без заскоков. Как будто Мегуми заново перенеслась в безоблачную и беззаботную жизнь, под крылышко родителей. Камишимомон спустя каких-то часа четыре стал звать её дочерью.
Молодая женщина выпила предложенного ей сакэ совсем немного и решила этим ограничиться, так что отец избранника подливал будущей родственнице в чашу побольше чая — едва заметив, как посуда пустеет. Всё докладывал ей побольше тэмпуры и рамэна.
— Да ты ешь, дочка, не бойся — ничего твоему стройному стану не сделается. Знаешь, сколько тебе придётся есть и есть, чтобы поправиться? Взгляни на себя — худенькая, тоненькая… Питаться надо лучше. Будет тебе стесняться, ты мне это брось — все свои, — сопровождали выражения его неподдельной заботы о ней эти слова.

«Наверно, я и правда сильно похудела от ужасно напряжённой работы в больнице, что вызываю в людях намерение меня вкусно и сытно накормить», — думала Мегуми, качая головой и прикрывая точёной ладошкой цветущую улыбку на губах.

Камишимомон вогнал в краску и сбил с толку до сих пор немного непривычную к такому родственному обхождению Мегуми, что придавало робости её радостной улыбке.
Любознательный Ота много расспрашивал ту, кто совсем скоро будет частью его семьи, о медицине и она охотно с ним делилась богатыми знаниями. Юки весь вечер не выпускала из объятий свою будущую невестку и грозилась ко всем чертям свернуть башку старшему брату, если хоть словом обидит её «Милую сестричку», как она стала называть Мегуми.
— И ты мне тоже очень нравишься, Юки, вы все мне очень нравитесь, — совершенно искренне, мягко говорила девушке Такани.
Саноске держал в уме, что его Лисёнок сама обидит кого угодно, не только словом — показывать зубки и коготки она непревзойдённая мастерица, а также пускать их в ход. Но то, как сестрёнка обрушила на его невесту своё тепло настоящим солнечным ударом, невольно вызывало улыбку. Юки практически шарахнула от души и со всей силы Хитрую Лисицу этим самым своим теплом. По сути, если вдуматься, он сам поступил с бесконечно дорогой и любимой женщиной точно так же, только намного раньше младшей сестры, в детстве хвостиком за ним бегающей и ласково зовущей его «Братец Саноске». Видать, эта манера подобным образом кого-то согревать у них в крови.
И подобное чистосердечие не могло не тронуть проникнувшуюся к ним всем огромной симпатией Мегуми до единого фибра души. Она и вообразить себе не могла по пути с Сано в Шинсу, что его семья отнесётся к ней именно так…
Сразу пришло на ум, как жених всю дорогу её подбадривал и советовал не зацикливаться на плохих мыслях. Не вешать нос и не падать духом, держать лисий хвост по ветру. Уверял, что всё пройдёт как по маслу. Прав оказался.

Напрасен был въедливый страх, не дававший покоя, прослыть в глазах родных жениха «столичной штучкой» и не найти с ними точек соприкосновения. Их доброе отношение прогнало прочь все грызущие её опасения.
На третий день она наконец-то перестала стесняться звать Камишимомона отцом, к его большой радости.
— Мой дубина тебя обожает, — не мог Хигашидани обойтись без того, чтобы не дать сыну какое-нибудь прозвище, — а значит, ты мне как родная дочь, — мужчина крепко сжал в объятиях ту, кто скоро будет приходиться ему невесткой. Радостные слёзы навернулись на глаза Такани. Лишившаяся в юном возрасте своей семьи, она чутко откликалась на отцовское к ней отношение Камишимомона.
Погостили Мегуми и Сано под крышей его родных неделю.
Последние напутствия будущего свёкра красавицы-врача вышли по-своему милыми.
— Смотри у меня, поганец лохматый, — доносился до уходящей вдаль пары громоподобный голос Камишимомона, — на свадьбу у меня вряд ли выйдет приехать! Уж простите! Но только рискни не привезти ко мне внука или внучку — нос в дом можешь не казать! Прокляну тебя, паршивца такого! — восклицание уж очень походило на: «Люблю тебя, сынок, заглядывай чаще в наши края».
Мегуми ласково посмеивалась в левую руку и правой рукой махала Хигашидани на прощание.
— Разбежался, дурень старый! — Саноске будто говорил: «О чём разговор, пап? Привезу, конечно, внучку или внука понянчить! Вместе с Мегуми — твоей новоиспечённой дочкой!» Но случая добро поддеть отца не упускал.
— За лохмы оттаскаю и уши надеру, а может и башку твою бестолковую оторву к чёрту! — носила угроза шутливый характер.
Подобные разговоры у них обоих в порядке вещей.
— Ага, дрожу весь от страха! Бывайте вы все здоровы! — последние слова Сано, удаляющегося в обнимку со своей Хитрой Лисой, с губ которой не сходила задумчиво-счастливая улыбка.

[Fiora Beltrami]

***



Мегуми подошла к столику, медленно опустилась на пол — в её нынешнем положении как-то трудно, даже вообще невозможно, сохранять былые ловкость и проворность, присущие ей до беременности. По неуклюжести её лёгкая и плавная раньше походка уподобилась утиной. Живот, как ей казалось, лезет чуть ли не на нос. Волосы выпадают. Первые три месяца не могла спокойно по рынку пройти, мимо лотков с рыбой или специями, чтобы на молодую будущую мать не накатил приступ дурноты. Не обходится и без одышки. Ноги страшно болят и отекают, и эта плата за счастье предстоящего материнства — ещё не всё. И её, и мужа пугала мысль о приближающемся дне появления на свет ребёнка. О благополучном исходе родов они горячо молились оба, хоть раньше Сано считал себя убеждённым атеистом. Образно говоря, порой жизнь поворачивается так, что монахам приходится возносить свои молитвы в кабаке.
Стоило Мегуми услышать от кого-то, что материнство — усыпанная цветами радужная тропинка, ей от души хотелось крепко пожать своими нежными руками горло таким «разумникам». Понимающий и любящий супруг, так ревностно оберегающий её от любых невзгод и трудностей, даже не дающий ей делать никакой работы по дому и всегда поддерживающий её, отдающий жене всю заботу и тепло, к их числу не относится.

Маленькая и толстая стрелка часов, висящих на стене, медленно и неуклонно ползла к цифре «11». Сано как не было, так и нет. Да ещё и ноющая боль разлилась в спине и в пояснице. Не очень-то и легко носить в себе ещё одно счастливое последствие безумства двухлетней давности, тяжесть которого меньше не становится. Мегуми подложила под спину две подушки. Обычно очень помогает массаж — супругу её это отлично удаётся. Видно, ребёнок захотел напомнить о себе своей маме сильными толчками, хотя весь день вёл себя спокойно и шевелился не так часто.
— Ну что ты, мой хороший, — приговаривала она ласково и медленными, мягкими движениями руки гладила живот, чтобы успокоить малыша. — Весь день такой спокойный был, а к ночи разошёлся… Маму пинаешь… Скорей бы уже тебя увидеть. Не сомневайся, твой папа и я тебя очень любим.
Это возымело своё действие — дитя затихло, перестав так активно пихать Мегуми.
— Всё, угомонился? — доля иронии звучала в тёплом голосе.
Боли в спине и в пояснице немного отпускали. Молодая женщина придвинулась к столику, окунула палец в суп мисо и облизнула.
— Ну вот, я старалась, а всё остыло, — госпожа Сагара досадливо вздохнула. — Знать бы мне ещё, где этого болвана допоздна носит…

Как мутный осадок со дна колодца, в душе Мегуми поднялось глухое раздражение. Он же сам сказал, что ненадолго отлучится из дома! Время уже скоро одиннадцать, темень на улице, ожидание ей успело осточертеть. Она наготовила его любимых лакомств, хотела немного побаловать, сделать приятный сюрприз. Предвкушала то, с каким аппетитом и довольством он будет уплетать за обе щёки творения рук жены и с набитым ртом (пока не удалось отучить любимого от этой привычки) воздавать должное её таланту, называя волшебницей.

«Да где его черти носят?!» — дятлом по дереву эта мысль стучала в мозгу доктора.

Чёрные думы роились в голове Мегуми. Она многое успела себе вообразить. Например, что муж ввязался в драку — есть за ним склонность вступаться за притесняемых, заработал удары ножом по животу и груди. В лучшем случае — доковылял до больницы или какого-нибудь дома, где ему помогли. В худшем — лежит, истекая кровью, в переулке.

«Нет, нет, нет!» — отчаянно мотала головой Мегуми, прижимая руки к вискам и надеясь таким способом прогнать кошмарные видения.

Вариант, что Саноске сманили в игорное или питейное заведение — ничто не исключает оба варианта, — встреченные им старые знакомые, всё же предпочтительнее, чем его медленная и мучительная смерть от ранений в какой-нибудь канаве. Но всё равно будет обидно, если он снова взялся за старое. Мегуми хотелось, чтобы эта её догадка тоже оказалась ошибкой. Стоило подумать о том, что у молодого человека есть какая-то другая женщина, всё внутри клокотало от ярости. При всей доброте и тонкости натуры, Мегуми совсем не лишена способности гневаться, а уж в такие моменты ей лучше на глаза не попадаться. Есть риск получить не только на орехи, но и на вагаси с яблочками. С лихвой.

Муж не обманывал её с первой попавшейся юбкой в пределах видимости и досягаемости. Но уж очень назойливой и не прошенной гостьей эта мысль со всем комфортом поселилась в голове, аж кровь прилила к щекам и пульсирует в висках. Буйная фантазия словно решила с особым смаком и садизмом поиздеваться над молодой женщиной, рисуя картины пребывания её супруга в постели с другой особой. Мегуми заранее заклеймила эту неведомую разлучницу довольно сильным оскорблением «помойная крыса», хотя о её существовании не знала. Едва только перед мысленным взором мелькали обрывки того, как только её мужчина утешается с продажной девкой для удовольствий, Мегуми охватывало жгучее желание придушить своим широким оби [поясом] обоих: неверного мужа и эту абстрактную швабру, страшную — как жизнь у Канрю.
В голове прекрасная женщина-доктор представляла упоительные картины того, что сделает с Саноске, как только он явится домой: вот она выливает ему за шиворот остывший мисо и надевает миску на его лохматую голову, швыряет в него картофель и попадает точненько в лоб, впечатывает в его бесстыдную физиономию торт и размазывает…
Злорадная ухмылочка заиграла на её нежных алых губах, не суля Сано ничего хорошего…

С трудом Мегуми поднялась на ноги с пола и прошла к окну, выглянув в него. Горящие уличные фонари осветили знакомый статный и крепкий силуэт в белых штанах и куртке нараспашку, а эти вечно растрёпанные лохмы она узнает всегда и везде.
— Притащился наконец-то, — хмыкнула хмуро Мегуми и сжала пальцы в кулачки, — ну получит сейчас…
Звук отодвинутой фусумы, насвистывание популярного музыкального мотива. Сомнений, что пришедший человек именно Сано, нет.
— Ну, здравствуй, Лисичка, — ласково поприветствовал он жену, разулся и подошёл к ней, — как день провела? Не скучала, надеюсь?
Мегуми ничего не говорила — просто стояла перед ним прямая и гордая, уперев руки в бёдра и зло глядя на мужа.

[Fiora Beltrami]

Сано не один год знал эту не перестающую его волновать женщину и потому прочитать эмоции на лице супруги чаще всего получалось. Малейшее волнение души отражается в прозрачных глазах. Спинным мозгом чуял, его милая хитрюга, как он её тоже называл, чем-то жутко огорчена. На ум сразу приходило, чем именно.
— Да, я знаю, очень надолго задержался, — признал Сано, — извини меня. Впредь не случится, — добавил он виновато, опустив голову.
— О да, мой дорогой супруг, — мягкость в голосе нарушившей молчание Мегуми звучала как-то угрожающе. — Ты задержался позже обещанного, но такого больше не случится… — маленькая пауза. — Потому что я башку твою безмозглую оторву! Предатель! — бросилась она на него демоницей мщения онрё, влепив хлёсткую пощёчину. Дважды.
Щёки Сано точно обожгло. Сагара впал в оцепенение — только недоумевающе и растерянно смотрел на учащённо дышащую от негодования благоверную.
— Что ж ты вообще домой пришёл? К юдзё бы своим дешёвым катился! — она попыталась ударить его кулаками в грудь. Не успела. Мужчина крепко, но без нажима перехватил её тонкие запястья. Бьющую его по голени ногой, облачённой в лиловый таби, молодую женщину это нисколько не остановило.
— Да что ты себе в чай кладёшь? — выдал оторопело Саноске. — Какие, к чертям, юдзё?
— Из «Красного квартала»! — издевательски оскалилась Мегуми, пнув его по ноге сильнее прежнего.
— Утихомирься уже, — трудно давалось бывшему наёмному бойцу удерживаться от ноток раздражения, — сейчас тебе особенно нельзя нервничать. В твоём положении… — вплётшуюся в его голос, будто плющом, тревогу никак поддельной и дежурной не назовёшь.
— Моё положение тебя от посещения шлюх не удержало! — яда в голосе Мегуми хватило бы отправить добрую половину Токио к прародителям. Она попыталась освободить руки от мужней хватки. Никак.
— Капитаном Сагарой клянусь, невиновен! Успокойся… — сорвалась с его губ отчаянная в своей искренности клятва. Просто так поминать имя командира не станет.
— Хоть прах покойника не оскорбляй ложью! Я уже всё на свете передумала, извелась! Сладкий картофель, мисо, торт приготовила — сюрприз сделать хотела… Боялась, что тебя ножом в драке сильно ранили… — сорвался и дрогнул её голос. — Подумала и про игорную с питейной…
— Мегуми, ради всего святого, успокойся, — мягко упрашивал он жену, переместив свои руки на её плечи и попытавшись привлечь к себе. Не вышло. С силой, которой никак не ожидаешь от хрупкой беременной женщины, она отпихнула Сано, едва устоявшего на ногах и не упавшего на пол после такой атаки.
— Не успокоюсь, ясно?! — выплюнула она ему в лицо эти слова. — Я должна была догадаться… жена лишилась былой привлекательности, а муж пошёл по проституткам… — Мегуми рассмеялась, но совсем невесело — натянуто, скорбно. — Ты сейчас же скажешь мне, кто эта женщина!
— Ты каждый день её видишь.
— Каору или Тай?! — похолодевшая от небывалого потрясения, Мегуми прижала ко рту ладонь.
Предположение, что Каору — любовница её супруга, ей показалось абсурдным донельзя. Малышка Тануки безмерно любит своего Кеншина и скорее харакири себе сделает, чем изменит возлюбленному. Неужели Тай посмела сманить её мужа?.. В это хотелось верить меньше всего.
— В зеркале видишь, Мегуми! — у Сано даже сил не осталось на полноценный выкрик. Он только и смог, что стукнуть себя ладонью по лицу. — И не в борделе я был, а в «Акабэко» подрабатывал, — молодой человек обиженно надулся как воробей на ветке.
— Да-да, я так и поверила, что ты не был в борделе, — съязвила Мегуми, со злостью усмехнувшись. — Врать научись для начала.
— Ну всё, мне уже вот где твои оскорбления, — Сано указал рукой себе на горло. — Собирайся и пойдём, — заявил он решительно и твёрдо.
— Ну и куда ты меня средь ночи тащить надумал?
— В «Акабэко». Раз не веришь мне, сама у Тай всё и узнаешь. Обуться помогу. — Сагара взял её за руку, но она резко выдернула свою руку из его.
Словно некто окатил ледяной водой из ведра.
Стремительно, насколько ей позволяло очень заметное положение, молодая женщина укрылась в спальне. Неловко опустилась на футон и легла набок, спрятав горящее маковым цветом лицо в подушке.
Хотелось удавиться от злости — теперь уже на себя, а не на мужа. Слёзы вины и стыда невыносимо щипали глаза. Она же с порога бросилась на Саноске, с надуманными обвинениями, ударила и не один раз по щеке, ногой неоднократно пнула… Так тошно от осознания того, что натворила, в животе и груди скользкое ощущение гадливости.
При всём желании, рыдать не получалось. Мегуми только рвано всхлипывала, зажмурив глаза и не утирая стекающих на подушку слёз.
Почувствовав передавшееся ему дурное настроение матери, начал беспокойно толкаться ребёнок.
— Ну-ну, радость моя, — шептала сквозь всхлипы Мегуми, гладя живот, чтобы успокоить взволнованную кроху. — Тише-тише, всё правда хорошо… Просто мама твоя — сказочная идиотка… Зря папу твоего обидела… — последнее слово утонуло в плаче.
Только одного сейчас несказанно и сильно хотела будущая мать, сожалеющая о своих словах и поступках — до последней частицы своего мелко дрожащего тела раствориться в мягком футоне, чтобы никому не попадаться на глаза. В особенности супругу, которому стыдилась взглянуть в лицо после устроенной ею сцены.

Одиночеству и самой себе она была предоставлена недолго. Футон шевельнулся под тяжестью другого тела — некто прилёг рядом с ней, позади, заботливо укрыл одеялом и убрал растрёпанные волосы с покрасневшего лица, совсем легонько прикусил мочку уха. Погладил по горячей щеке и бережными прикосновениями большого пальца вытирал струящиеся из глаз потоки слёз.
— Эй, Лисица, ты чего? Не раскисай, слышишь? — трудно не узнать этот низкий голос, способный нежно звучать и ласкать слух, трудно не узнать этих прикосновений. — Тихо-тихо, не надо. Ты меня вообще слушаешь? Ну хватит, будет тебе… — своими губами он прильнул к её изящной шее, такой тонкой и белой. Иногда ласка может показаться хуже грубости, пощёчина — лучше поцелуя.
Первым пошёл на примирение он, хотя разожгла ссору она. Видимо, жена куда важнее самолюбия.
Этот знак внимания к ней, тепло и отсутствие всякой злости с раздражением в столь родном голосе — не помогали прекратить плакать. Волны стыда и гнева на себя накатывали только сильнее. Саноске так много делает для неё и их ребёнка, и ещё больше готов сделать для важных ему людей, все её домашние дела на себя тоже взял, а она так с ним обошлась… Даже возвращаться страшно к этому моменту в своих воспоминаниях.

От идеала японской женщины и жены — безмятежной тихони, покорной своему супругу, — Мегуми отделяло такое же расстояние, как родной Токио от Каира. С покойной Нанамэ роднит только умение преданно и бескорыстно любить. В остальном — небо и земля. Кроткой и покладистой Мегуми была до гибели родителей и братьев, перенесённые несчастья оставили на молодой женщине свою печать. Сано не стремился её как-то изменить, перекроить под себя. Именно неповторимая индивидуальность жены влечёт его к ней. Любит, уважает её яркую и независимую натуру. Мегуми уже давно не какая-то не смышлёная девочка, взрослый и душевно зрелый человек, личность. Она не предмет мебели. Не дитя малое и не домашняя зверушка, чтобы её воспитывать. Принимал такой, какая есть — с великими достоинствами, которые очень высоко ценит, и с маленькими недостатками, на которые охотно закрывает глаза. Таких же принципов в отношении мужа придерживалась и Мегуми. Характер у обоих совсем не сахарный — те ещё любители покомандовать, не любят идти на уступки, очень упрямые. Научились же они как-то вместе уживаться, искать компромиссы и хорошо ладить.
Каору и Кеншин думали, поубивают ко всем чертям друг друга уже к концу медового месяца. Ошиблись, с кем не бывает.
Мегуми давала Сано всякие смешные прозвища, порой и за ухо могла оттаскать. Беременность её дерзости и свободолюбия ничуть не затронула, только сделала более нервной и ранимой. Часто ей случалось вспылить на мужа. Объятие и ласковый шёпот на ухо, поглаживание по спине и поцелуй в макушку — вспышка сходит на нет.

[Fiora Beltrami]

Сегодня она впервые поддалась страстному желанию собственноручно отправить Сано к его обожаемому капитану Сагаре — и совершенно без всяких оснований! Обвинила в том, чего муж не делал и никогда не сделает! Сперва больно жалила мысль, что Саноске предаётся чувственным наслаждениям с другой женщиной. Не к губам жены припадает в бесконтрольном порыве и ласкает не её тело, не её прижимает к себе со всем пылом. Ни одна женщина не имеет права на те жаркие ночи, даримые Мегуми и мужем друг другу, в одну из которых и был зачат их ребёнок. На смену мучительной ревности пришли стыд и раскаяние.
Молодой человек подвинулся ближе к жене, положил руку поперёк её очень сильно округлившейся талии и чуть подул в ухо, чмокнув в щёку.
— Мегуми, хорош тебе уже плакать, а? Смотреть больно…
— Не могу, не получается… Чудовищно стыдно… Просто тебя долго не было, я ждала, тревожилась, — тихо шептала она между всхлипами. — Ты нашёл подработку, чтобы я и дитя не бедствовали, а я так себя повела с тобой…
— Чем хочешь, тебя умоляю, не плачь, я честно не в обиде… Не надо себя казнить. Тебе и ребёнку вредно расстраиваться, — большая ладонь с мозолями на ней погладила подавленную Мегуми по щеке. — Лисичка, ты здесь только физически, что ли?
— Ты ни в чём не был виноват, а я так плохо о тебе подумала. Оскорбила, по лицу ударила, ноги в ход пустила, — сбивчиво говорила она, всхлипывания не прекратились. — Ты хочешь дать мне и ребёнку самое лучшее… Пожалуйста, прости меня, мне очень совестно, прости! Я эгоистка, дура неблагодарная! — хрипло выкрикнула Мегуми со всем жаром, в сердцах.
— Хватит самоедства, Лиса, — мужчина коснулся указательным пальцем её солёных и влажных от слёз губ. — Тебя никак не назовёшь эгоистичной и неблагодарной дурой. Ты скорее очень ранимая и нервная. Научись понимать разницу. Если кто из нас двоих и должен просить прощения, то уж точно не ты.
В ответ на это Мегуми сердито шмыгнула носиком и фыркнула, хмуро пробормотав:
— Можно подумать, ты меня беспочвенно в распутстве обвинил и отколотил…
— Я должен был предупредить тебя, что задержусь на подработке, которую нашёл. Неважно, как, но сделать это. Не пришла мне в голову эта мысль, а очень жаль. Мегуми, ты уж прости идиота… Прости, что заставил изводиться. Чем угодно клянусь, не хотел! — уткнулся он носом в её кимоно и покрепче обнял. — Давай уже эту неприятную тему закроем?
— Да, я тоже этого хочу. Хорошая мысль, — Мегуми успокоилась, унялись всхлипы, голос не срывался и не дрожал, тон отдавал миролюбием.
— Может, мне и правда случается глупить, но не настолько — тебя на кого-то другую променять. Мегуми, на один вопрос только ответь: на кой мне сдался кто-то на стороне, когда одной тебя по макушку хватает? — удержаться от того, чтобы ласково не поддеть любимую женщину, Сано никак не смог.
С улыбающихся губ Мегуми сорвался лёгкий смешок, а потом она искренне и открыто засмеялась, от облегчения и радости. Терзания позади.

[Fiora Beltrami]

Прогулочка
- Сано, ты спишь? — Мегуми трясла за плечо лежащего рядом с ней на футоне молодого человека.
Ответом ей было невнятное бормотание и тихое посапывание.
— Сано, ты меня слышишь? — не оставляла она попыток разбудить Сагару. Это принесло свои плоды — Сано зевнул, протёр кулаками глаза и сел на постели.
— Ну чего тебе нужно, лисица ты моя? — звучала в его сонном голосе ласка.
— Сано, я хочу натто и мандарины, — молодая женщина откинула волосы со лба и погладила свой довольно большой живот, чтобы унять разбушевавшегося ребёнка. Мегуми находилась на последнем месяце беременности и в ближайшие дни ждала появления на свет их с Саноске дитя. Уже два года, как она вышла замуж, став госпожой Сагара.
— Мегуми, ты шутишь? — пробормотал он, натягивая белые штаны и такого же цвета куртку с иероглифом на спине, обувшись. — Где я тебе посреди ночи натто и мандарины найду?
Но всё же Сано открыл ящик тумбочки, где он с женой хранил деньги, взяв несколько иен.
— Тебе лень принести мне то, что я хочу? Ты в прах рассыплешься? — сквозило в её словах недовольство, что с ней случалось часто.
— Успокойся, родная, постараюсь я тебе достать эти мандарины с натто, — бросил он ей, уже переступая порог их спальни.
Мужчина пулей вылетел из дома, сломя голову несясь по улицам Токио. Несмотря на окутавшую город ночь, Сано видел, куда бежит, благодаря свету фонарей. Но когда Саноске добрался до рынка, его постигло огромное разочарование — рынок был закрыт, не удивительно — на улице царила глубокая ночь. Закрытыми оказались и кафешки с магазинами, которые Сано обошёл.
Злость на себя накрыла Саноске с головой. Мегуми попросила о такой малости — раздобыть для неё мандарины и натто, а он не смог сделать и этого! Мегуми — самый дорогой для него человек, искренняя, добрая, светлая, ставшая смыслом для бывшего бойца по найму. Его верная жена, мать их будущего ребёнка. Женщина, рядом с которой Сано чувствует, что живёт по-настоящему и не бессмысленно. Она дала ему дом, тепло и уют семейного очага, ласку, заботу и любовь, нерастраченную нежность. Скоро подарит ему счастье быть отцом. Та, кто составляет теперь для него нечто большее, чем весь мир…
«Ну и где мне эти мандарины с натто искать? Точно! Может у Каору найдётся?» — осенило Сано, направившего свои стопы к додзё-Камия.
Когда он заявился средь ночи к чете Химура, Каору сперва отчитала друга за то, что он разбудил малыша Кендзи, но натто с мандаринами для него нашла. Точнее не для него, а для его беременной жены.
— Передавай от нас всех привет Мегуми. Кстати, как она переносит беременность? — с беспокойством спросила Кори.
— Неплохо, — Сано почесал затылок, — вот только у неё частые перепады настроения и немного странные вкусовые предпочтения.
— Это нормально, Сано, — Каору улыбнулась ему, — когда я вынашивала Кендзи, со мной было то же самое.
— Спасибо тебе, Кори, — поблагодарил её Сано, — ты меня очень выручила.
— Если что, всегда обращайся. До встречи.
— Всего хорошего, Кори.
Сано тепло попрощался с подругой и направился домой, весьма довольный тем, что достал для жены то, о чём она просила.
Сано брёл до дома, иногда поднимая глаза к звёздному небу над головой. Дующий ветер шевелил его каштановые волосы, торчащие во все стороны. На губах мужчины играла счастливая улыбка. Когда-то он был одержим ненавистью и жаждой мести за своего командира и войско Секихо, ввязывался в случайные драки и участвовал в боях за деньги. Жил в жалкой квартирке на окраине Токио. Но теперь жизнь его была иной, в ней не оказалось места для призраков тяжёлого прошлого. У Сано есть чудесные друзья, он счастливо женат на потрясающей женщине и скоро станет отцом. Раньше Сано жил одним днём и не заботился о будущем, но семейная жизнь повлияла на него и изменила в лучшую сторону: пьяным посиделкам в кафе настал конец; Сагара устроился работать санитаром в больницу доктора Дзенсая и взялся за изучение медицинского дела, чтобы заменять беременную Мегуми — заботясь о ней и будущем ребёнке, чтобы она не переутомлялась. Конечно, получалось у него не всё и не сразу, но Сано прилагал очень много стараний и пожилой доктор хвалил его.
Молодой мужчина чувствовал, что наконец-то живёт полной жизнью, которую не променял бы ни на что другое даже за миллион иен.
До дома Сано добрался с первыми лучами рассвета. Мегуми он застал сидящей за туалетным столиком и при свете масляной лампы читающей книгу со стихами Мацуо Басё. Чёрные волосы заплетены в косу, на теле сиреневое кимоно. Не видя мужа, она всё же знала, что он в комнате, чувствуя на себе его пристальный взгляд.

[Fiora Beltrami]

— Так-так, милая супруга, — Сано слегка прищурил глаза, — значит, вместо нужного отдыха мы портим свои глаза? Это никуда не годится, — промелькнула на губах парня ласковая усмешка.
— Сано, признаться, я не ждала тебя так рано — минимум к обеду, — Мегуми кокетливо засмеялась, прикрыв рот ладонью.
— Ты всё ёрничаешь, лисица, — он издал смешок и приблизился к Мегуми, сев рядом с ней, — я принёс тебе, что ты хотела. Рынок, кафешки и магазины были закрыты, так что пришлось потревожить Каору. — Сано отдал жене продукты. — От Каору и остальных тебе привет.
— Спасибо, Сано, — Мегуми тепло улыбнулась мужу, очищая мандаринки и поедая натто, — тебя не затруднит сделать мне чай?
— Конечно нет, любимая, — Сано поцеловал Мегуми в чёрную макушку и ушёл на кухню готовить чай.
Мегуми вновь ушла с головой в книгу, не замечая ход времени. Пока Сано отсутствовал, она успела «приговорить» натто и две мандаринки. Госпожа Сагара придирчиво оглядела себя в зеркале. Замеченное ею на подбородке пигментное пятно не добавило ей радости, как и тёмные круги под синими глазами и отёкшее лицо. Настроение Мегуми упало до нуля. Нахмурившись, она показала язык своему отражению. Немного по-детски, что выдавало её досаду.
— Я уродина, — трагически заключила молодая женщина, поникнув головой.
— Не скучала, родная? — принадлежал этот вопрос Саноске, вернувшемуся с чашкой чая. — Принёс тебе твой чай.
Мужчина сел возле супруги и отдал ей чашку.
Мегуми сделала несколько небольших глотков, наслаждаясь вкусом сахара и ромашки, но вдруг посерьёзнела и поставила чашку на столик, взглянув в лицо мужа.
— Сано, скажи мне кое-что, только честно… я сильно подурнела, да? — в её вопросе угадывались надежда на то, что она ошибается, и вязкая боязнь, что это правда.
— Мегуми Сагара, выбрось из головы эти глупости, — строго велел он ей, — ты ни капли не подурнела и никого, прекраснее тебя, для меня нет! — страстно воскликнул Сано, приникнув губами к рукам возлюбленной, запечатлевая на них лёгкие поцелуи.
— Но я уже не так красива, как до беременности, — Мегуми криво улыбнулась, — зеркало врать не будет…
— А мне плевать на зеркало, — Сано бережно очертил указательным пальцем черты её лица и нежно провёл рукой по щеке жены. — Оно не может отразить тебя настоящую. Ты красавица, Мегуми. Для меня ты всегда будешь прекраснейшей на свете. Лучше бы ты так своему мужу верила, как этой стекляшке.
— Умеешь ты ободрить, Сано, — губы Мегуми тронула улыбка, в глазах зажёгся огонёк веселья.
Женщина прильнула к супругу и облокотилась о него спиной. Рука Сано легла на её живот, поглаживая медленными и мягкими движениями. Мегуми закрыла глаза от нахлынувшего на неё тёплой волной удовольствия. Душу её наполнили блаженство и безмятежное счастье, незнакомые ей в годы юности. Мегуми никогда не допускала мысли, что жизнь подарит ей радость быть женой преданно любящего её мужчины и матерью его ребёнка. Она считала, что не создана для тихого счастья, просто не заслуживает его своими былыми деяниями, хоть и совершала их против своей воли. Теперь её согревало то, что у неё есть любящий и заботливый супруг, который всегда будет ей опорой и поддержкой, который не предаст и обожает такой, какая она есть. Это её личный рай, её маленький кусочек счастья.