Fiora Beltrami
Флорентийка. Паутина обмана
ficbook.net/readfic/409679
Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль (ficbook.net/authors/165630)
Фэндом: Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Пейринг или персонажи: Филипп де Селонже/Фьора Бельтрами, Леонарда, Франческо Бельтрами, Карл Смелый, Людовик XI
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Драма, Мистика, Детектив, Психология, Философия, POV, Hurt/comfort, AU, Songfic, ER (Established Relationship)
Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC, Насилие, ОМП, ОЖП, Underage, Беременность, Смерть второстепенного персонажа
Размер: Макси, 132 страницы
Кол-во частей: 25
Статус: заморожен
Описание:
Альтернативная версия событий романа.
Семнадцатилетнюю Фьору Бельтрами, дочь всеми уважаемого флорентийского негоцианта, не оставляют в покое разные видения, причину которых девушка не знает. Но, что интересно, сны Фьоры как-то связаны с её далёким прошлым. Фьора не может помнить тех событий, которые ей снятся, поскольку в ту пору, 17 назад, она была ещё совсем мала - несколько дней от роду.
Какие-то события из них происходят с Фьорой в реальной жизни...
Посвящение:
Посвящается ЖюльеттоБенцониманам.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Я не обижаюсь только на обоснованную критику. Так что критикуйте, раскладывайте по полочкам мои ляпы и высказывайте своё мнение.
vk.com/photo198765421_302602923 - Филипп де Селонже
vk.com/photo198765421_304344931 - Фьора Бельтрами
Пролог. Записки приговорённой к смерти. Первая часть
Флоренция, 1475 год.
Холодно. Отовсюду дует холодный и злой ветер, пронизывающий до самых костей. От него нигде не укрыться. На моём теле только грубое рубище. Босые ноги посинели. Волосы спутанные и грязные. Гребней при мне нет, так что приходилось расчёсывать их пальцами.
Кожа на руках потрескалась и огрубела. Чтобы хоть как-то обеспечить уход своим рукам, я смазывала их куском прогорклого сала, которое вылавливала из супа.
А жевать древесину, чтобы сохранить белизну зубов, мне уже осточертело.
За всё время, что я пробыла в тюрьме, я страшно похудела. Кожа и кости. Стали отчетливо видны ключицы и рёбра. Рёбра видны так сильно, что их даже можно пересчитать… Не то, чтобы меня в тюрьме не кормили, кормить меня хотя бы не забывали. Но на ту еду, что мне приносили, не позарился бы даже голодный беженец. Только крысам и отдавать такое. Хотя крысы, обитавшие в моей камере целыми семьями, сами выстраивались в ряд около меня и сверлили своими чёрными глазками-бусинками. Они дёргали усами, вертели мордочками и попискивали. Приходилось с ними делиться, потому что меня тошнило от одного вида тюремной еды, как бы сильно мне ни хотелось есть. Скверный вид и запах подачки перебивали постоянное сосущее ощущение в моём желудке. Разве что крыс этой бодягой кормить. Хвостатые за месяц привыкли. Наблюдать за тем, как я с каждым днём становлюсь всё больше отощавшей, а крысы в тюрьме всё толще, было горько и смешно одновременно.
Вот будет смеху, если я помру голодной смертью, а стражники явятся, чтобы забрать мой труп, но найдут лишь мои обглоданные останки и разжиревших от тюремных харчей (или моего трупа), грызунов…
Ну, не могу я не думать о таких жутких вещах, сидя в тюрьме уже месяц, за преступления, которых не совершала!
Интересно, а я бы сквозь прутья решётки пролезла? Жаль, что возможности это проверить у меня не будет. Дверь-то у меня в камере железная!
Да, подурнела я… Хоть пугалом или Смертью с косой работать…
На полу гнилая солома, от которой исходит отвратительный запах. С потолка капает вода. Пробовала считать падающие с противным звуком капельки, но вскоре и это надоело. Потеряла счёт числам, дням и ночам. Ноги замёрзли. Чтобы хоть как-то согреться, я села, поджав их под себя и обхватив руками плечи.
Господи, как же мне холодно… Зуб на зуб не попадает, даже мозг отказывается соображать. У меня такое чувство, что он скоро покроется коркой льда… А может быть, мне только кажется, что здесь холодно? Может этот холод тюремной камеры стал частью меня, проникнув в мои кости, жилы и разливаясь по венам, вместе с кровью? Даже мои собственные душа и сердце казались мне глыбами льда.
Но что это значило теперь, когда я лишилась всего? Когда я потеряла своего обожаемого отца, Франческо Бельтрами, который покоится в земле? Мою подругу и камеристку татарку Хатун, вместе с няней и наставницей Леонардой? Когда мой дом, где я росла, разграбили и сожгли? Кстати, верхом цинизма и жестокости было то, что на обломках палаццо Бельтрами сожгли двух дорогих мне людей… Так ещё и меня притащили на это посмотреть! Мерзкие подонки, будь они ВСЕ прокляты!!! От меня ждали чего угодно: слёз, истерик, душераздирающих воплей, обмороков.
От меня хотели добиться горячей мольбы о пощаде для Хатун и Леонарды, которые кричали мне из огня:
- Фьора, не смей рыдать! Ты доставишь им слишком много удовольствия! - были слова моей бедной Леонарды, которую я любила, как родную мать.
- Не смей, хозяйка, - поддерживала почтенную даму Хатун, - они не достойны твоих слёз! Не показывай слабости трусам!
Наши мучители ждали от меня как раз того, чтобы я перед ними на коленях ползала и ступни им целовала, но не моего гробового молчания, превратившего меня в статую. Из-за слёз я толком ничего не видела. Они навернулись мне на глаза, но я не давала им пролиться. Я просто стояла и смотрела, со связанными руками и под надзором стражи, как на обломках моего родного дома сгорают в неистовом огне те, кого я так любила… Увы, но для кого-то чужое несчастье лишь повод мародёрствовать и мучить невинных... Пробуждение самых низменных сторон человеческой натуры…
Возвращаться к этим воспоминаниям мне было очень больно, но я всё равно воскрешала их в своей памяти. Они помогали мне не забывать о ненависти к этим палачам, моим врагам и всем, кто с ними заодно. Я растравляла это чувство ненависти и презрения против них в своей душе.
Даже моей подруги с самого детства, Кьяры Альбицци, не было рядом со мной, чтобы поддержать. Она под надзором своего дядюшки Людовико, который не допустит, чтобы его племянница, потомок благородных Альбицци, общалась с такой, как я!
Что до моей родной и любимой Флоренции, которую я любила всем сердцем, она отвергла меня, одну из своих дочерей, превратившись в мачеху. Флоренция, так горячо превозносившая своих любимцев, могла в ту же секунду свергнуть их с пьедестала и втоптать в грязь, столкнуть в клоаку, на самом дне которой находилась сейчас я.
Огромная волна омерзения, злобы и ненависти захлестнула мою душу… А эта шлюха, моя тётка Иеронима Пацци, торжествует! Гадина такая, чтоб ей вечно в Аду гореть! Убила моего отца за то, что он не уступил её шантажу, отказавшись отдавать меня за её сына Пьетро. Иеронима желала завладеть состоянием Бельтрами, которое папа планировал оставить мне. Именно состояние моего покойного отца Франческо Бельтрами и сподвигло Иерониму на то, чтобы соблазнить управляющего его делами Марино Бетти. Марино и разболтал этой ведьме тайну моего рождения. А она разгласила эту самую тайну на всю Флоренцию. Их обоих я ненавидела со всем пылом своей души.
Я ненавидела Карла Смелого и его покойного отца, герцога Филиппа Бургундского… Я искренне желала сдохнуть в страшных муках отцу моих настоящих родителей, Пьеру де Бреваю. А также мужу моей матери, Рено дю Амелю… Никто из них не сжалился над моими родителями… Что до Пьера и Рено, то они добивались того, чтобы несчастные брат и сестра, Мари и Жан, закончили жизнь на эшафоте.
Но был и ещё один человек, с которым я хотела свести счёты. Конечно же, мой супруг, доблестный граф Филипп де Селонже, запятнавший свой родовой герб женитьбой на девушке, рождённой от кровосмесительной и прелюбодейной связи, желая добыть денег для герцога… Да будь проклят он, эти деньги и его чёртов герцог Карл!
Некогда блистательная юная девушка, Фьора-Мария Бельтрами, руки которой добивались многие поклонники, теперь лишь узница, забытая и покинутая всеми. Я больше никто. Я даже не флорентийка… Дочь проклятых родителей, несчастных брата и сестры де Бревай, Мари и Жана… Отвергнутая жена не любящего меня мужа и даже не дочь своего отца… Какие ещё прискорбные титулы мне добавить?
Каждый может оскорбить, плюнуть в мою сторону, бросить камень. Никто и слова не скажет. Всё можно, всё дозволено. А уж тем более, по отношению к той, которую низвели до состояния жалкой твари, но которая таковой не стала…
ficbook.net/readfic/409679
Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль (ficbook.net/authors/165630)
Фэндом: Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Пейринг или персонажи: Филипп де Селонже/Фьора Бельтрами, Леонарда, Франческо Бельтрами, Карл Смелый, Людовик XI
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Драма, Мистика, Детектив, Психология, Философия, POV, Hurt/comfort, AU, Songfic, ER (Established Relationship)
Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC, Насилие, ОМП, ОЖП, Underage, Беременность, Смерть второстепенного персонажа
Размер: Макси, 132 страницы
Кол-во частей: 25
Статус: заморожен
Описание:
Альтернативная версия событий романа.
Семнадцатилетнюю Фьору Бельтрами, дочь всеми уважаемого флорентийского негоцианта, не оставляют в покое разные видения, причину которых девушка не знает. Но, что интересно, сны Фьоры как-то связаны с её далёким прошлым. Фьора не может помнить тех событий, которые ей снятся, поскольку в ту пору, 17 назад, она была ещё совсем мала - несколько дней от роду.
Какие-то события из них происходят с Фьорой в реальной жизни...
Посвящение:
Посвящается ЖюльеттоБенцониманам.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Я не обижаюсь только на обоснованную критику. Так что критикуйте, раскладывайте по полочкам мои ляпы и высказывайте своё мнение.
vk.com/photo198765421_302602923 - Филипп де Селонже
vk.com/photo198765421_304344931 - Фьора Бельтрами
Пролог. Записки приговорённой к смерти. Первая часть
Флоренция, 1475 год.
Холодно. Отовсюду дует холодный и злой ветер, пронизывающий до самых костей. От него нигде не укрыться. На моём теле только грубое рубище. Босые ноги посинели. Волосы спутанные и грязные. Гребней при мне нет, так что приходилось расчёсывать их пальцами.
Кожа на руках потрескалась и огрубела. Чтобы хоть как-то обеспечить уход своим рукам, я смазывала их куском прогорклого сала, которое вылавливала из супа.
А жевать древесину, чтобы сохранить белизну зубов, мне уже осточертело.
За всё время, что я пробыла в тюрьме, я страшно похудела. Кожа и кости. Стали отчетливо видны ключицы и рёбра. Рёбра видны так сильно, что их даже можно пересчитать… Не то, чтобы меня в тюрьме не кормили, кормить меня хотя бы не забывали. Но на ту еду, что мне приносили, не позарился бы даже голодный беженец. Только крысам и отдавать такое. Хотя крысы, обитавшие в моей камере целыми семьями, сами выстраивались в ряд около меня и сверлили своими чёрными глазками-бусинками. Они дёргали усами, вертели мордочками и попискивали. Приходилось с ними делиться, потому что меня тошнило от одного вида тюремной еды, как бы сильно мне ни хотелось есть. Скверный вид и запах подачки перебивали постоянное сосущее ощущение в моём желудке. Разве что крыс этой бодягой кормить. Хвостатые за месяц привыкли. Наблюдать за тем, как я с каждым днём становлюсь всё больше отощавшей, а крысы в тюрьме всё толще, было горько и смешно одновременно.
Вот будет смеху, если я помру голодной смертью, а стражники явятся, чтобы забрать мой труп, но найдут лишь мои обглоданные останки и разжиревших от тюремных харчей (или моего трупа), грызунов…
Ну, не могу я не думать о таких жутких вещах, сидя в тюрьме уже месяц, за преступления, которых не совершала!
Интересно, а я бы сквозь прутья решётки пролезла? Жаль, что возможности это проверить у меня не будет. Дверь-то у меня в камере железная!
Да, подурнела я… Хоть пугалом или Смертью с косой работать…
На полу гнилая солома, от которой исходит отвратительный запах. С потолка капает вода. Пробовала считать падающие с противным звуком капельки, но вскоре и это надоело. Потеряла счёт числам, дням и ночам. Ноги замёрзли. Чтобы хоть как-то согреться, я села, поджав их под себя и обхватив руками плечи.
Господи, как же мне холодно… Зуб на зуб не попадает, даже мозг отказывается соображать. У меня такое чувство, что он скоро покроется коркой льда… А может быть, мне только кажется, что здесь холодно? Может этот холод тюремной камеры стал частью меня, проникнув в мои кости, жилы и разливаясь по венам, вместе с кровью? Даже мои собственные душа и сердце казались мне глыбами льда.
Но что это значило теперь, когда я лишилась всего? Когда я потеряла своего обожаемого отца, Франческо Бельтрами, который покоится в земле? Мою подругу и камеристку татарку Хатун, вместе с няней и наставницей Леонардой? Когда мой дом, где я росла, разграбили и сожгли? Кстати, верхом цинизма и жестокости было то, что на обломках палаццо Бельтрами сожгли двух дорогих мне людей… Так ещё и меня притащили на это посмотреть! Мерзкие подонки, будь они ВСЕ прокляты!!! От меня ждали чего угодно: слёз, истерик, душераздирающих воплей, обмороков.
От меня хотели добиться горячей мольбы о пощаде для Хатун и Леонарды, которые кричали мне из огня:
- Фьора, не смей рыдать! Ты доставишь им слишком много удовольствия! - были слова моей бедной Леонарды, которую я любила, как родную мать.
- Не смей, хозяйка, - поддерживала почтенную даму Хатун, - они не достойны твоих слёз! Не показывай слабости трусам!
Наши мучители ждали от меня как раз того, чтобы я перед ними на коленях ползала и ступни им целовала, но не моего гробового молчания, превратившего меня в статую. Из-за слёз я толком ничего не видела. Они навернулись мне на глаза, но я не давала им пролиться. Я просто стояла и смотрела, со связанными руками и под надзором стражи, как на обломках моего родного дома сгорают в неистовом огне те, кого я так любила… Увы, но для кого-то чужое несчастье лишь повод мародёрствовать и мучить невинных... Пробуждение самых низменных сторон человеческой натуры…
Возвращаться к этим воспоминаниям мне было очень больно, но я всё равно воскрешала их в своей памяти. Они помогали мне не забывать о ненависти к этим палачам, моим врагам и всем, кто с ними заодно. Я растравляла это чувство ненависти и презрения против них в своей душе.
Даже моей подруги с самого детства, Кьяры Альбицци, не было рядом со мной, чтобы поддержать. Она под надзором своего дядюшки Людовико, который не допустит, чтобы его племянница, потомок благородных Альбицци, общалась с такой, как я!
Что до моей родной и любимой Флоренции, которую я любила всем сердцем, она отвергла меня, одну из своих дочерей, превратившись в мачеху. Флоренция, так горячо превозносившая своих любимцев, могла в ту же секунду свергнуть их с пьедестала и втоптать в грязь, столкнуть в клоаку, на самом дне которой находилась сейчас я.
Огромная волна омерзения, злобы и ненависти захлестнула мою душу… А эта шлюха, моя тётка Иеронима Пацци, торжествует! Гадина такая, чтоб ей вечно в Аду гореть! Убила моего отца за то, что он не уступил её шантажу, отказавшись отдавать меня за её сына Пьетро. Иеронима желала завладеть состоянием Бельтрами, которое папа планировал оставить мне. Именно состояние моего покойного отца Франческо Бельтрами и сподвигло Иерониму на то, чтобы соблазнить управляющего его делами Марино Бетти. Марино и разболтал этой ведьме тайну моего рождения. А она разгласила эту самую тайну на всю Флоренцию. Их обоих я ненавидела со всем пылом своей души.
Я ненавидела Карла Смелого и его покойного отца, герцога Филиппа Бургундского… Я искренне желала сдохнуть в страшных муках отцу моих настоящих родителей, Пьеру де Бреваю. А также мужу моей матери, Рено дю Амелю… Никто из них не сжалился над моими родителями… Что до Пьера и Рено, то они добивались того, чтобы несчастные брат и сестра, Мари и Жан, закончили жизнь на эшафоте.
Но был и ещё один человек, с которым я хотела свести счёты. Конечно же, мой супруг, доблестный граф Филипп де Селонже, запятнавший свой родовой герб женитьбой на девушке, рождённой от кровосмесительной и прелюбодейной связи, желая добыть денег для герцога… Да будь проклят он, эти деньги и его чёртов герцог Карл!
Некогда блистательная юная девушка, Фьора-Мария Бельтрами, руки которой добивались многие поклонники, теперь лишь узница, забытая и покинутая всеми. Я больше никто. Я даже не флорентийка… Дочь проклятых родителей, несчастных брата и сестры де Бревай, Мари и Жана… Отвергнутая жена не любящего меня мужа и даже не дочь своего отца… Какие ещё прискорбные титулы мне добавить?
Каждый может оскорбить, плюнуть в мою сторону, бросить камень. Никто и слова не скажет. Всё можно, всё дозволено. А уж тем более, по отношению к той, которую низвели до состояния жалкой твари, но которая таковой не стала…
-
-
29.12.2018 в 01:20«И вот в одно мгновение весь мой прекрасный счастливый мир рушится. Ты не дочь своего отца, ты не флорентийка, ты даже почти вдова... брошенная своим мужем... Ты сирота, ты бедна, ты никто...» - лезли мне в голову мысли. Как будто без них мне не так тошно!
Со стен и потолка темницы сочится плесень. Крысы, которых в тюремной камере было полно, устроились на соломе, выжив оттуда меня. Они и хлеб мой съели, хотя он был ужасно чёрствый. Уж лучше пусть хлеб мой едят, чем меня по ночам грызут. Этого я очень боялась. Не самая заманчивая перспектива стать чьим-то обедом. Хотелось бы в гробу лежать красивой и не погрызенной, если уж мне и суждено умереть… Хотя какой там гроб? Меня же к публичному сожжению приговорили на площади Сеньории! Мне и всё там подготовили: эшафот построили, столб поставили и соломы натащили с дровами, кто сколько мог. Только меня к столбу привязать осталось и солому вокруг с дровами поджечь. О какой эстетичной смерти может идти речь?
Вот если бы у меня был яд, тогда была бы ещё возможность уйти из жизни красиво, как истинная дочь прекрасной и жестокой Флоренции, врезавшись людям в память и сердца. А после сожжения что от меня останется? Только пепел, который развеют над рекой Арно, чтобы проклятая ведьма, то есть я, не воскресла. Они, наверно, все издеваются, или это я их юмора не понимаю? За Иисуса Христа или птицу-феникса они меня держат?
А может, оно и к лучшему? Я умру, и все поедят пирожков… Мой муженёк точно от дарового лакомства не откажется. Специально, наверно, ради этого на развеивание моего пепла приедет!
Нет-нет! Нельзя думать о плохом! И так последние часы до казни остались. Зачем себе ещё настроение портить и остатки мужества терять? Хотя у меня было такое чувство, что сил и мужества у меня не осталось, чтобы бороться дальше. Жизнь кончена, так и не начавшись, а мне всего семнадцать лет…
Ничего, вот я умру, стану бесплотным духом и вдоволь помучаю своих злейших врагов в их кошмарных снах! Я их не оставлю! Над ними вечно будет тяготеть призрак несчастной простой флорентийки, которая никому не делала зла… Если мне им при жизни не удастся отомстить, то хоть после смерти им покоя не дам. Так просто они от Фьоры Бельтрами, призрачной графини де Селонже, не отделаются!
Странно, но эта мысль меня очень грела и вселяла бодрость. Мне даже захотелось быть радостной, назло всему враждебному свету. Я выпила воды, что была в моей кружке, чтобы хоть как-то подкрепить свои силы.
Светало. Первый лучик майского флорентийского солнца робко пробивался через узкое зарешёченное окошко моей камеры.
Скоро должен прийти священник из Дуомо, чтобы исповедать меня и подготовить в мой последний путь.
Дожили… Священник… Именно тогда, когда я окончательно разуверилась в существовании Бога… Наверняка, какой-нибудь суеверный и надутый дурак, вроде этого испанского монаха-доминиканца Игнасио Ортеги? Если священник начнёт кропить меня святой водой или изгонять из меня Дьявола, я точно не выдержу и стукну его по башке своей железной кружкой. Я его пьяный бред на трезвую голову терпеть не стану. Во мне ещё осталась гордость, и даже такие понятия, как честь и достоинство.
Священника ждать долго мне не пришлось. Падре Анджело не был из тех, кто заставляет других томиться. Это был почтенного возраста старик, лет восьмидесяти, очень изящный и держащийся весьма чинно, благородно. Одет в чёрную сутану. На шее его висит большой крест с распятием. На его голове красуется чёрная шапочка, скрывающая почти лысую голову. Его серо-карие глаза глядят на меня ласково и участливо, без суеверного ужаса и пренебрежения. Тонкие губы растягиваются в дружелюбной улыбке. На всём его удлинённом и морщинистом лице лежит печать доброты и святости. Его лицо имело необычайную привлекательность, поскольку внутренний благодатный свет его души отражался в глазах.
Я подошла к священнику и склонилась, поцеловав его протянутую руку. Он сделал мне знак подняться. Я послушалась.
- Дитя моё, я рад, что застал вас бодрствующей. Когда же вы встали? - его доброжелательный тон голоса мне было приятно слышать и находиться во власти очарования этого голоса. Низкого, хрипловатого, но такого тёплого тембра.
- Я и не ложилась, святой отец, - призналась я. - Разве тут уснёшь?..
- Бедное дитя… - отец Анджело подошёл к моей куче соломы и распинал в разные стороны крыс, которые это место облюбовали. – Конечно, вам не спится. Я понимаю, - сказал он с сочувствием. - Эти крысы скоро станут толще вас, милая. - Отец Анджело покачал головой.
Надо же, священник тоже заметил, что крысы в этой камере выглядят лучше меня! Сытые, довольные и холёные… Хоть на рынке продавай! Их лоснящиеся шёрстки и довольные остренькие мордочки так и говорят о том, как же хорошо жить в тюрьме и питаться тем, что брезгуют есть даже самые оголодавшие узники. Такие, как я.
- Надеюсь, вы позавтракали? - спросил он.
- Шутить изволите, падре? - я грустно улыбнулась. - С этой хвостатой компанией позавтракаешь!.. Можно сказать, что это мои крысы. Я их уже месяц здесь подкармливаю. Иначе они бы слопали меня, пока я сплю.
-
-
29.12.2018 в 01:22Отец Анджело откашлялся в платок, чтобы прочистить горло.
- Фьора, - обратился он ко мне, - вас же зовут Фьора Бельтрами?
Я кивнула, не упоминая о том, что я помимо этого, являюсь графиней де Селонже, которой стыдится собственный муж-на одну-ночь…
- Фьора, вы готовы рассказать мне обо всём, что у вас на совести и облегчить душу перед смертью?
- Да, - ответила я. - Охотно.
- Это вам, - он вынул краюху свежего хлеба из карманов своей сутаны и отдал мне.
- Спасибо, - помолившись и перекрестившись, я в один присест съела угощение. - Теперь я готова.
И я рассказала священнику всю историю своей жизни, не упуская ничего. Я поведала ему о том, как в шесть лет организовала детский крестовый поход, взяв под своё начало верную подругу Кьяру Альбицци, татарку Хатун, Луку Торнабуони, несколько детей из семей ремесленников и торговцев.
Но мой отряд не вышел даже за ворота моего города. Нас не пропустили караульные. Ох, и надрала же Леонарда мне тогда уши! Меня спасло вмешательство папы, Франческо Бельтрами! А остальным ничего не было. Правильно, я же виновата, подговорив всех. Почему другие должны страдать? Я рассказала о том, как мне случалось незаслуженно кого-то обижать. Но я в своих поступках и обидных словах раскаивалась.
Я поделилась историей о том, как я приревновала Джулиано Медичи к Симонетте Веспуччи. Я рассказала святому отцу о всех подробностях своего странного замужества с посланником Карла Смелого, графом де Селонже. Я не собиралась помогать моему мужу-беглецу выходить чистеньким из всей этой истории. Я рассказала ему об Иерониме Пацци, которая приказала своему любовнику Марино убить моего отца, потому что тот отказался выдавать меня замуж за Пьетро Пацци, сына Иеронимы. Иеронима пошла на тот же шаг, что и мой муж до этого - на шантаж…
Я искренне сопереживала несчастному юноше, жизнь которого была лишь сплошным страданием, несмотря на всё его богатство и знатность. По жестокой иронии судьбы, Пьетро Пацци родился уродливым, да ещё и во Флоренции, где красота воспевается! Он ни с кем не общается, кроме родни, поскольку девушки при виде Пьетро жутко пугаются, а юноши сыплют вслед злые насмешки над его горбом, кривыми ногами и перекошенным лицом. Я с ними из-за этого даже дралась, когда мне было шестнадцать лет. Доменико Аккайоли я даже заехала кулаком в глаз, потому что тот злобно подшучивал над юным сеньором Пацци.
Но теперь я очень о своей доброте жалела… Пьетро - сын своей матери. Именно он и помог ей всё подстроить так, чтобы меня приговорили к костру.
Мне было тяжело обо всём рассказывать незнакомому человеку, даже если он очень добр ко мне. Но я облегчила свою душу, рассказав о том, как до моего попадания в монастырь, у меня на глазах сожгли бедных Хатун и Леонарду… Слёз у меня не было. Было только чувство полного опустошения, будто из меня энергию выпили до дна. Я своё уже выплакала.
Я не умолчала также о том, как попала в тюрьму из монастыря Санта-Лючия.
Святой отец обо всём узнал: как там всячески унижали меня и превозносили потаскуху-Иерониму; как поселили меня в келье, которая немногим лучше моей камеры; как сестра Приска вылила суп мне на платье… И, наконец, как мать-настоятельница пыталась заставить меня поцеловать Иерониму и помириться с донной Пацци!
Хотя обращение «донна» слишком уважительно для такой твари, как Иеронима!
Да я лучше голову в гнездо с гадюками засуну - разницы между поцелуем с Иеронимой никакой… У этой Иеронимы даже слюна ядовитая!
Я не стерпела такого и высказала всё, что думаю об Иерониме, этой «достопочтенной женщине, которая очень страдает из-за моей враждебности и злобы в сердце, которую я затаила на неё!» Так говорила эта напыщенная курица Маддалена дель Анджели, настоятельница монастыря. А после я обозвала мать-настоятельницу старой лицемерной потаскухой, которая за внешним благочестием скрывает свои грехи. Будто я не видела, как к ней в келью, каждый раз разные мужики лезут! Ишь, святоша выискалась!
Матушка-настоятельница назвала меня неблагодарным отродьем Сатаны, дьявольским порождением и воплощением зла, тьмы и всех грехов… Сравнивала меня с дохристианскими блудницами… Даже к моим длинным чёрным волосам прицепилась, дескать, чёрные волосы - это непременный признак ведьмы!
«Ага, а ещё у меня рыбьи жабры на спине, матушка-настоятельница. И хвостик, как у кошки. Это тоже является атрибутом всех ведьм. Вам показать?» - думала я, злобно поджав губы.
Вот же воображение у старой перечницы! Я не собиралась позволять вытирать ноги об меня. Фьора Бельтрами вам не коврик у двери! Я плюнула ей прямо в лицо и пожелала гореть в Аду. Тут же и нарисовался Игнасио Ортега. Монах прибежал на истошные вопли матери-настоятельницы. Матушка-настоятельница во всех красках описала ему все бесчинства, учинённые «этой дьявольской мерзавкой и еретичкой ополоумевшей», как она меня назвала. Маддалена не скупилась на высокопарные слова и эпитеты, рассказывая монаху о моём дерзновенном поступке.
У Игнасио было такое лицо во время её рассказа, будто кто-то в святую воду плюнул! Или ноги там помыл… В общем, он был в бешенстве, грозил мне всевозможными небесными карами, упрекал в бессердечии, злонравии, эгоизме, непомерной гордыне и распущенности.
Я слушала проповеди монаха с выражением невыразимой скуки на лице. Нашёл, кому муками Ада грозить! Он обратился не по адресу - ему Иерониме надо свой фанатичный религиозный пыл втолковывать, но не мне!
-
-
29.12.2018 в 01:23Что творилось в зале суда, мне вообще было страшно вспоминать… Один Пьетро Пацци, бьющийся в конвульсиях перед приорами и брызжущий пеной изо рта, чего стоил! Будто я не знаю, что этот поганец на самом деле съел мыло! Так ещё и кричал, словно в бреду, будто я его околдовала и он не может представить своей жизни без меня! Вот артист!
А церковь умеет убеждать… Так убедит, что ты и сам поверишь в то, что ты не ты, а розовый конь с серо-буро-зелёной гривой… Здравствуйте, родные застенки, называется! Всевозможные стулья с острыми гвоздями (гвозди вбивают с внутренней стороны сидения), колодки, щипцы, крючки, дыба и испанский сапог! А ещё гаррота и пытка водой, раскалённые иглы (их втыкают под ногти), колесо!..
В мой несчастный мозг, которому церковный и светский суд приписывали необыкновенную порочность и изворотливость, закралась мысль, что святой Доминик, учредивший инквизицию, был скрытым маньяком и очень извращённым человеком. И почему его канонизировали? Столько невинных душ загубил!
Я думала, что буду молчать, как рыба, что бы со мной в застенках ни делали. Я думала, что смогу выдержать, но переоценила себя… Я сломалась, когда оказалась на дыбе...
Боль была безумная. Будто мне хотели оторвать руки и ноги от тела! Естественно, что я признала свою вину, по всем пунктам выдвинутого мне обвинения! Эти изверги заставили бы меня признаться, в чём угодно. Даже в том, что я французская королева или кудрявый ёжик. А то и Жак де Моле. Церковники это могут, нет сомнения!..
- Дитя моё, вы не понимаете, какой опасности подвергается ваша душа, - обратился ко мне монах Ортега противно-елейным голоском, - мы лишь хотим, чтобы вы обеспечили ей спасение чистосердечным признанием. Всё это делается во имя вашего блага.
Меня всю трясло от боли и гнева, а эта скотина ещё тут мне душу травит! Да, конечно, для моего блага, как же! А на дыбе меня пытали тоже для моего блага?
Не обращая внимания на побледневшего святого отца Анджело, которого моя исповедь ужаснула и потрясла до глубины души, я продолжала вести речь. Господу некуда спешить. С него не убудет, если я предстану перед его судом немного позже.
Мне было стыдно рассказывать о том, как позавчера ко мне в камеру пришёл монах Игнасио Ортега. Этот полоумный фанатик пришёл ко мне в камеру, закрыл дверь, и, повалив меня на солому, начал задирать моё рубище! Я бы не долго смогла ему сопротивляться, если учитывать, что я очень измучена длительным заточением и оголодала. Вот уж не ожидала, что мои хвостатые соседи по камере встанут на мою защиту!
Безумец еле сумел выбраться из камеры живым, отбиваясь от полчища крыс. Но они его так погрызли… Мама моя родная… Но зато я избежала бесчестья. Я, конечно, ненавижу своего супруга, бросившего меня в этом осином гнезде, но после супружеской спальни отдаваться на тюремной соломе умалишённому фанатику - я считаю это для себя низким падением… Даже будучи низвергнутой на самое дно…
В своём злорадстве мне тоже пришлось сознаться отцу Анджело.
Наконец я закончила исповедоваться. Святой отец отпустил мне все мои грехи и перекрестил, дав поцеловать крест.
- Прощайте, дочь моя, - сказал он мне с отеческой лаской, - да упокоит вас Господь вместе с праведниками. В Его глазах вы всегда были невинной женщиной, пусть не всем это дано понять.
Священник ушёл, а я осталась. Наедине со своей опустевшей душой, сердцем и разумом. И наедине с крысами, которые ко мне за месяц привыкли. Кто их будет подкармливать после меня, когда меня саму сегодня сожгут на площади Сеньории? Неизвестно…
Несмотря на то, что скоро за мной придут стражники, чтобы препроводить на место казни, мне не хотелось покидать камеру. Хоть я и провела в плену этих затхлых стен целый месяц, без свежего воздуха и света солнца, мне не хотелось выходить за дверь моей тюрьмы, после которой меня ждёт пламя костра.
Так желавшая скорейшей смерти, сейчас я захотела её отсрочить, как можно дальше. Я не могла понять сама, почему. А ради чего мне жить? Отец в могиле, Хатун и Леонарда сожжены на обломках моего дворца, на берегу реки Арно. Муж плевать на меня хотел с кампанилы Дуомо. И зачем мне цепляться за жизнь, которая окончательно погублена в самом расцвете лет, так по-настоящему и не начавшись?..
У меня были отец, Леонарда и Хатун, но я их потеряла навсегда. Их гибель стала для меня самым жестоким ударом. В тысячу раз хуже, чем презрение мужа, желавшего от меня только одной ночи любви и денег для армии герцога Карла Бургундского.
У меня была подруга Кьяра Альбицци, которую её дядюшка закрыл в своем доме, лишь бы она не кинулась мне на выручку и не опозорила себя помощью той, что была рождена на тюремной соломе в городе Дижоне…
Какая насмешка судьбы! В тюрьме Дижона я впервые увидела свет и в тюрьме Флоренции я провела свои последние дни! Как мило, чёрт подери! Всё началось с тюрьмы и ею же закончилось…
Скоро всему придёт конец. Никто и не вспомнит о некой Фьоре Бельтрами, графине де Селонже, которую стыдится назвать женой собственный муж… Весело!
А я ещё планировала с ним счастливую совместную жизнь! Мечтала назвать сына, который мог бы у нас родиться, в его честь! Или Франсуа - французский вариант имени Франческо. Андре тоже ничего или Рауль. Также мне нравилось имя Лоренцо, которое на французском будет, как Лоран. А если подставить букву «Ф» спереди, то будет Флоран. Флоран… как мило… Напоминает мою любимую Флоренцию, которая отвергает меня… Утешало то, что я была не единственной. Мне на ум пришёл пример Данте Алигьери, произведениями которого я зачитывалась. А «Божественную комедию» я просто обожала.
Я даже имя для дочери придумала, если бы у меня и мужа родилась дочь: Симонетта, Беатриче, Кьяра, Аделина, Мария, Джулиана или Стефания… Филиппина - производное от имени моего мужа… Но всё это оказалось перечёркнуто кошмаром последнего месяца…
Скрип замка, ну, всё, конец… За мной пришли.
Порог моей убогой обители переступили два стражника и отец Анджело, который сегодня ранним утром выслушал мою исповедь.
- Донна Фьора, - обратился ко мне удручённый падре, - вам пора, моё бедное дитя…
Я распустила волосы, заплетённые в косу, и красиво уложила их. Лентами мне служили оторванные полоски от рубища. Ими я и подвязывала волосы, чтобы они не мешались мне и не пачкались ещё больше.
Без лишних колебаний я позволила себя увести под конвоем. Руки мне из милосердия решили не связывать и вывели из моей камеры, которая вдруг показалась мне даже уютной, по сравнению с костром на площади Сеньории, сложенном для меня…
С грустью я подумала о Лоренцо ди Медичи, доже Флоренции. Он не мог ничем мне помочь. Дело в том, что Лоренцо наивно полагает, будто живёт в республике лишь потому, что каждый идиот может нести любую чушь, которая ему в голову взбредёт. Как в случае с полоумной Иеронимой. А Лоренцо же не осмелится пойти против воли народа… Мой пример ему наука… В одной вязанке со мной гореть не хочет, как заступник ведьмы и еретички…
-
-
29.12.2018 в 01:29Ничего, кроме презрения, я к нему не испытывала, но была очень разочарована в Лоренцо. И это было грустно.
Мне вспомнился ещё таинственный врач из Византии, Деметриос Ласкарис, который пророчил мне несчастья, позор, монастырь и изгнание, а так же скорую смерть Симонетты Веспуччи. Грек говорил, что протянет мне руку помощи, когда это будет необходимо. Почему бы не сейчас? А если задуматься… С чего бы ему мне помогать, если он знаком со мной без году два дня?
- Куда меня ведут? - спросила я, когда меня вели по тюремным коридорам.
- К собору Санта-Мария дель Фьоре, где вы прилюдно покаетесь в совершённых грехах, - был ответ отца Анджело. - Только в тех, которые вы действительно совершили, донна Фьора, - добавил он многозначительно.
Я прекрасно поняла смысл последней фразы. А это уважительное обращение «донна» давало слабое облегчение. В тюрьме я от него отвыкла. Меня называли чаще всего «ведьмой», «этой девкой» или «эй, ты».
Хоть отец Анджело относится ко мне хорошо, и то радует.
Я догадывалась, что мне предстоит. Я должна буду принести публичное покаяние перед собором, стоя на коленях и держа в руках зажжённую свечу.
Не так уж и страшно…
- Не к собору её ведут, а на площадь, - сказал первый стражник.
- Тебе откуда знать? - откликнулся второй.
- Её избавили от публичного покаяния перед собором, чтобы она не пробудила в ком-нибудь жалости… А она юна и так красива… Раньше была даже богата, - первый стражник почесал свободной рукой, которой он не держал меня, висок.
- А ведь никому не приходило в голову, что бедную девочку убивают как раз за это… - пробормотал пожилой священник с укоризной.
Мои провожатые, держа меня за плечи по обе стороны, вышли за двери тюрьмы. Позади нас шёл отец Анджело.
Ярко светило солнце, на небе ни единого облачка, дует ласковый и прохладный ветерок. Как я по всему этому скучала! Но я в последний раз смотрю на это голубое небо над Флоренцией, ощущаю на своей коже дуновение ветра и заслоняюсь рукой от слишком яркого солнечного света, от которого я успела отвыкнуть в тюрьме. Теперь он слепил мне глаза…
Словно в насмешку надо мной, прямо у моих ног, вспорхнул и улетел ввысь белый голубь. Он-то свободен и волен лететь, куда ему вздумается, а я нет, ведь осуждена на смерть… Хотелось бы мне быть так же свободной, как он…
Уже была готова телега, запряжённая четвёркой лошадей, на которой меня должны были везти. Садясь в телегу, я с брезгливостью, но без страха подумала о том, что со мной дальше будет. Это несложно было представить. Всю дорогу мне вслед будут лететь оскорбления и проклятия; люди будут швыряться гнилыми овощами, яйцами и фруктами, даже камнями и грязью. Сделать это сочтёт своим долгом каждый флорентиец и флорентийка, даже последний бродяга или негодяй...
Я словно воочию слышала крики: «Сжечь ведьму!», «Она накличет беды на наш город!», «У-у-у, проклятая!» «Хороша девка! Мне б было жаль сжигать такую, даже если она и вправду ведьма».
Всё было так, как я и предугадала… Точь-в-точь!
А чья-то меткая рука даже швырнула мне в грудь ком грязи. Противная жижа стекала по моему рубищу, оставляя за собой серо-коричневатый след. Но я даже не обратила на это внимания. Мне было всё равно…
Наконец-то приехали на площадь Сеньории. Первое, что бросилось в глаза, была толпа людей, пребывающая в радостном предвкушении от того, что скоро их требование «хлеба и зрелищ» будет удовлетворено. А вторым был приготовленный для меня столб, обложенный соломой и дровами. Ну, вот и всё закончилось…
Меня привяжут или прикуют цепями к столбу, подожгут вокруг меня дрова и солому. Огонь будет медленно подбираться ко мне, постепенно пожирая моё тело, которое перестанет быть для многих предметом желания... В лучшем случае, я задохнусь от дыма. А в худшем - буду гореть, пока моё тело не покроется кровавыми волдырями, пока не лопнут жилы, пока от меня не останутся лишь обгорелые останки… Или пепел, который унесёт река Арно…
Поддерживаемая стражниками, я сошла с телеги.
Гляжу прямо перед собой и гордо держу голову, выказывая презрение всем тем, кто хочет моей смерти. Они не дождутся от меня слёз… Люди с камнем в груди, теперь вместо сердца, не плачут…
Недалеко от сложенного для меня костра гордо сидит на коне Лоренцо Медичи. Его некрасивое, но величественное лицо отмечено печатью скорби.
У меня созрел план: публично объявить о своём замужестве с бургундским капитаном Филиппом де Селонже; потом попросить Лоренцо заморозить все филиалы банка Бельтрами, чтобы деньги, сто тысяч золотых флоринов, не попали в руки герцогу Карлу Бургундскому; месть свершилась - можно помирать спокойно…
Подняться по ступенькам мне тоже любезно помогли.
- Я смотрю, все уже пришли… - начала я. - Как же вас тут много! Интересное, наверно, зрелище - смерть невиновной женщины? Да, вот именно, что невиновной! Прежде, чем умереть, я всё-таки скажу своё последнее слово, на которое имею право. И вам всем придётся это выслушивать.
Толпа зевак ожидала от меня, чего угодно, но не такого спокойствия. Мои слова и поведение их озадачили.
- Монсеньор Лоренцо, я вас очень прошу, - обратилась я к сеньору Медичи, - заморозьте все счета банка Бельтрами и его филиалы.
Лоренцо непонимающе посмотрел на меня.
- Сейчас я всё объясню. Дело в том, что пять месяцев назад, в конце января, я вышла замуж за графа Филиппа де Селонже, посланника герцога Карла Бургундского. Посланник узнал мою тайну и потребовал, в обмен на своё молчание, сто тысяч флоринов золотом и меня… Мой отец не хотел этой свадьбы, но у него не было выбора, монсеньор! - воскликнула я, глядя прямо в чёрные глаза Лоренцо. - Теперь я могу умереть спокойно, потому что…
Договорить мне не дали… Что-то холодное, стальное и острое несколько раз вонзилось мне в спину. Удары были такими неожиданными, что я упала на подмостки эшафота. В глазах мутилось, всё расплывалось. Глаза будто заволокла красная пелена. Но я всё же увидела, что ранил меня некто иной, как Пьетро Пацци, которого уже скрутили солдаты гвардии Лоренцо Великолепного. Кинжал, украшенный чёрной лилией, со звоном упал наземь.
- Шлюха! - кричал истошно Пьетро. - Тварь! Я любил тебя, а ты валялась с тем бургундцем! Потаскуха! Грязная дрянь!
Слова Пьетро я слышала будто сквозь вату. Из ран на моей спине лилась кровь, которую пытался остановить Лоренцо, держащий меня на руках. Вокруг бегают, кричат и суетятся люди. Иеронима проклинает меня на все лады и требует освободить Пьетро.
- Фьора, вы держитесь, - ласково успокаивал меня Лоренцо, - сейчас приедет врач, вы справитесь...
- Нет, Лоренцо, не надо врача, - прошептала я, сберегая остатки сил. - Врач мне не нужен. Да и не поможет… Священник тоже. Лоренцо, я скоро умру…
- Нет, Фьора, нет! - Лоренцо похлопал меня по щекам.
- Пожалуйста, монсеньор, я не проживу долго… Я не хочу, чтобы состояние моего отца перешло к Иерониме… Употребите его на благотворительные цели. Пусть оно хоть бедным послужит… Вы сделаете то, что я просила? Вы исполните то, что надо, в отношении банка моего отца и его филиалов?
- Да, Фьора… - из глаза Лоренцо скатилась слеза.
- Я благодарна вам, Лоренцо… - я улыбнулась молодому человеку. - И ещё одно… Если граф де Селонже приедет искать меня, вы же расскажете ему обо всём, что было? Скажите ему также, что я его презираю и ненавижу всей душой, что я была беременна от него… И это был его ребёнок… Я хочу, чтобы граф де Селонже страдал… До последнего вздоха…
- Не беспокойтесь, Фьора… - рука Лоренцо нежно погладила меня по щеке.
- Лоренцо, вы не поцелуете меня в лоб? - вдруг спросила я. Сейчас Лоренцо показался мне необычайно красивым…
- Конечно…
- Знаете, Лоренцо, а я ведь всегда любила вас и восхищалась вами, но поняла это только сейчас, перед смертью… - мне стало трудно дышать, будто лёгкие мои зажали тиски.
- Фьора… - Лоренцо гладил мои похолодевшие щёки и растрёпанные черные волосы.
- Мне кажется, что мы смогли бы быть счастливы вместе… но при других обстоятельствах… - я улыбнулась Лоренцо Великолепному.
И закрыла глаза… Последнее, что я запомнила, было лицо Лоренцо, который склонился надо мной, нежно поцеловал меня в губы и прижал к себе.
Силы покинули меня, я больше не чувствовала боли от ножевых ранений и предсмертного холода, который проник в каждую клеточку моего тела…
Только приятную опустошённость… И руки Лоренцо, которыми он меня обнимал, зарывшись лицом в мои волосы …
Душа отделилась от тела. Я больше не принадлежала этому жестокому миру, который был так враждебен ко мне…
А потом туман и пустота… В которую я ушла… Навсегда… Ненавидящая и ненавидимая…
-
-
29.12.2018 в 11:07О том, что случилось с Фьорой Бельтрами, несравненной графиней де Селонже, после её трагической гибели на площади Сеньории от руки Пьетро Пацци… Фьора умерла, но жажда возмездия не умерла вместе с ней…
Месть ангелов…
Глава 1.
Я не помню, в каком часу проснулась. Но что меня удивило, так это то, что я была не на площади Сеньории, где меня должны были сжечь. Не было ни беснующейся толпы, ни Лоренцо, который обнимал меня, когда я умирала на его руках, истекая кровью…
Я как будто смотрела на свою родную Флоренцию сверху вниз.
Мимо меня медленно плыли облака. То и дело я замечала, что куда-то движутся какие-то бесплотные оболочки. Приглядевшись, я поняла, что это были души умерших. Грустные тени прежних самих себя, невесомые и полупрозрачные. Как я сама…
Я не чувствовала опоры под ногами.
- Дочка? - окликнул кто-то меня. - Фьора, ты ли это?..
Я обернулась. Это был дух моего отца, Франческо Бельтрами. Что меня удивило, так это то, что отец стоял передо мной… Но выглядел он так, словно из плоти и крови, а не бесплотный дух… Почему, интересно?
- Отец? - удивилась я.
- Фьора, моя милая, ты тоже здесь… - прошептал он грустно.
- Да, отец, - я хотела его обнять, но прошла сквозь него. - А Хатун и Леонарда? Они не с тобой? - Спросила я с надеждой.
Отец покачал головой.
- Нет, Фьора, они ждут тебя в Раю. А как ты сюда попала?
- Долгая история, пап. Меня приговорили к сожжению, но Пьетро Пацци ранил меня кинжалом в спину, прямо на глазах у всех. Потом его куда-то увели… Я даже благодарна Пьетро за то, что мне не пришлось гореть на костре… И вот я здесь. Ты не видел моих родных отца и мать?
- Они в Чистилище. Потом ты сможешь их увидеть. А пока тебе надо отметиться.
- Отметиться? - удивилась я.
- Да. Называешь просто имя и причину смерти. На небесах все и всё знают. Я уже неделю, как в Раю, - папа улыбнулся мне своей обаятельной улыбкой. - Никогда бы не подумал, что после смерти попаду в Рай… С моим-то списком всех земных дел! - он слегка усмехнулся, - Пойдём со мной.
Не проронив больше ни слова, я шла следом за отцом, туда же, куда шли все. Машинально я постоянно оглядывалась по сторонам, ища Хатун и Леонарду. Мне хотелось перемолвиться парой слов с ними, раз уж обнять нельзя. Я надеялась увидеть их среди других душ умерших.
Тогда, чтобы занять себя хоть чем-то, я стала вглядываться в лица людей, надеясь встретить кого-нибудь из знакомых. Фурию Иерониму с её родственничками, например… Или муженька своего, который провёл со мной лишь одну ночь, а на следующее утро уехал, не простившись, в поисках героической смерти. Будь я жива, я бы устроила ему смерть… От удара стулом по голове! Или внушу ему мысли о самоубийстве…
Но, к сожалению, никого из них я не увидела среди других. Ничего, я найду время поправить ситуацию. А времени после смерти у меня теперь куча. Торопиться некуда.
Наконец-то мы пришли, куда было нужно. Своего рода, распределитель.
Это место было удивительным. Через огромную пропасть перекинут мост. У моста, сидя за столом в кресле, что-то заполнял ангел. К нему в очередь выстраивались души. Ангел говорил каждому встать на огромные весы с двумя чашами. Отец мне объяснил, к чему это.
Дух называет имя и причину своей смерти, становится на левую чашу весов. А на правой чаше лежит чёрный камень, олицетворяющий все совершённые грехи. Если левая чаша перевешивает правую, то душа попадает в Рай. Если чаши находятся примерно на одном уровне или правая лишь немного перевешивает левую, то в Чистилище. Не повезёт тому, у кого правая чаша сильно перевесит левую. Это уже приговор… Душа отправится в Ад на вечные муки. Но существовало правило, как я тоже узнала от отца: если душа праведника вступилась за душу осуждённого грешника, то всё могло и хорошо закончиться. Если, конечно, грешник при жизни много зла не делал и раскаялся. Тогда он не попадёт в Ад. И то имелся шанс, что правило, согласно которому можно спасти ближнего, не вступит в силу…
Наверно так, благодаря чьей-то доброте, мои покойные родители и попали в Чистилище… Это всё же лучше, чем вечные муки.
Я своими глазами видела, как одну женщину, отравившую почти всех членов её семьи, чтобы получить состояние, отправили в Ад. Ангел просто нажал на рычаг, и она провалилась сквозь землю.
А её новорожденный некрещёный внук, которому вытерла носик отравленным платком эта жестокая женщина, отправился в Чистилище, куда его отнёс на руках другой ангел, Гавриил.
Передо мной было много людей: богатые и бедные; молодые и старые; мужчины и женщины… Я видела даже матерей с младенцами на руках. Разные люди, принадлежащие к самым разным сословиям, но которых уравняла между собой смерть… После смерти нет ни богатых, ни бедных. Только мёртвые тела и отделившиеся от них души… Перед судом Всевышнего все равны. Каждому воздаётся по делам его. Уж на небесах никого не делят на плебеев и знать.
Пока я раздумывала, подошла уже моя очередь.
- Имя и причина смерти? - спросил ангел меня.
- Фьора де Селонже, в девичестве Бельтрами. Меня ранили кинжалом, - ответила я.
- Фьора? - ангел протёр кулаками глаза, - Франческо, твоя дочь? Та самая Фьора, о которой ты мне столько рассказывал? - обратился с вопросами ангел уже к моему отцу.
- Да, Михаил. Та самая Фьора. Мой повод для гордости, - отец коснулся моего плеча, но его рука прошла сквозь меня. - Хотел лично встретить и проводить её.
- Мне становиться на весы? - перешла я сразу к делу.
- Да, - был ответ ангела.
Я сделала то, что до меня делали другие. Встала на весы и с любопытством стала смотреть на то, как колеблются чаши. У меня перевесила левая чаша.
- Фьора, тебе в Рай, - сказал Михаил с приятной улыбкой. - Мои поздравления. Переходи через мост, а потом переплывёшь реку на лодке.
На меня надели белоснежное длинное платье вместо рубища. Даже выдали нимб, такой же, как у отца и светящийся…
Я поблагодарила Михаила, слезла с весов и отправилась с отцом к реке.
Перейдя по мосту, мы оказались на берегу реки. На воде покачивалась лодка, в которой сидел мужчина с шестом для гребли. Как гондольеры, которых я видела из окна своего дворца…
Усевшись в лодку, я разместилась как можно ближе к отцу. И стала по привычке искать мелочь, чтобы расплатиться с лодочником.
- Фьора, дочка, что ты делаешь? - удивился отец.
- Ищу мелочь. Расплатиться-то надо, - ответила я.
- Фьора, здесь тебе мелочь не нужна. Это же Рай, - вернул меня папа к действительности.
- Все так с непривычки мелочь ищут, - подал голос лодочник, - ты не первая, моя милая.
-
-
29.12.2018 в 11:08Я обратила внимание на то, что мои руки, ноги, да и всё тело, перестали быть прозрачными. Мне даже удалось дотронуться до руки папы!
Я даже начала сомневаться, а действительно ли было всё это: приговор, площадь Сеньории и Пьетро Пацци, убивший меня кинжалом… Может я просто сплю и вижу бредовый сон?
- Фьора, всё в порядке? - спросил отец, погладив меня по голове.
- Отец, я даже не знаю… Почему до того, как перейти мост, я не могла до тебя дотронуться, а теперь могу?
- Видишь ли, Фьора, - начал он, - пройдя испытание, ты получила доступ в иной мир, куда также попал и я. Здесь умершие получают шанс прожить свою жизнь заново. Это, своего рода, мир, очень похожий на наш. Только здесь нет злобы, алчности и ненависти… Тебе должно понравиться, - папа ободряюще похлопал меня по плечу.
Больше его рука сквозь меня не проходила.
- К тому же, все, кто живёт здесь, становятся бессмертными. Ты даже можешь становиться невидимой по своему желанию.
Последнее меня очень заинтересовало.
- Невидимой? - решила уточнить, на всякий случай.
- Конечно. Просто произнеси слова «я невидима» в уме и закрой глаза. А чтобы вновь стать видимой, надо произнести в уме «вернулась».
Я проделала всё в точности, как сказал отец. Сработало! Пожалуй, возьму на вооружение, когда буду мстить своим врагам, с которыми не разделалась при жизни. Я даже не испытывала мук совести от того, что замышляю план мести. Мои враги сами нарвались.
- Пап, но ведь мы же умерли в той жизни?.. - немного не поняла я.
- Фьора, вся наша жизнь - это долгий путь. Ты всего лишь свернула на новую тропу. А смерти нет. Михаил мне говорил насчёт тебя.
Папа на мгновение замолчал. Его молчание больше было похоже на раздумье: а говорить ли мне вообще о том, что ему сказал ангел Михаил?
- И что он говорил? - спросила я нетерпеливо.
- Даже не знаю… - отец поглядел на голубые воды реки, в которых плескались рыбы. - Но то, что смерти нет, Фьора, запомни крепко-накрепко. А насчёт тебя Михаил мне сказал, что ты не такая, как все остальные дочери Евы. У тебя в крови будто яд, а натура ведьмы…
- Ведьмы? - я недоуменно посмотрела на отца. - Никакая я не ведьма!
Отец в ответ лишь добродушно рассмеялся. А я не понимала, что в этом смешного. Меня сжечь хотели по обвинению в колдовстве…
- Глупышка, не поняла, что тебе сделали комплимент! Ведьма - это особое состояние души женщины. Женщины прекрасной, мудрой, притягательной и потому опасной. С виду она беззащитна, но это только первое впечатление. Она опасна именно тем, что умеет изображать беззащитность. Может заманить в свои сети, а потом погубить…
- Наверно, это мне и надо было сделать с Филиппом де Селонже! - пробормотала я не без злобы. - И всеми, кто виновен в наших несчастьях…
- Михаил также сказал, что ты сама, как пламя… А пламя в огне сгореть не может…
- Пап, вот к чему ты мне это сказал? - я была немного ошарашена.
- Сам не знаю, - папа пожал плечами. - Просто хотел, чтобы ты знала.
Наш путь много времени не отнял. В Раю это понятие вообще не существует. Берег, к которому пристала наша лодка, был похож на те берега, которые я видела,когда ездила в деревню отдыхать. Некрутой, заросший свежей зелёной травкой и цветами. Ромашки, васильки и клевер дрожали на ветру.
И этот ветер ласково дул мне в лицо, даря коже приятное ощущение свежести. Солнечные лучи грели каждый сантиметр тела. Но у меня было чувство, будто тепло проникает в мои душу, разум и сердце, отогревая от толстого слоя льда, который их сковывал.
Мне вновь захотелось радоваться, жить дальше, любить…
Почему-то сейчас слово «любить» вызывало у меня стойкую ассоциацию с Лоренцо и его сильными ласковыми руками, которые обнимали меня, когда я умирала… И воспоминания, о тепле которых, я унесла с собой… Думать о муже мне не хотелось. Его имя для меня было связано с событиями минувшего месяца, который я хотела, как можно скорее, выбросить из памяти.
Я и отец сошли на берег. Лодочник отплыл за душами других людей, а мы какое-то время махали ему вслед.
- Вот, Фьора, ты и в Раю… Я помогу тебе освоиться. Насчёт хлеба насущного ты можешь не волноваться.
- На деревьях всё растёт? - спросила я с ехидством.
- Пророчица Кассандра из Трои, сестра Париса, не твоя дальняя родня? - усмехнулся отец, беря меня за руку. - Я тебе тут всё покажу и расскажу.
Отец устроил мне настоящую экскурсию по Раю. А здесь очень мило: еда и впрямь растёт на деревьях; в реках, ручьях и водопадах течёт кристально чистая вода, всего в изобилии… Даже животные здесь живут в мире и согласии. И очень много зелёного: трава под ногами, листья на деревьях, кусты с цветами…
А пантера и лань, пьющие воду, бок о бок, из ручья, даже вызвали у меня умиление. И так везде.
Нет злобы, ненависти и алчности, а ещё прочих низменных сторон человечества. Агрессия не витает в воздухе. Здесь даже дышится легче. У меня возникло ощущение приятного дежавю, будто я уже была здесь.
- Тебе нравится здесь, Фьора? - спросил отец меня.
- Даже очень! - я зачерпнула ладонями воды из реки и умылась.
- Вот и хорошо. Просто живи и радуйся.
Тут случилось нечто, совсем из ряда вон выходящее: отец оттолкнулся ногами от земли и взлетел!
- Папа, ты куда? - опешила я.
- На седьмое небо. К Леонарде с Хатун, - ответил он мне.
- А как ты взлетел? - задала я вполне очевидный вопрос.
- А ты думала, что крылья за спиной тебе для красоты? - и отец улетел ввысь.
Я осталась, не в силах прийти в себя. Попробовала даже взлететь, и у меня получилось!
А Рай мне уже нравится. Одно умение летать стоит того, чтобы здесь остаться навсегда. Ни тебе всяких полоумных религиозных фанатиков, ни семейства Пацци… Даже мужа моего здесь нет… Господи, чем я заслужила такое счастье? Вроде бы вела не настолько праведную жизнь… Но я и зла никому не делала… Значит, всё-таки доля моих заслуг в этом есть…
Понемногу я освоилась в Раю. Отец, Леонарда и Хатун мне в этом помогали. Вот только я скучала по Кьяре, по Лоренцо Великолепному и Флоренции, своему родному городу, который принёс мне столько горя, но память о котором ничто не сотрёт из головы и сердца…
Иногда мне случалось вспомнить о своём муже, которому я принадлежала душой и телом всего одну ночь. Интересно, чем он сейчас занимается? Наверняка, воюет где-то за своего герцога Карла, гори он в Аду! А как им моя шутка с приданым, которое Карл Смелый так и не получит на свои нужды? Стоило мне представить лица Смелого и Селонже в тот момент, когда им сказали, что все банки Бельтрами заморожены, меня пробирало на злорадный смех. А что? Радость тоже может быть злым чувством. Особенно, когда плохо тем, кто причинил тебе боль…
Но, поскольку я не умерла по-настоящему, а только перешла в иной мир, то вполне возможно, что я смогу отомстить за себя и дорогих мне людей…
А пока мне просто нравилось жить в Раю.
-
-
29.12.2018 в 11:08- Фьора, милая! - закричала мама, увидев меня. - Жан, наша девочка пришла! Жан! - звала мама своего брата, который приходился мне отцом.
В нашу сторону на зов мамы бежал молодой человек. Жан де Бревай.
Мама и папа совсем не изменились. Выглядели же они, как обычные люди. Только глаза у них были потускневшие.
Мама, хорошо сложенная блондинка с тонкими чертами лица и огромными ясными серыми глазами. Папа, статный и высокий брюнет. Чертами лица и цветом глаз похож на маму. От них обоих я унаследовала большие серые глаза, губы и нос. И улыбка у меня папина, как и чёрный цвет волос…
- Надо же, в самом деле наша Фьора! - воскликнул папа, вглядываясь в моё лицо. - Моя родная… какая же ты красивая…
- Мы так рады, что ты пришла с нами увидеться, - прошептала мама. При этом голос её рвался и дрожал, но она улыбалась… Только взгляд у неё был печальный. Моя мама вообще всю жизнь только и делала, что улыбалась сквозь слёзы…
- Фьора, а ты как тут оказалась, родная? - спросил папа.
- Вы, наверно, удивитесь, - я перевела дух, - но меня тоже сжили со свету… Объявили колдуньей и еретичкой, приговорив к сожжению. Но до этого не дошло, потому что меня убил кинжалом один сумасшедший. Вот так я и попала сюда.
- Доченька, прости нас с твоим отцом, ради Бога, - мама ласково погладила меня по голове, - из-за нас ты столько вынесла…
- Ты, наверно, ненавидишь нас? - папа спросил этой с такой болью во взгляде и голосе, что у меня сжалось сердце.
- Мама, папа, - слёзы навернулись мне на глаза, - да как вы только могли такое подумать?.. - я обвела моих отца и мать, Жана и Мари де Бревай, грустным взглядом. - Я ни капли на вас зла не держу… Я ваша дочь и люблю вас…
- Фьоретта, моя хорошая, это правда? - мама погладила меня по щеке.
- Как и то, что меня зовут Фьора… - я ободряюще улыбнулась родителям. - Ай, пап, так нечестно! - вскрикнула я, потому, что мой отец ущипнул меня за щеку именно тогда, когда я не ожидала.
- Не зевай, - отец взлохматил мои волосы.
- Фьора, тебя ждёт сеньор Бельтрами, - прервал наше общение ангел Михаил. - А родителей ты сможешь навестить ещё, если захочешь.
- Мам, пап, мне пора, но я ещё приду. Честное слово! - пообещала я.
- Приходи, доченька, - мама смахнула слезу.
- Тут и так тоскливо… Хоть ты будешь приходить и наше существование здесь скрашивать… - папа вытер слёзы, которые стекали по печальному маминому лицу.
- Мам, пап, вы же не на войну меня провожаете! - я даже рассердилась. - Прекратите тут в меланхолию впадать! Я ещё приду к вам, только верьте!.. - я обняла и поцеловала родителей на прощание.
И ушла с ангелом Михаилом.
А слово своё я держала. Если я его дала, то обратно не забираю… Я навещала родителей в Чистилище так часто, как только могла. Приносила им фрукты и овощи из райских садов, пересказывала последние новости, мы болтали о посторонних вещах. Вот только свои честолюбивые замыслы о мести мне приходилось держать при себе. Если бы я поделилась ими с родителями, они бы стали меня отговаривать и страшно переживать. Им это знать не обязательно.
Но даже в Раю моя жизнь казалась мне пресной… Остроты ощущений нет, накала страстей… Скучно…
Стала чаще навещать Лоренцо в его дворце и Кьяру Альбицци, но в образе призрака… Я не показывалась на глаза. Просто летала по кабинету.
Тоже развлечение по ночной поре, знаете ли…
А что в Раю делать? Всё приелось и стало скучно. А смотреть за тем, как Лоренцо работает, так приятно… На его лбу появляется такая милая задумчивая складка… Я полюбила смотреть, как Лоренцо сидит, склонившись над документами и окуная перо в чернильницу. Как он бегло пишет что-то пером на бумаге.
Мне это доставляло какое-то особое удовольствие.
Занимается он, допустим, своими бумагами, а я невидимая рядом с ним. Сижу на краешке стола и болтаю ногами от безделья. Или, оказавшись за спиной Лоренцо, подглядываю в документы….
Кстати, о документах…
Лоренцо сдержал слово и пустил всё моё состояние на благотворительность, а Иеронима Пацци осталась с носом. И Пьетро угодил в ссылку в Треспьяно, где у семьи Пацци была вилла. Хоть как-то он поплатился за то, что убил меня. Ну, как убил… Всего лишь помог свернуть на другую жизненную дорожку, а так ничего... Да и следы от ножевых ранений почти зажили… Крушение честолюбивых надежд Иеронимы и отправка Пьетро в ссылку - что может быть приятнее?
А пока я сидела на краешке письменного стола Лоренцо и смотрела на то, как он работает. Забавно… Я нахожусь в нескольких сантиметрах от него, а он меня даже не видит… Могу рожицы корчить, изображать козу на пальцах, летать по кабинету, да хоть на голове стоять - всё равно он меня не видит.
- Лоренцо… - позвала я его тихонько.
- А? Что, кто здесь? - подскочил молодой человек.
- Лоренцо, здравствуй… - проворковала я ему в ухо. - Это я, Фьора…
- Так, мне пора прекращать работать без передышек. Уже голос Фьоры слышать начинаю.
- Лоренцо, я люблю тебя… - я на несколько секунд показалась Лоренцо во плоти, но потом опять стала призраком, потому что Лоренцо суеверно перекрестился.
Бедный герцог флорентийский протёр глаза, не веря в происходящее.
- Всё, мне пора спать, я уже заработался… - Лоренцо встал с кресла и вышел из кабинета.
«Дожили! - подумала я. - Лоренцо так себя ведёт странно… Ах, да… Он же никогда призраков не видел… Я и забыла…»
На письменном столе Лоренцо лежал тот самый кинжал с чёрной лилией на рукоятке, которым меня убил Пьетро. Я взяла его себе, чтобы при случае вернуть владельцу. Ну, как вернуть? Тоже вонзить в спину или сердце…
Всё ещё будучи в обиде на Лоренцо, я решила немного погулять по городу. Но на этот раз в человеческом обличии, в своей телесной оболочке. Позаимствовала плащ Лоренцо с капюшоном, чтобы никто меня не узнал.
Флоренция ни капли не изменилась. Всё те же церквушки и соборы, ряды торговых лотков на Понте Веккио… голубая гладь реки Арно, в которой отражалось небо и проплывающие мимо облака. Ярко светило солнце, лучи которого плясали на воде, заставляя её сверкать мириадами бликов.
-
-
29.12.2018 в 11:08Нищие, как всегда, толпами сидели на паперти соборов и церквей, прося подаяний. Торговцы зазывали покупателей в свои лавки. Лодочники катали людей по реке за плату. Везде кипела жизнь.
Изредка люди говорили обо мне в разговорах друг с другом. Кто-то отзывался пренебрежительно и хвалил поступок Пьетро, «покончившего с этой дрянью». А кто-то его, наоборот, порицал и возводил меня в ранг мучениц.
Кьяра Альбицци и её гувернантка донна Коломба, к примеру. Я увидела их на кладбище, одетыми во всё чёрное. Они и за моей могилкой ухаживали, цветы туда носили. Мою могилу можно было легко узнать, поскольку рядышком росли красные лилии и куст белого шиповника…
Не забывали эти добрые создания и про могилу моего отца Франческо Бельтрами. Подумать только, я на самом деле жива, а все считают меня умершей… Как, впрочем, и моего отца…
Но когда я увидела, как Кьяра тоскует по мне, я не удержалась, и, став на время невидимой, шепнула ей на ушко:
- Я всегда буду с тобой, Кьяра. Не горюй… Спасибо за всё…
Девушка слегка вздрогнула, но не испугалась. Просто для неё это было неожиданностью.
- Коломба, - обратилась она к гувернантке, - я только что слышала голос Фьоры…
- В самом деле? - встревожилась пожилая женщина.
- Да… Коломба, надо по ней заупокойную мессу заказать, а то не успокоится её душа…
- И правда, что не успокоится, - наставница набожно перекрестилась. - Бедная девочка столько пережила за короткое время, столько выстрадала… Матерь Божья, врагу не пожелаешь такого, что на неё свалилось…
И они ушли в направлении к церкви Санта-Тринита, где я впервые поцеловалась с графом Филиппом де Селонже.
А может быть, я зря так к нему благоволила? Может, мне надо было его тогда огреть от всей души по голове кадилом? И замуж за него не выходить? Кто меня за язык тянул ему «да» говорить, когда он пришёл к моему отцу просить моей руки? Наверно, будь я в ту пору умнее, я бы так и сделала. Просто отказала бы ему, и всё. Но я же до своего замужества была безответно влюблена в Джулиано Медичи и ревновала его к Симонетте, он же был светом в окошке… А я считала себя некрасивой на фоне Симонетты из-за своих чёрных волос. А у Симонетты такие красивые золотые волосы с рыжеватым отливом… И ею восхищалась вся Флоренция, она не единожды была королевой турнира…
А действительно ли я вышла замуж за Филиппа по любви? Вдруг это была простая девичья влюблённость? В мою голову закралась мысль, что я вышла замуж только потому, что побоялась остаться старой девой в своём родном городе…
Кьяра и Коломба скоро совсем скрылись из виду. А я нарвала на опушке цветы и принесла их на могилу отца. Опустившись на колени, я прочла молитву, перекрестилась и встала, отряхнув платье.
- Отец, клянусь, что мы будем отомщены… - прошептала я.
Другие люди, тоже пришедшие на кладбище почтить память близких, начали странно на меня смотреть. Я, недолго думая, сделала оттуда ноги.
Проходя мимо квартала Санто-Спирито, я заметила толпу мужчин, что-то горячо обсуждающих. Будь здесь Леонарда, она бы точно сказала, что всё это непотребство не предназначено для моих юных ушей. В компании и намёка не было на пристойные речи. Они распевали какую-то пошленькую песенку о распутном монахе, который водил к себе в келью девушек, переодетых в мужчин. Своими пропитыми голосами они пытались перекричать друг друга. Я не удивилась, увидев среди них Марино Бетти, бывшего управляющего делами моего отца и любовника Иеронимы Пацци. Он-то орал непристойные куплетики громче всех.
Но им очень быстро надоело это занятие, и они направились к площади Сеньории.
Я решила за ними понаблюдать, став невидимой. Долго эта клика шумела на площади. Выделялся, как всегда, Бетти.
Но вскоре к ним направился человек, одетый в точно такой же плащ, как и я...
Его фигура мне показалась до странности знакомой. Переволновавшись, я потеряла концентрацию, став видимой. А чтобы снова сконцентрироваться, я была слишком взволнованна. У меня пылали уши и щёки, в ушах звенело, сердце бешено колотилось в груди, словно готовое выскочить. К горлу подкатил комок, а саму меня бросало в жар и холод, попеременно.
Незнакомец ускорял шаги.
«Нет, это не может быть он… - лихорадочно размышляла я. - Не может, не может… ЭТО НЕ МОЙ МУЖ!!!» - до сих пор отказывалась я верить, хотя это был именно он - капюшон снял. Это был он, Филипп де Селонже, собственной персоной…
Я бы не смогла забыть его лицо: гордый профиль, волевой подбородок, правильные черты лица, орехового цвета глаза, тонкие губы и чёрные густые волосы. Статный, широкоплечий, высокий, атлетически сложенный, очень сильный физически… Это был он…
Я спинным мозгом чувствовала его присутствие, но мой разум отказывался соглашаться с интуицией, которая меня не подвела.
- Вы не знаете ничего о Фьоре Бельтрами, дочери банкира и судовладельца Франческо Бельтрами? - спросил граф.
- Фьора Бельтрами? - уточнил один пьяница добродушного вида.
- Да, знаем такую… - как-то хитренько заметил худощавый шатен.
- В смысле? - переспросил Филипп. - Вы знаете, где она?
- Да всем известно, где она, - встрял Марино. - До того, как Пьетро Пацци её прирезал на площади, работала в борделе.
- Что ты сказал? - переспросил Селонже с недоверием, наступая на Марино, но я уловила в голосе мужа нотки металла.
- Да её тут пол-города знает. Она же почти со всем городом за деньги спа… - Марино не успел договорить, потому что увесистый кулак Селонже попал ему прямо между глаз.
- Ты на голову больной?! - взревел Марино от боли.
Перепуганная компания разбежалась, чтобы не попасть под раздачу. Все пьянчуги такие: как пьянствовать, так вместе, а как что-то серьёзное, так в рассыпную. Они смешались с толпой зевак, которым стало интересно посмотреть, как дерутся двое мужчин.
- Ты за языком своим поганым последи, когда говоришь о ней! - мой муж осыпал ударами Марино, а тот пытался, впрочем, безуспешно, защититься от его ударов.
- Она правда была шлюхой! - выкрикивал Марино, защищая голову от ударов. - Она здесь со всеми почти путалась!
- Возьми свои слова назад! - яростно кричал Селонже. - И лучше сразу!
Его глаза зажглись каким-то диким огнём. Чем-то он напомнил мне голодного и злого волка, готового собственными руками разорвать в клочья Марино. Я никогда ещё не видела мужа таким, и это меня даже испугало.
Двое мужчин, сцепившись, катались по каменным плитам площади Сеньории. Дрались они не на жизнь, а на смерть.
- Ни за что! - прохрипел Марино. - Фьора Бельтрами обычная шлюха, каких много во Флоренции!
В ту же секунду в его грудь вонзился кинжал. Нить бесславной жизни Марино оборвалась. А движущей силой провидения стал мой супруг, Филипп, которого я поклялась ненавидеть всю жизнь…
Поднявшись с земли, весь в дорожной пыли и разгорячённый, граф де Селонже оглядел всё вокруг себя ненавидящим взглядом. Не знаю, почему, я чувствовала напряжённость и запах раскалённого металла вокруг него.
Руки его были обагрены кровью Марино.
- Ну?!! - спросил он с дерзостью и угрозой. - Кто-нибудь ещё хочет назвать Фьору шлюхой и сдохнуть?!!
- А вам-то что с того? - спросила какая-то знатная женщина из толпы.
- Она была моей женой, понимаете?! - Селонже перевёл дух. - Она была моей женой… пока её не убили… - из его груди вырвался тяжкий вздох. - Фьора…
Граф де Селонже, кавалер ордена Золотого руна, поникнув головой, шёл к Дуомо. Я же вытащила кинжал из груди Марино Бетти и последовала за мужем.
Я была в нескольких шагах от него, но он не узнал меня… Я не могла понять, что же я испытываю к своему мужу. С одной стороны, я продолжала всё ещё его любить, но где-то в глубине души. Это похоже на занозу в пальце, которую не вынули, из-за чего началось заражение, а потом и нагноение. Но жгучая ненависть к нему не делась никуда… Она по-прежнему жила во мне, подпитывая силы, часто напоминая о себе…
Я по-прежнему хотела заставить его страдать до последнего дня его дальнейшей жалкой и бессмысленной жизни.
Между тем, он уже пришёл туда, куда хотел прийти. Я неотступно следовала за ним по пятам.
Он сел на паперть собора. Взгляд опустевших светло-карих глаз устремлён в небо. Но что меня поразило, так это то, что из его глаз медленно стекали по щекам слёзы. И этот человек, из-за которого пошла прахом вся моя жизнь, показался мне сейчас таким слабым, беззащитным и уязвимым в своём горе… Мне вдруг захотелось его обогреть и взять под свою защиту…
«Значит, он всё-таки любил меня… - подумала я, а в сердце поселилась слабая надежда. - Он любил меня, поэтому приехал, поэтому убил Марино за клевету на меня!»
Моим первым побуждением было броситься к супругу на шею и закричать: «Да здесь я, здесь я, глупый! Живая и здоровая, только не убивайся, прошу тебя!»
-
-
29.12.2018 в 11:09Но я оказалась сильнее своих импульсивных порывов. Я не открылась ему. Единственное, что я сделала для Филиппа, так шепнула ему на ухо, понизив голос, чтобы он спросил в Дуомо отца Анджело, который был моим исповедником. А потом я, став невидимой, следила за графом.
Отец Анджело рассказал несчастному рыцарю Карла Смелого о том, как же я на самом деле отправилась на тот свет.
Спокойный голос священника оказывал большее впечатление, чем декламирование. Я словно вновь пережила минувшие события.
Филипп слушал его, едва дыша и не проронив ни звука. Он обо всём узнал: о гибели моего папы, Хатун и Леонарды, о моём «весёлом» времяпровождении в монастыре Санта-Лючия, о вероломстве семейки Пацци, жертвой которого пали мои близкие, вместе со мной…
О том, как я попала в тюрьму, где боролась за выживание сугубо из вредности… О домогательствах испанского монаха и ложном обвинении в колдовстве муженёк мой тоже узнал. И даже о том, как я изобличила Филиппа перед всеми. И, наконец, трагическая развязка, моя гибель от руки обезумевшего Пьетро Пацци…
Когда он слушал всё это из уст малознакомого человека, его лицо становилось всё мрачнее и темнее. Глаза гневно сверкали, а тонкие губы сжимались в линию.
Бедный мой супруг… Мало того, что он узнал о моей гибели и о том, что Марино всячески чернил моё имя, так ещё и подробности всплыли… Нет, история с моим ходом конём, когда герцог здорово прогорел с деньгами, его не взволновала. А вот желание стереть семейство Пацци, монастырь Санта-Лючия, тюрьму и Игнасио Ортегу с лица Земли, возникло сразу же. Об этом граф де Селонже не умолчал перед святым отцом, на что тот посоветовал ему узнать всё у Лоренцо Медичи.
А что моему мужу оставалось ещё делать? Как миленький, отправился к Лоренцо! Ну, и я за ним, в образе призрака, а то мой благоверный уже начал на меня косо поглядывать. Видно, я вызывала у него подозрения, даже скрытая плащом…
Кто знает, может он тоже чувствует мою близость от него спинным мозгом?.. Всё же лучше не рисковать. А то ещё, чего доброго, придётся перед ним отчитываться в том, что я выжила…
А этого мне меньше всего хотелось. Уж не знаю, чтобы я с ним тогда сделала…
Сейчас мы все втроём сидели в кабинете Лоренцо. Ну, как втроём? Лоренцо и Селонже меня не видели, хотя я неспешно летала духом по кабинету. Сидят себе, смотрят друг на друга, как два воина перед сражением…
Мой муж нарушил молчание первым.
- Здравствуйте, сеньор Лоренцо, - произнёс он бесцветным голосом.
- Здравствуйте, граф де Селонже, - поприветствовал он его в ответ. - Что же вас привело сюда?
- Вы не знаете? - горько спросил рыцарь. - Фьора, моя жена… Отец Анджело сказал мне, что вы знаете о ней…
- Я много чего знаю о Фьоре, - напряжённо проговорил Лоренцо. - Я помню её с того возраста, когда она была ещё ребёнком. Я также знаю о том, как ей было тяжело… Я хотел её спасти, но не смог… лучше бы я умер, а не она!.. - голос Лоренцо задрожал. - А Фьора настоящий рыцарь, хоть и женщина. Её выдержке можно только позавидовать. Единственное, что она пытки не выдержала и созналась во всём вздоре, в котором её обвинили, - сказал Лоренцо, желая окончательно добить моего мужа, хотя у него в запасе ещё много всего… - А вы не знали, граф? Фьора была беременна, когда Пьетро убил её… - Лоренцо лишь усилием воли удалось сдержать слёзы.
- Беременна?.. - ошарашенно спросил Филипп. - Фьора была беременна?!!
- Да, граф де Селонже… Это был ваш ребёнок… У Фьоры и живот был виден… Бедная, она так молила бога о том, чтобы ей хотя бы дали нормально выносить и родить дитя… - Лоренцо вздохнул и продолжил: - Но, увы… - он покачал головой.
Я в очередной раз восхитилась превосходной актёрской игрой Лоренцо Великолепного. Умеет же он заставлять людей поверить в то, во что он хочет, чтобы они верили! Я и сама начала верить в свою беременность…
- Фьора просила меня передать вам, что она вас презирает и ненавидит всей душой… Я-то знаю… - Лоренцо грустно улыбнулся. - Я был рядом с ней в то время, она умерла на моих руках… - Лоренцо Медичи вдруг с ненавистью посмотрел на свои руки, которые мне вновь захотелось ощутить на своём теле…
Только этот жест означал злость из-за бессилия на самого себя, потому что он не смог защитить этими руками дорогую ему женщину… Эти руки не смогли пресечь несправедливость и зло, которые были допущены по отношению к ней…
У моего мужа был обречённый вид человека, который намеревается спрыгнуть с моста или крыши, повеситься, отравиться или убиться об стену головой… Я даже успела пожалеть о том, что перед смертью попросила Лоренцо солгать о моей беременности.
- И никто, зная, что она беременна, не сжалился? Ни у кого не дрогнула рука её судить, не говоря уже о пытках, чтобы вырвать признание? - спросил граф с такой болью, что у меня сжалось сердце.
Да, Филипп был способен на притворство, шантаж, лицемерие, даже убийство… Но он, при всём своём умении и желании, не смог бы так сыграть горе безутешного вдовца… Его черты лица исказились, руки чуть заметно тряслись, губы дрожали, и, чтобы не заплакать, он до крови прикусил нижнюю губу.
- Никто… - покачал головой Лоренцо. - Сам не знал, что люди могут быть настолько жестоки… Я хочу вас хоть как-то успокоить.
- И чем же? - угрюмо поинтересовался мой муж.
- По крайней мере тем, что Фьору похоронили по-христиански, отпели должным образом… Я велел похоронить её вместе с покойным сеньором Бельтрами. Фьора, наверно, рада, что захоронена по соседству с любимым папой… Кьяра Альбицци, Симонетта Веспуччи и моя жена Клариче позаботились об этом.
Муж ничего не сказал, издав сдавленный стон. Он просто уткнулся лицом в стол. Я поняла, что он плачет, только глядя на его подрагивающие плечи.
- Выродки… подонки!.. - слышалось сквозь рыдания. - Ненавижу… Чтоб они все от чумы передохли, будь они прокляты!!! И будь я сам проклят!!!
Удивительно, как у Филиппа поменялось ко мне отношение, стоило мне умереть! Я вспомнила, как он мне сказал в первую брачную ночь: «Дьявол тебе господин! Такая красота не может быть угодна Всевышнему…»
Это до своей гибели я была для него адским созданием. Но прогресс уже наметился. Ещё немного, и Филипп меня канонизировать додумается!
- Граф, - Лоренцо коснулся его плеча рукой, - я вас очень понимаю…
- Да ничего вы не понимаете! - Филипп оттолкнул руку Лоренцо. - Ничего!!! - он со злости стукнул кулаком по столу. - А всё я виноват, я… - граф де Селонже скрипнул зубами так, что я это услышала. - Я себя тоже ненавижу, Лоренцо… В этом я и Фьора похожи…
- Граф де Селонже, вы можете не сомневаться, виновные в гибели Фьоры будут наказаны… Я этого так не оставлю… - в голосе Лоренцо я уловила оттенок мстительности.
- Сегодня ещё такое произошло… - Филипп покачал головой и закрыл глаза.
- Что же?
- Я человека убил, сеньор Лоренцо…
- Убили?.. - Лоренцо аж вздрогнул. - Но как же всё произошло?
- Я спросил его о Фьоре, а он такого про неё наговорил… - Филипп вздохнул. - Ничего, кроме грязи… Вы можете представить? Сказать, что Фьора была проституткой…
- Проституткой?! - вскрикнул Лоренцо. - Уж не Марино Бетти ли это был? Я недавно начал его в этом подозревать, видно, не ошибся…
- Неважно, кто… Не будет больше её имя с грязью мешать. Спасибо вам за всё и до свидания.
Селонже встал с кресла и вышел из кабинета Лоренцо, не дожидаясь позволения уйти.
А я по-прежнему следовала за ним, словно его тень, став видимой.
Я очень хотела сказать мужу, что я жива. Но когда я вспомнила, сколько всего случилось со мной из-за него, то подумала: «Да пошёл он к дьяволу! Пусть ещё немного помучается!»
Но сказать ему, где моя могила, всё-таки нужно, а то нехорошо получится…
Надвинув сильнее капюшон, чтобы скрыть лицо, я приблизилась к нему.
- Сеньор, извините меня, - начала я не своим голосом, больше похожим на голос юноши, - я уже давно наблюдаю за вами.
- Давно? - не поверил он. - И что вам нужно?
- Я знаю, что нужно вам. Я бы мог показать вам могилу Фьоры Бельтрами.
- В самом деле? - молодой человек оживился.
- Да. Я даже проведу вас.
- Отлично. Могу я знать ваше имя?
- Маттео, - сразу нашлась я. - Маттео Ринальди. А кто вы, я знаю…
Граф де Селонже удивился, но вопросов больше не задавал.
Придя на кладбище, я привела его к своей могиле. Он молился, стоя на коленях около неё, где-то полчаса. Я не мешала ему. Просто стояла и наблюдала.
Проклятое чувство вины вновь накрыло с головой.
- Знайте, мессер де Селонже, ваша жена была ни в чём не виновата, - я опустила голову. - Ничего из того, что ей приписывают в вину, нет на её совести… Она не оскверняла святыни, не организовывала шабашей и не колдовала… Уж тем более, она никогда не была проституткой…
- Спасибо тебе, - сказал он .
- Я лишь сделал то, что должен был сделать, - благодарность мужа меня смутила. - Ничего особенного.
И исчезла. А он ещё долго стоял у моей могилы, протирал глаза и не верил в происходящее…
-
-
29.12.2018 в 11:30После всего, что произошло, мне было сложно по-прежнему наслаждаться жизнью в Раю. Я занималась тем же, чем и всегда: общалась с отцом, Леонардой и Хатун, помогала осваиваться в Раю прибывшим, навещала родителей… Являлась в образе призрака Лоренцо Медичи и Кьяре, следила, чтобы у них было всё хорошо…
Но что-то меня всё равно угнетало…
Вроде бы я причинила боль своему мужу Филиппу, как того и хотела. Но чувство удовлетворения меня не посетило. Даже и не думало посещать. Напротив, я чувствовала себя какой-то дрянью, беспринципной и эгоистичной женщиной, не знающей сострадания и жалости… Будто вся мировая грязь нашла пристанище у меня в душе…
Я сама себе опротивела…
Я не могла, как раньше, смотреть в глаза дорогим людям…
У меня перед мысленным взором всё время стояло лицо моего мужа. Он и так уничтожен, а тут ещё и Лоренцо выполнил мою последнюю волю, сказав Филиппу, что я была беременна… Зачем я просила Лоренцо перед смертью об этой лжи, зачем?!..
Ненавижу это ощущение, когда тебе первое время кажется, что ты всё сделал правильно, а потом ты думаешь, что поступил скверно… И этот внутренний голос начинает нашёптывать тебе о твоей никчёмности. Заставляет вспоминать о своих самых отрицательных чертах. И ты внимаешь этому голосу, подчиняешься. А потом и сам начинаешь в это верить.
- Дочка, да что с тобой происходит в последнее время? - с вкрадчивой нежностью спросил меня отец однажды. - Ты сама не своя вот уже несколько дней.
- Ох, папа… Поверь, лучше тебе не знать… - я покачала головой. - Чувствую себя такой ничтожной!
Отец сел рядом со мной и обнял, а я уткнулась лицом в его плечо.
- Фьора, может быть, ты мне всё расскажешь?
- Я не могу… мне сложно… - мой голос сорвался. - Ты же не будешь меня презирать? - спросила я, подняв голову и глядя в глаза отцу.
- Господи, милая, - удивился папа, - за что же тебя презирать?
- Есть, за что… Папа, я совершила такой ужасный поступок… Я заставила перед смертью солгать Лоренцо Филиппу о моей беременности!
- Это правда? - поразился отец, впрочем, без тени гнева.
- Увы, папа… Это так. А теперь из-за моей лжи страдает мой муж! - меня охватило чувство жгучего стыда.
- Отчасти, так ему и надо… - пробормотал папа.
- Что?.. - поразилась я.
- А разве ты сама не этого хотела? - напрямую спросил папа.
- Этого… - я всхлипнула. - Но я не думала, что всё так выйдет! Я не хотела, чтобы всё так получилось!
- Бывает, Фьора, бывает… - папа похлопал меня по плечу.
- Мне так плохо… Я никогда, наверно, не прощу себя за это! Никогда, никогда!..
- Фьора, давай без самобичевания! - вдруг строго прервал меня отец. - Ты не ангел, но и муж твой не так уж безгрешен. Так что вы стоите друг друга.
- Пап, скажи, а у меня всегда были наклонности лгуньи или я просто сбилась с пути?
Отец посмотрел вверх и задумался о чём-то своём.
- Пап, что ты молчишь? - спросила я нетерпеливо и обиженно.
-Нет, Фьора. Конечно, ты не была склонна к подлости с малых лет… Ты просто отчаялась, вот и всё… Со всеми такое, хоть раз, да и случалось… - пытался он меня утешить, только от его увещеваний мне хотелось плакать ещё больше.
- Ты, может быть, считаешь так, но я думаю иначе… - я недовольно утёрла слёзы. - Никогда бы не подумала, что я настолько испорчена…
- Ты слишком строго осудила себя… Ты раскаиваешься в том, что мстила мужу, но ведь он тоже не без греха… - папа вздохнул. - И тоже раскаялся… Фьора, я оставлю тебя одну, а ты подумай о том, что понимать под словом "испорченность"…
Отец ушёл. А я осталась.
Согласиться с его словами мне было трудно, но я постаралась и смогла. Пришлось себя переселить. И заниматься самообманом.
Я постоянно чувствовала себя виноватой перед своим мужем, но упорно гнала прочь это чувство, заставляя себя поверить в то, что он с лихвой заслуживает своей чаши страданий… И я ни в чём перед ним не виновата…
Ну, ладно, моя вина тут тоже есть… Но мой муж всё равно виноват больше! Если бы он хотя бы похитил меня из родного дома и увёз к себе, у отца была бы возможность представить всё так, будто я сбежала и вышла замуж против его воли. У Иеронимы бы не появилась возможность шантажировать моего папу. Ей была нужна я и моё состояние… Нет меня - нет проблем! И тогда, находись я на тот момент в Селонже, когда Иеронима обо всём пронюхала, никто бы из моих близких не пострадал. Деньги бы уплыли из-под носа Иеронимы раньше… А в итоге, что имеем, то имеем…
Это надо ещё посмотреть, кто из нас виноват больше: я или Филипп!
Из обвиняемой я старалась стать в собственных глазах обвинительницей. А что? Лучшая защита - нападение. Хороший способ, конечно. Обвинять во всём другого человека, тем самым оправдывая себя…
Так вот я и влачила своё существование. Жизнью это было нельзя назвать.
Но человек ко всему привыкает, когда не хочет ничего менять. Привыкла и я.
Пока однажды не случилось то, за что я потом стану укорять себя до конца своих дней…
-
-
29.12.2018 в 11:30А пока, чтобы хоть как-то забыться, я навещала Лоренцо. Просто сидела, как прежде, невидимая, на краю его стола и смотрела на то, как он работает.
Я была рядом с ним, заглядывала в деловые бумаги из-за его плеча, едва ощутимо проводила рукой по его чёрным волосам. Лоренцо полагал, что это ветер. Он даже и не подозревал о том, что я нахожусь буквально в двух сантиметрах от него, стоит только протянуть руку…
Но до призрака нельзя дотронуться. Призрака нельзя нежно привлечь к себе, прильнуть к его губам и поцеловать в закрытые глаза или в лоб.
А вот человека можно… Нет, правда, сколько можно уже в прятки с Лоренцо играть? Мне это надоело. Я больше не буду привидение изображать! В конце концов, я женщина! Юная, красивая, которая не может не быть любимой и не любить… Мне хотелось принадлежать Лоренцо душой и телом, смотреть в его горящие чёрные глаза, ощущать на своём теле его руки и его губы - на моих губах…
И плевать мне с колокольни Джотто, что мои действия попадают под определение адюльтер. Ради бога, какая супружеская измена с моей стороны? Священник ясно сказал, что я должна быть верна мужу, пока смерть не разлучит нас. Что ж, смерть своё дело сделала. А после смерти какой с меня спрос? Я же не обещала быть верной Филиппу и в гробу! Ну, как в гробу? В следующей жизни… После своей гибели на площади Сеньории я же не клялась ему ни в чём… Он вполне заслужил то, что с ним происходит!
Подбодрённая такими мыслями, я слетела со шкафа, где сидела и подлетела к столу Лоренцо. Потом уселась в кресло напротив него, став видимой.
- Здравствуй, Лоренцо… - промурлыкала я и взяла одну засахаренную сливу с блюда. На вкус она ничего. - Ты скучал по мне?
- Фьора?! - Лоренцо вскочил со своего места, и упираясь руками в стол, потрясённо смотрел на меня. - Т-тт-ты… Ты жива? Но как? Я же сам видел, как тебя смертельно ранил Пьетро… как тебя хоронили… Заколачивали твой гроб и опускали в могилу… Боже мой, я же держал тебя на руках, когда ты умирала!..
- Лоренцо, что ты, как… - я запнулась на полуфразе. - Лоренцо, это же я, твоя Фьора… - в эти слова я вложила всю свою нежность. - Та самая Фьора, которая специально к тебе вернулась. Во плоти, как видишь… Фьора, которая тебя любит!..
- Но как? - не понимал всё ещё Лоренцо.
- Понимаешь ли, любимый, смерти на самом деле нет. Мы всего лишь продолжаем жить в другом мире, - я провела рукой по небритой щеке Лоренцо. - Там всё, как описывал Данте. Есть Рай, Чистилище и Ад. Лично я попала в Рай.
- Нет, это безумие… - пробормотал герцог флорентийский. - Этого не может быть!
- Может, Лоренцо. Ещё как может. - Я с деловитым видом съела ещё одну сливу. Не по рецепту Леонарды, конечно, но вкусно.
- Но как, Фьора? - Лоренцо несмело коснулся рукой моего лица, обвёл кончиком указательного пальца черты, погладил по волосам. Бережно приподнял лицо за подбородок, пристально глядя мне в глаза. Надо же, до сих пор не может поверить в то, что я не видение…
Но вскоре мне это надоело. Я схватила руку Лоренцо и прижала её к своей левой груди.
- Я не галлюцинация, Лоренцо… Ты чувствуешь, как бьётся моё сердце? Оно бьётся для тебя!..
- Фьора… - Лоренцо приблизился ко мне, не отпуская мою руку. Он опустился на колени возле кресла, которое занимала я. - Как же я рад видеть тебя… Но зачем ты пришла? Волю твою последнюю я выполнил…
- А разве не ясно? - спросила я с ласковой усмешкой. - Я пришла, потому что люблю вас…
- Знаешь, Фьора, - начал Лоренцо, но вдруг осёкся. - Я тоже тебя люблю. Я понял это тогда, на площади, держа тебя на руках…
- Правда? - не поверила уже я, как совсем недавно Лоренцо. Это было слишком прекрасно, чтобы быть реальностью. - Вы любите меня?
- Да, Фьора, да! - Лоренцо припал губами к моим рукам. - Ты удивительная женщина… превратила Флорентийскую республику в проходной двор с того света на этот!
Сравнение меня насмешило. Но я тут же смогла себя взять под контроль, став очень серьёзной.
- Я совершила сей поступок только ради тебя… - ответила я просто. - Лоренцо, если ты любишь и желаешь меня, то я отдаю тебе себя всецело… Телом и душой…
Лоренцо вдруг отпустил мои руки и встал в полный рост. Чёрные глаза глядят на меня строго, но вместе с тем и обжигают… От него так и веяло силой и властностью…
- Фьора, ты понимаешь, что будешь в таком случае, повинна в супружеской измене?
Я лишь негромко рассмеялась.
- Лоренцо, любовь моя, какая супружеская измена? Ты забыл, что я умерла? По крайней мере, считаюсь умершей. Так что мой муж на меня прав не имеет. И как ты себе представляешь обвинения в измене, звучащие в мой адрес? «Донна Фьора де Селонже, урождённая Бельтрами, вы обвиняетесь в том, что состояли в порочной связи с дожем Флоренции Лоренцо ди Медичи, будучи покойной женой вдовствующего графа Филиппа де Селонже».
Лоренцо удивлённо посмотрел на меня.
-
-
29.12.2018 в 11:31- Я сошёл с ума… - Лоренцо встал с колен и прошёл к своему креслу. Сев, он почесал висок. - Ты и твой муж меня с ума сведёте, если уже не свели! Прекрати мне являться, Фьора, не мучай! Я не хочу сперва обрести надежду, а потом её потерять!
- Лоренцо, не потеряешь! - воскликнула я горячо.
- И что мне с тобой делать? - в голосе Лоренцо звучала усталая и добродушная ирония.
- Ничего. Всего лишь любить, Лоренцо… - я встала со своего кресла и уютно устроилась на коленях Лоренцо, положив голову на его плечо. - Любить, холить и лелеять… И не обижать…
Он обнял меня за талию.
А у него такие тёплые руки… С ним так хорошо и спокойно… Вечно бы так сидеть с Лоренцо в обнимку!
- Фьора… Неужели ты не привидение? - прошептал Лоренцо.
- Я сейчас тебя ущипну… - на моих губах мелькнула задорная ухмылка. - Может тогда ты убедишься в моей реальности?
Лоренцо погладил меня по щеке.
- А вот этого не надо, моя милая… Я верю тебе… - он несильно ущипнул меня за нос.
- Ай! - я скорчила недовольную гримаску. - Лоренцо, как не стыдно?!
В ответ на это герцог Флоренции рассмеялся.
- А ты всё зеваешь. Фьора, ты с детства покупалась на это. Вспомни-ка. - Лоренцо ласково потрепал меня по щеке.
Я вспомнила… Я вспомнила, как папа брал меня с собой на балы, я была тогда ещё ребёнком. Первое время меня очень раздражала слегка насмешливая снисходительность, в ту пору юного, Лоренцо ди Медичи. Лоренцо постоянно устраивал беспорядок на моей голове, взъерошивая мои волосы. Особенно, когда мне Леонарда с утра пораньше причёску сделает… Так ещё и за нос, щёки и подбородок слегка ущипнёт. Лоренцо ещё любил меня щекотать, а я ненавидела это. Всегда отбивалась от Лоренцо, как умела. Ручонки слабенькие, маленькие… А бешеное желание воздать Лоренцо за испорченную причёску придавало сил. А я тогда ещё только пешком под стол перестала ходить, образно выражаясь.
Лоренцо добродушно смеялся, улыбался мне и предлагал перемирие, только бы я его не убила. Это он так шутил… И в такие моменты мне даже льстило, что герцог Флоренции надо мной подтрунивает. Он же без злобы, так, шутя...
- Ещё бы я этого не помнила, Лоренцо. Ты вечно меня щипал, портил мне причёску и щекотал.
- А ты меня постоянно била… - Лоренцо с нежностью убрал мне мои волосы на правую сторону.
Я села к нему спиной.
- Ты не поможешь мне с корсетом? - поинтересовалась я игриво. - Одной мне не управиться…
Лоренцо коснулся губами моей шеи. По моему телу пробежала лёгкая дрожь. Не так уж и давно я отдавалась мужчине. Не прошло полугода, но мне казалось, будто миновало десять лет. Прикосновения, поцелуи и ласки Лоренцо вызывали во мне трепет. А я так давно не была в объятиях мужа…
Выбирая между долгом любой добродетельной замужней женщины и такой запретной, но потому и манящей возможностью супружеской неверности, я склонила чашу весов ко второму…
А что? Лоренцо молод, горяч, по-своему привлекателен…
Я помогла Лоренцо освободить себя от одежды и помогала раздеться ему.
- Фьора, ты правда этого хочешь? - спросил он меня.
- Разве иначе я бы пришла к тебе? - я страстно поцеловала Лоренцо в губы.
Он растерялся только на несколько секунд.
- Фьора… - прошептал Лоренцо мне на ухо. - Ты даже не представляешь, как часто я вспоминал тебя… - молодой человек, крепко обнимая меня, гладил мои плечи, спину и бёдра. - И вот ты здесь, со мной… Не верится…
- Во что же не верится, Лоренцо? - спросила я, вздрогнув, потому что Лоренцо прижал меня к себе ещё сильнее.
- Во всё, Фьора… В то, что ты здесь… В твои слова любви…
- Ты сомневаешься во мне? - спросила я интригующе. - Разве я не готова сейчас доказать тебе, что ты ошибся?
- Фьора, что ты, в самом деле? Я не сомневаюсь в тебе! - Лоренцо поцеловал меня в шею. - Всё это слишком хорошо, чтобы быть реальностью.
- Какой ты скептик, Лоренцо! - я игриво хихикнула.
- У меня такое неприятное чувство, будто сейчас всё исчезнет. Исчезнешь ты, свет и радость, которые ты принесла с собой…
От этих слов Лоренцо у меня похолодело внутри, а к горлу подкатил комок.
- Ну, так чего мы оба ждём? Лоренцо, я твоя! - воскликнула я пылко. - Люби меня, Лоренцо, а большего мне не надо… Ты мне нужен… - прошептала я на ухо Лоренцо с нежностью.
- Монсеньор! - в кабинет буквально вломился начальник гвардии Лоренцо Великолепного.
Я испуганно вскрикнула, и, прикрыв своё лицо длинными волосами, уткнулась в плечо Лоренцо, чтобы начальник его гвардии меня не узнал. Невидимой стать не получилось, потому что нужна была концентрация. А я не ожидала, что моё уединение с Лоренцо нарушат.
Лоренцо ничем не выдал своего замешательства. Всегда восхищалась его выдержкой!
- Что нужно? - спросил Лоренцо резковатым тоном.
- Монсеньор, - пришедший еле справился с волнением, - вы знаете мужа покойной Фьоры Бельтрами?
- Да, я знаю графа де Селонже, - спокойно ответил Лоренцо.
«Конечно, Лоренцо знает моего мужа! - подумала я, стараясь удержаться от насмешливого комментария. - Чья жена, по-вашему, сейчас сидит в обнимку с Лоренцо и готова своими руками придушить того, кто мешает ей проводить время с любимым мужчиной?»
- Монсеньор, граф де Селонже разыскивает семейство Пацци, если вы понимаете, о чём я… - бедняга весь затрясся. - Их же целый клан, а он один!
- Где граф де Селонже сейчас? - уточнил Лоренцо.
- В таверне «Сердце Тосканы», рядом с гостиницей Кроче ди Мальта, - был ответ. - А кто эта дама? - начальник стражи посмотрел на меня с любопытством.
- Не твоё дело! - огрызнулся Лоренцо, закрывая меня от любопытных глаз посетителя и указав ему на дверь. - Уходи!
Незваный гость ушёл.
А я вырвалась от Лоренцо и принялась лихорадочно одеваться. В голове поселилась только одна мысль: поскорее найти мужа, удержать его от этой глупости - соваться к клану Пацци и отвлечь, чтобы ему не пришло на ум сравнять с землёй Флоренцию.
- Фьора, ты куда? - спросил Лоренцо в отчаянии, схватив меня за руку.
- Лоренцо, прости, но я не могу остаться! Он же вляпается без меня! - я наспех зашнуровала корсет, и, став невидимкой, полетела к таверне «Сердце Тосканы».
Сердце обливалось кровью, когда я поймала последний брошенный на меня взгляд Лоренцо, прежде, чем стать вновь призраком.
В его взгляде было столько боли, разочарования и безнадёжности.
Я бы бросила всё, чтобы сейчас остаться с ним. Я бы забыла о том, что являюсь замужней женщиной, что мой муж находится во Флоренции, и я подвергаюсь риску разоблачения…
Но я не могла не помочь Филиппу, потому что если он погибнет от руки семейства Пацци, отстаивая мою честь, его гибель будет на моей совести. А я вряд ли смогу быть счастливой с Лоренцо, если между нами будет всё время стоять тень Филиппа де Селонже.
Меня же моя совесть с потрохами съест и даже косточками не подавится. Я эту навязчивую скотину знаю. Вот если бы я её где-нибудь потеряла и забыла… Или в кости проиграла… А то и вообще пропила… Но это, к сожалению, невозможно. А хотелось бы. Глядишь, она бы и не надоедала мне. А так грызёт беспощадно…
Я мужу ещё это припомню…
Наконец-то я добралась до «Сердца Тосканы». Среднего уровня заведение, ничем не примечательное. Такое же, как многие во Флоренции. В окнах горит свет свечей.
А в голове звучит противный голос: «Что ждёшь? Помоги мужу своему, бесстыжая! Девка непотребная… Тьфу на тебя. Муж твой бедный любит тебя, жаждет отомстить за твою гибель, пусть даже ценою собственной жизни, а ты? С Лоренцо обнимаешься по кабинетам? Неверная!»
Боже, как же мне хотелось, чтобы этот голос в моей голове просто заткнулся!
Надвинув капюшон до глаз, чтобы меня никто не узнал, я переступила порог таверны. В нос ударил запах закоптелых потолка и стен. Посетители сидели за столиками. Кто-то ел свой ужин, кто-то распивал спиртное или играл в азартные игры. Между этими столами сновали две девочки-служанки и разносили заказы.
«Они же младше меня. Это не самое подходящее место для них», - посетила мысль мою голову.
Что до трактирщика, то он о чём-то препирался с каким-то посетителем.
Я высматривала в зале своего мужа. Позвать я его по имени не могла, ведь я же считаюсь погибшей, поэтому мне нельзя вести себя неосмотрительно.
- Да ты никак мухлюешь, братец! - услышала я знакомый насмешливый голос. - Думаешь, я не видел, как ты костяшки подменил?
- Что?! - взревел какой-то громила. - Ты это мне? - он выхватил нож.
- А кому же ещё? - продолжал своим насмешливым тоном граф Филипп де Селонже. - Врать ты не умеешь, милейший.
-
-
29.12.2018 в 11:31- Ты немедленно возьмёшь свои слова назад! - чувствуя себя глубоко задетым, здоровяк приставил к шее моего мужа нож.
Но он даже не испугался, глядя на нападающего с холодным надменным прищуром. А потом засмеялся. Только это был жуткий смех, смех человека, которому уже безразлично всё, и который ничем уже не дорожил. Смех безумца. Только я понимала, что за этим жестоким смехом Филиппа угадывается горечь и невыплаканные слёзы.
Проклятое чувство сопереживания вновь взяло надо мною верх.
- Давай, убей меня, - с высокомерным безразличием бросил Филипп. - Только сделай одолжение, побыстрее.
Противник в недоумении убрал нож от шеи моего мужа и отшатнулся от него.
- Джанни, оставь ты его, - шепнул его приятель, доброй наружности, полноватый мужчина. - Не видишь, плохо ему?
- Так убейте, и мне станет хорошо! - бросил Филипп с издевкой. - Струсили? Давайте, что стоите? Этим вы только мне одолжение сделаете!
Господи, да он же пьян до такой степени, что еле на ногах стоит!
- Идиот, ты что делаешь?! - вскричала я, бросившись вперёд, закрыв собою своего супруга.
Поздно было прятаться, изворачиваться, хитрить и убегать.
Филипп резко схватил меня за плечо и снял капюшон с моей головы, хотя я сопротивлялась.
В его взгляде не было ужаса. Скорее потрясение, недоверие, радость и то, чему я не могла дать точное название.
Потеряв к нам интерес, пьяные компании расселись по своим столам, которые занимали.
- Фьора, это ты? - спросил он, всё ещё удерживая меня. - Господи… Фьора, ты же… ты же… - у графа заплетался язык от сильного переживания. - Не надо было мне столько пить, - пробормотал он.
- Да уж… - пробормотала я хмуро ему в ответ.
- Фьора, неужели ты здесь, во Флоренции? - он вдруг с такой порывистостью обнял меня, что мне показалось, будто он решил мне рёбра сломать! Я застонала, давая понять мужу, что вот-вот задохнусь. - Прости, прости, я не хотел! - он разжал объятия, а я переводила дыхание...
Филипп до сих пор не мог поверить в то, что я это действительно я. Он обводил указательным пальцем черты моего лица. Робко гладил щёки, шею и пропускал сквозь пальцы волосы.
А я просто смотрела ему в глаза, не в силах пошевелиться. Будто какая-то сила пригвоздила меня к земле.
- Фьора, я так перед тобой виноват!.. - граф де Селонже упал на колени, обнимая мои ноги. - Если бы не моя глупость, с тобой бы всё было в порядке… Прости! - умолял он, уткнувшись лицом в моё платье.
- Глупый, что ты делаешь? - спросила я, поднимая его с колен. - Не надо, полы тут и без тебя вымоют. - Я хотела быть с ним поласковее, но у меня получалась только грустная ирония. Ирония сквозь звучащие слёзы в голосе.
- Фьора, но как?.. - не понимал Филипп. - Если ты умерла и стала призраком, - шептал он, крепко прижимая меня к себе и поглаживая мои плечи, - то почему ты не прозрачная? Почему я могу дотрагиваться до тебя?
- Долгая история, - ответила я, не желая вдаваться в излишние подробности. - Пойдём. Ты пьян. Тебе надо отдохнуть…
Взяв мужа за руку, я повела его на второй этаж.
- Пойдём. Отдохнёшь, выспишься, - упрашивала я мужа, - а то ты правда перебрал…
Одной рукой Филипп обнимал меня за талию, а другой поглаживал по голове.
Моё тело предательски отозвалось трепетом на прикосновения мужа.
- Пожалуйста, не надо… - прошептала я.
- Но почему? - горячее дыхание молодого человека согревало мою шею. - Ты представить не можешь, как я по тебе тосковал…
- Прекрати! - оборвала я Филиппа. - Сейчас мы доберёмся до твоего номера, и ты поспишь. Какая-то комната у тебя хоть?
- Седьмая.
- Прекрасно. Значит сейчас идём к тебе в комнату, ты ложишься спать, а я прослежу, чтобы ты ещё куда-нибудь не влип, Филипп.
Мы наконец-то дошли до комнаты №7. Я еле стояла на ногах, зато благоверный мой не уставал меня обнимать.
Смешно получилось - пьяный трезвую ведёт. Хотя должно быть наоборот. Я чувствовала себя так, словно это я хватила с избытком бургундского вина, а не Филипп де Селонже. Этот несносный человек, как выяснилось, даже с двух бутылок пьянеет только немного, а мне всегда было достаточно двух бокалов…
Переступая порог седьмой комнаты на втором этаже, я споткнулась и едва не упала.
Филипп поймал меня в считанных сантиметрах от пола.
- Под ноги смотри, Фьора, - предупредил он меня,поддерживая за талию. - Того и гляди, ушибёшься.
«Почему до одури напился мой муж, а шатает меня?» - подумала я.
- Фьора, ты вина не хочешь? - спросил меня супруг.
- Нет, спасибо, Филипп. Я не хочу, - ответила я уклончиво.
А на языке вертелась язвительная насмешка: "Спасибо, я уже надышалась."
Подойдя к открытому окну, я посмотрела в ночное небо, где светила полная луна. Вздрогнув от лёгкого прикосновения к своему плечу, я резко обернулась.
- Фьора, что с тобой? - мой муж попытался привлечь меня к себе, но я не далась.
- Филипп, я сказала, не надо… - прошептала я устало.
-
-
29.12.2018 в 11:33- Я не могу… - я почувствовала, как краска стыда бросилась мне в лицо. - Филипп, прости, но я не могу… Не люблю я тебя… Я ничего к тебе не чувствую…
- Фьора… - его рука крепко сжала мою руку. - Я понимаю, что виноват… Виноват перед тобой и твоим отцом. Виноват в том, что вас всех постигло… И наш ребёнок… - тут его голос дрогнул. - Фьора, если бы можно было всё исправить! - вдруг воскликнул граф де Селонже и пылко обнял меня, не обратив внимания на то, что я колотила его в грудь кулачками. Но его это мало волновало. Только крепко, но не сильно удерживал меня. - Поверь, Фьора, если бы мне представилась возможность, я бы сделал всё, чтобы исправить случившееся, даже отдал бы собственную жизнь… Взамен твоей жизни и жизней твоих близких… - поцелуй Филиппа пришёлся мне в шею, потому что я откинула голову, не дав поцеловать себя в губы.
Его ласк хотело только моё тело, душа безмолвствовала.
- Филипп, пожалуйста, ложись спать, - просила я, едва ли не на взводе, - ты пьян… Тебе надо отдохнуть. А я тебе водички принесу…
Я потянула за руку мужа к кровати. Он лёг, но притянул к себе меня.
- Пусти, - сказала я ему раздражённо.
- Дай мне на тебя наглядеться, - прошептал он с мольбой.
- Отпусти меня, иначе я вообще исчезну и перестану являться, - пришлось мне пригрозить ему.
Способ подействовал. Муж выпустил меня из объятий.
А я, воспользовавшись этим, накинула плащ и спустилась вниз. Вернулась я со стаканом воды. Взяла также миску, в которой я разбавила с водой уксус. Даже маленькое полотенце удалось раздобыть.
- А вот и я! - поставив миску с раствором, в которой плавало полотенце, на табуретку, я подала супругу стакан воды.
Он быстро осушил его.
- Спасибо, Фьора. - Филипп отдал мне стакан, а я поставила этот стакан к миске.
- Постарайся уснуть, - сказала я просто, накрыв его одеялом и положив полотенце на лоб, смоченное в растворе. - Спи.
Не удержавшись, я мягко провела ладонью по щеке Филиппа. Он сжал мою руку в своей, слегка поглаживая мои пальцы.
- Фьора, пожалуйста, останься хоть ненадолго… - граф де Селонже убрал со своего лба полотенце и повесил на спинку кровати, неотрывно глядя с мольбой мне в глаза. - Не уходи…
Я не могла сопротивляться. Тем более, когда он так смотрит мне в глаза… Может я буду ненавидеть себя за то, что даю слабину, но оставить сейчас мужа я не могу…
Я присела на край его постели.
- Фьора, ответь честно только на один вопрос: ты прощаешь меня? Ты прощаешь меня за все мои несправедливые поступки, по отношению к тебе?
- Зачем ты спросил об этом? - удивилась я словам Филиппа.
- Да так… Вдруг со мной что случится, так хоть с твоим прощением умру, и то будет проще.
- Не говори об этом, лучше не надо…
- Фьора, ответь: прощаешь меня или нет?
- Для тебя это так важно? - спросила я безразличным тоном.
- Очень!
- Хорошо, я прощаю тебя за всё, Филипп. Я прощаю тебе мою перечёркнутую жизнь, поруганную любовь, разбитые мечты и твоё несправедливое отношение ко мне. Я могу пожелать тебе только мира в твоей душе.
-
-
29.12.2018 в 11:36В этот момент у меня всё поплыло перед глазами: исчезла вся обстановка трактира, рядом со мной больше не было мужа… Я словно оказалась в тёмной комнате без дверей, окон и света. Опоры под ногами я не ощущала.
Зато кто-то с завидной настойчивостью теребил меня за плечо и пытался растолкать.
- Фьора, просыпайся! - услышала я у себя над ухом строгий женский голос, показавшийся мне знакомым. - Фьора, я к кому обращаюсь? Просыпайся!
- Хозяйка, проснись! - второй голос принадлежал, скорее всего, молодой девушке. - Уже обед, просыпайся!
- Господи, мне можно поспать хотя бы полчаса спокойно? - спросила я с усталой раздражительностью.
- Фьора, сколько можно спать? Уже два часа дня! - дама, что была постарше, принялась хлопать меня по щекам.
- Да что ж вы делаете?! - я подскочила и с трудом открыла глаза.
Сам тот факт, что я проснулась в своём дворце Бельтрами, поверг меня в шок. Было какое-то чувство потери реальности.
- Я дома?... Хатун, Леонарда, это вы? - спросила я с тревогой. - А где папа? С вами всеми всё хорошо?
Мои гувернантка и камеристка смотрели на меня так, будто я ума лишилась.
- Фьора, у тебя жара нет? - Леонарда потрогала тыльной стороной ладони мой лоб.
- Хозяйка, тебе плохо? - Хатун схватила меня за руку и с беспокойством смотрела мне в глаза.
- Но как?... Вы все здесь? - не верила я в происходящее.
- Конечно, все здесь, Фьора. - Леонарда присела на край моей кровати и обняла меня. - Что с тобой сегодня? Конечно, ты у себя дома. Всё хорошо. Я и Хатун здесь. Сеньор Бельтрами в своём рабочем кабинете. У тебя нет причин тревожиться.
- Леонарда, а что со мной было? - спросила я у наставницы.
- Ты весь день проспала, хозяйка. Мы уж волновались, не заболела ли ты. - Хатун погладила меня по спине.
- Я пойду к отцу, - встав с постели, я поправила подушку и одеяло.
В шкафу я откопала платье из фиолетового бархата. Хатун помогла мне затянуть шнурки. Если бы шнуровка была хотя бы спереди, я бы сама хорошо справилась.
- Спасибо, Хатун! - я выбежала из своей спальни.
- Фьора, а тартинки кто будет есть? - летел вслед вопрос Леонарды.
- Я потом поем! - крикнула в ответ я. - Сперва хочу к папе зайти!
Пробежав галерею с колоннами и обогнув внутренний дворик, где росли апельсиновые деревья и стояли статуи, я впопыхах поправляла причёску.
Привести себя в порядок не успела, поэтому сейчас делаю это на ходу.
Добежав до апартаментов отца, я открыла дверь и без стука влетела в кабинет, бросившись ему на шею.
- Отец, как я рада, что с тобой всё в порядке!
- Фьора, что с тобой? - не понял такого моего поведения папа.
- Я так боюсь за тебя, за всех наших близких!...Боже, у меня только что было такое нехорошее предчувствие!
- Добрый день, мадемуазель Фьора, - послышался знакомый низкий голос.
Тут только я и заметила, что отец был в кабинете не один - не думала, что граф де Селонже решит нас посетить!
Немного испуганно отстранившись от отца, я присела в реверансе.
- Добрый день, мессер де Селонже, - выговорила я на одном дыхании, густо покраснев. – Мне о вас такой сон необычный снился, - сказала я первое, что пришло мне в голову, желая сгладить возникшее замешательство, но о чём я потом очень скоро пожалела, поймав на себе неодобрительный взгляд отца.
- Фьора, пристойно ли, чтобы такие вещи говорила юная девушка мужчине? – поглядев в строгое лицо отца, я схватилась за виски и опустила голову.
- Прошу меня простить, отец, - я потупила взор. – Я повела себя бестактно.
- Сеньор Бельтрами, зачем вы так? – вступился за меня неожиданно Филипп де Селонже. – Ваша дочь сказала, не подумав. С кем не бывает? Неужели нужно ей за это столь строго выговаривать?
Я удивлённо подняла голову, чтобы посмотреть в глаза своему адвокату.
-
-
29.12.2018 в 11:36- Смотря, что это за вопрос, - с хмурой иронией обронил папа.
- Сеньор Бельтрами… - Филипп вполне красноречиво выразил своё отношение к тому, что отец решил одёрнуть меня, всего лишь в двух словах. – О чём же, мадемуазель Фьора?
- Что же привело вас в наш дом? – решила я не ходить кругами.
- Вас не было на утренней мессе, - Филипп скрестил руки на груди, - ни в одной из церквей. – А последнее сказано скорее для того, чтобы отвести от меня подозрения папы в том, что я ввязалась в интрижку. – Я думал, что смогу вас хоть где-то, но увидеть.
- Только ли потому, что обеспокоены спасением моей души, вы пришли сюда? – этот вопрос у меня получился несколько ехидным.
- Я забеспокоился, не случилось ли с вами чего плохого.
- А что такого плохого, как вы сказали, должно было случиться с моей дочерью, граф де Селонже? – отец по очереди окинул нас ироничным взглядом.
- Надеюсь, вы не видите ничего дурного в том, что я навестил вас, желая лично убедиться, что у вас и ваших близких всё благополучно? – бургундец смотрел на папу не менее иронично, чем он на него.
- Особенно, как дела у моей дочери Фьоры Бельтрами, не так ли? – папа прищурил левый глаз.
Граф немного покраснел, а я не сдержалась от того, чтобы не хихикнуть, при виде такой картины.
- Чтобы вас, мессер де Селонже, больше не волновал интересующий вас вопрос, я скажу, что произошло. – Я поправила складку на платье. – Так получилось, что я плохо себя чувствовала. Не давали покоя сны, из-за которых не смогла выспаться. Проснулась только в два часа дня. Как сами видите, утреннюю мессу я благополучно проспала, – я смотрела на гостя, слегка прикрыв опухшие ото сна веки. - Прошу меня извинить, если обманула ваши ожидания, – я одарила Филиппа немного кокетливой улыбкой, присев в реверансе и поднявшись, держась за его руку, которую он протянул мне.
- Пожалуйста, не извиняйтесь. Я всё понимаю, – молодой человек улыбнулся мне своей пленительной улыбкой.
- Граф де Селонже, - прервал папа наш диалог, - вы же пришли сюда не только узнать о том, как у нас дела?
- Верно, вы правы, - ответил ему граф, переведя взгляд своих светло-карих глаз на меня. – Фьора, если ваш отец будет не против, я хочу предложить вам прогулку.
- Прогулку? – при этих словах Филиппа я оживилась, а мои губы тронула улыбка. – Может во дворике? Там красиво, деревья апельсиновые растут, статуи и скамеечки стоят. Кстати, насчёт внешнего вида двора, то это моя идея. Заодно оцените.
- Да где нравится, - был ответ гостя. - Если, конечно, ваш отец не возражает.
- Папа, так можно? – спросила я, умоляюще глядя отцу в глаза. – Пожалуйста! Можно?
- Фьора, подобное воздействие с твоей стороны на меня нечестно! – иронически упрекнул меня отец.
- Спасибо, папа, - поблагодарила я. – Пойдёмте?
Филипп подал мне руку, а я вложила в его руку свою.
Отец недоумённо провожал нас глазами, когда я и Филипп выходили из кабинета.
- Так что же за сон вам снился, Фьора, в котором я невольно фигурировал? – спросил меня Филипп, как ни в чём не бывало, будто в порядке вещей, когда девушка в присутствии мужчины говорит, не подумав, что ей с его участием сон снился.
- Расскажу, когда мы будем во дворе, там посторонних точно нет, – я, держа за руку графа де Селонже, привела его во внутренний дворик и указала рукой на скамью.
- Да я постою, спасибо.
- Пожалуйста, присядьте рядом со мной, - пригласила я молодого человека.
- Если вам так угодно, - Филипп сел рядом со мной. – Теперь, когда никто не подслушивает, вы расскажете о своём сне?
- Да, расскажу. Только пообещайте, что никому не скажете? - со стыдливой мольбой я посмотрела на графа.
- За кого вы меня принимаете? – наигранно оскорбился Филипп. - Обещаю, что это останется только между нами.
Успокоившись, я рассказала своему гостю о своём сне, опуская некоторые подробности. Зачем Филиппу знать, что я пыталась соблазнить Лоренцо, пусть и во сне? Я поведала о неизвестных мне Жане и Мари де Бревай. Рассказала о смертном приговоре по обвинению в колдовстве и о том, что со мной во сне в тюрьме было, и о том, как Пьетро убил меня кинжалом на площади Сеньории. Я рассказала о Рае, каким он был в моём представлении.
Филипп слушал меня, не издавая ни звука и затаив дыхание. В глазах горело любопытство.
А я пересказывала ему свой сон, не теряя нити повествования.
Когда я говорила о своей гибели от руки Пьетро во сне, кулаки Филиппа сжались, а в глазах сверкнул гнев.
И его эмоции проявились ещё отчётливее, когда я дошла до момента, где Марино всячески меня порочил.
- Вот же тварь неблагодарная! – воскликнул граф де Селонже, не сдержавшись, но тут же поправил себя. - Только в вашем сне, Фьора, хотелось бы надеяться…
- Ну, да, только в моём сне, – обнадёжила я его. – На самом деле Марино глубоко предан моему отцу уже много лет и никогда не предаст.
- Фьора, вы умная девушка, не взирая на вашу юность. Вам пора бы усвоить, что никогда нельзя быть в чём-то окончательно уверенным. А ваша душа не общественное место, поэтому не раскрывайте её нараспашку перед каждым.
- Спасибо за совет, мессер де Селонже, я его обязательно учту, – поблагодарила я рыцаря, улыбнувшись. – Так вам рассказывать, что дальше было?
- Само собой, мне же интересно. Знаете, ваш сон всё больше становится похож на увлекательную книгу.
Я вновь вернулась к пересказу своего сна.
Когда я дошла до момента, где был убит Марино, Филипп позволил себе прервать меня.
- Да, богатая у вас фантазия. Только вот убийство немного смущает.
- А почему? – стало интересно мне.
- Я бы просто научил его хорошим манерам, не лишая жизни, но он бы это надолго запомнил.
- Подождите, граф де Селонже, - я коварно потирала свои худенькие ручки. – Всё интересное впереди.
Я рассказала о том, как в моём сне Филипп пришёл к Лоренцо, как рыдал в его кабинете, отвергая всякие жесты сочувствия со стороны сеньора Медичи.
- Не ожидал от себя, - прошептал Филипп. – Но ничего, - добавил он, заметив, что я потупила глаза. – Это ваш сон, Фьора. Причём захватывающий. Вы не стесняйтесь, рассказывайте дальше.
- Вы уверены, что хотите знать продолжение? – не поверила я.
-
-
29.12.2018 в 11:37- Боюсь, что вам не понравится. – Я хихикнула, прикрыв рот ладонью, и медленно провела своей ножкой, с которой спала туфелька, по щиколотке своего гостя.
- Не переживайте, я же никому не собираюсь об этом говорить, - успокоил он меня.
- Тогда продолжу. – Я передохнула и вернулась к своему странному сну.
Когда я рассказывала обо всём, что случилось в таверне, Филипп покачал головой.
- Нет, это уже ни в какие рамки, Фьора. – Филипп встал со скамьи и прошёлся немного от этой самой скамьи до фонтана. – То вы играете со мной в прятки, в образе призрака; притворяетесь парнем, являетесь только одному Лоренцо, мучаете меня. Я хоть и заслужил всё это в вашем сне, но это чересчур.
- Мессир, а что вы так обижаетесь? – удивилась я. – Это же просто сон, плод моей фантазии.
- Почему-то вашей фантазии было угодно помучить меня, мадемуазель Фьора, в вашем сне.
- Мессир Филипп, но это же всего лишь сон, - оправдывалась я. – Сны не говорят, что я только сплю и вижу, как бы ужаснее вас замучить.
Я придала своему лицу самое невинное выражение, какое только могла.
- А что было после того, как ваш разговор с Лоренцо прервал начальник гвардии?
- Я вновь обратилась призраком и полетела в таверну вас отвлекать от мести клану Пацци. Сказать честно, я во сне за вас очень переживала.
- Переживали за меня?
- Да. Не бросать же мне вас. Вот и явилась вам во плоти, закрыв собой от одного пьяницы, которого вы хотели на драку спровоцировать, чтобы погибнуть.
- Ни разу ещё не встречал девушку с таким богатым воображением… А что потом было?
- Я проводила вас до вашей комнаты, чтобы вы выспались, а вы попросили меня остаться и покаялись предо мной.
- А что сделали вы? – Интерес Филиппа к моему сну, который больше походил на события захватывающей книги, не остывал.
- Я вас простила и пожелала вам обрести мир в вашей душе...
- Добрая вы, Фьора, - Филипп потёр висок. – И совестливая. Что ж, вы очень интересно рассказываете.
- Наверно вы считаете меня распущенной? – спросила я у Филиппа, не скрывая хмурости.
- С чего бы мне считать вас распущенной? – удивился рыцарь.
- Ну… Порядочная девушка не говорит о таких вещах с малознакомыми мужчинами.
- Поверьте, Фьора, - Филипп взял меня за руку и легонько сжал её, поглаживая пальцы, - я никогда не считал девушку распущенной только потому, что у неё богатое воображение.
- Правда? – спросила я удивлённо, придвинувшись к нему немного ближе. – Значит, вы не считаете, что я повела себя глупо? Не думаете обо мне, как о девушке, не обременённой умом?
- Ничего подобного я не думаю о вас, успокойтесь. Наоборот меня очень заинтересовало рассказанное вами. А мне хоть катарсис в вашем сне светит? – Филипп смотрел на меня с ласковой усмешкой во взгляде. Светло-карие глаза светились теплотой.
Почему-то я ощутила в себе непреодолимое желание быть честной с этим человеком, даже в мелочах. Необычное чувство, будто я знаю Филиппа уже сто лет. Мне хотелось быть с ним рядом, слушать то, что он говорит. Мне хотелось ему верить. Пусть в моём сне Филипп и вёл себя со мной не лучшим образом, но такой человек, как он, не может быть плохим в реальной жизни!
Он так благороден, добр и понимает меня… Взять хотя бы сегодняшний эпизод, когда папа отчитывал меня. Справедливо, хоть и строго. Филипп за меня заступился, даже не задумываясь. Он не считает меня глупой и распущенной девицей. Даже мыслит не так, как другие.
Но это было не всё, что меня в нём заинтересовало. Его манера общения была лёгкой, непринуждённой. С ним легко общаться. В ореховых глазах светится незаурядный ум искателя и ирония. Физическая сила сочеталась с элегантностью, величием. В отличие от некоторых моих знакомых юношей, к примеру, от Доменико Аккайоли, Филипп не выливал на себя флаконы духов.
Нет, честное слово, я испытываю неимоверное раздражение, когда от мужчины пахнет, как от парфюмерной лавки!
От бургундского посланника же исходит едва уловимый аромат духов…
- Интересные вам сны снятся, Фьора. Вы творческая девушка. При желании могли бы стать талантливой писательницей, - заметил Филипп после короткого раздумья.
- Вы правда так думаете или льстите? – спросила я с кокетливым ехидством.
- Да. Странная реакция на комплимент.
- Если он искренний, – отозвалась я тут же.
- Вы невозможны, Фьора! – усмехнулся бургундец. – Нет, конечно, я действительно сказал вам то, что думал. Поменяйте имена героям - и пишите свой захватывающий роман, у вас богатая фантазия, Фьора.
- Я впервые слышу искренние комплименты от мужчин, - сама того от себя не ожидая, поделилась я с Филиппом. – Обычно такие слова говорят не мне самой, а дочери богатого негоцианта Франческо Бельтрами, – заметив, как пробежала тень по лицу Филиппа, я поспешила сгладить неловкость. – Но не огорчайтесь из-за того, что я вам сказала. Я это сделала, не подумав.
Встав со скамьи, я прошлась вокруг и остановилась позади графа де Селонже.
- Обычно те слова, которые сказаны случайно, самые искренние, - ответил рыцарь, повернувшись ко мне. – Вы только меня в соавторы возьмите, если захотите писать своё творение.
Я хихикнула, прикрывая рот ладонью.
- Обязательно! – я справилась со своими эмоциями. – Странное у вас желание, Филипп де Селонже, наставить меня на путь творческий.
- Развивайте потенциал, - был его ответ. – Ах, да, хочу попросить вас ещё о кое-чём важном.
- О чём же?
- Больше никому не рассказывайте о своём сне. Люди могут не только понять не правильно, а то и вовсе посчитать вас сумасшедшей. А уж если за вас возьмётся церковь… - Филипп покачал головой. – Мне как-то не хочется, чтобы сбылась часть со смертным приговором из вашего сна.
- Мессер Филипп, но к чему такой интерес ко мне? – обойдя скамью, я присела рядом с Филиппом.
- Не понимаю, почему в вашем сне был именно Жан де Бревай.
- Но что тут странного? – не понимала я.
- Я знал юношу с таким именем, когда ещё служил пажом при дворе герцога Карла Бургундского, а вы мне странным образом его напоминаете.
- Умеете вы комплименты делать, Филипп! – воскликнула я от удивления, по-доброму усмехнувшись. – Никто мне ещё не говорил, что я на юношу похожа.
- Фьора, не придавайте моим словам другой смысл.
- Но что во мне так напомнило его вам? – полюбопытствовала я.
- У него была такая же обаятельная улыбка, как у вас. Я знал его, как очень хорошего человека. Только потом он оставил службу и куда-то исчез…
- Минутку, но какое отношение это имеет ко мне? Я вас немного недопоняла. Вы увидели сходство между мной и вашим знакомым. Думаете, что мы можем быть с ним родственниками?
- Не знаю, Фьора, не знаю… - Филипп задумался о чём-то своём постороннем. - Мне сказали, что ваша мать родом не из Флоренции и что у себя на родине она принадлежала к знатному роду.
- Никогда бы не подумала, что у нас языки работают настолько быстро! – возмутилась я, но с долей иронии. – Вы же совсем недавно приехали!
- И скоро мне придётся уехать обратно.
- Как уехать? – вырвался у меня испуганно-недовольный вопрос. Возникло чувство, что меня лишают чего-то интересного и увлекательного в моей пёстрой жизни, цвета которой менялись, как в калейдоскопе. Но это однообразие мне было хуже неволи. – Вы скоро уедете?
-
-
29.12.2018 в 11:38- Я бы вам его охотно показала, – в моей душе слабо забрезжил луч надежды. – Для меня это нисколько не обременительно, поверьте мне. Флоренция очень красивый город, имеющий богатую историю. Я уверена, вам здесь понравится, – как истинная флорентийка, я едва ли не лопалась от гордости за свой родной город, где росла.
- Повезло мне с вашим обществом, - левой рукой Филипп дотронулся до моего лица, но я не отпрянула, находясь во власти чарующего сна. – Вы прекрасны… - он нежно погладил меня по щеке.
- Мессир, что вы делаете?.. – я была вся во власти сладостного томления и растерянности.
- Тихо, - я ощутила лёгкое и бережное прикосновение указательного пальца к своим губам, - молчи… - услышала я низкий шёпот Филиппа. Одной рукой он обнял меня за талию, мягко притянув к себе и поднявшись со скамьи вместе со мной. – Не говори ничего…
- Но Филипп… - попыталась я воспротивиться, но мой занемевший от потрясения язык меня не слушался, чего уж говорить о моём теле, которым я покорно прильнула к графу...
- Закрой глаза, - проговорил он, обводя пальцем черты моего лица.
- Зачем? – изумлённо глядя Филиппу в глаза и улыбаясь, спросила я.
Ответа на свой вопрос я не получила. Вернее получила, но не тот, который ожидала!
Я даже не успела опомниться, как Филипп меня обнял и страстно поцеловал. Какое-то странное чувство охватило меня. Разум упорно твердил, что нельзя позволять себя целовать малознакомому мужчине. Это неправильно! Да и увидеть нас могли в любой момент. Только бы отец тоже не вышел во дворик прогуляться!
Но сердце отказывалось подчиняться любым доводам рассудка. Сначала я хотела ударить Филиппа по голове за столь вольное обхождение со мной, но я оказалась слишком слаба. Слишком сильной оказалась власть надо мной той неведомой силы, которой я с удовольствием подчинялась. И эта сила уничтожила во мне всякое желание сопротивляться. Вместо того чтобы яростно отбиваться, я с доверчивой покорностью прильнула к Филиппу, отвечая на его поцелуй с не меньшим пылом, обвив руками его шею.
Не понимаю, что со мной происходит. Раньше знаки внимания моих поклонников вызывали во мне лишь холодное презрение. Неприятно, когда клянчат внимание, как нищий подачку.
Но сейчас всё было по-другому. Я с упоением отдавалась объятиям незнакомого человека. Я чувствовала, как сильно билось в его груди сердце, в унисон моему. Я наслаждалась сладостью необычной ласки, ощущением близости и единства, защищённости и покоя...
Меня одурманил его запах чистой кожи, свежей травы после дождя, ветром дальних странствий, немного дорогими духами и лошадьми…
Я будто пребывала во сне или пьяна… Похоже на те ощущения в детстве, когда я виноградный сок и вино перепутала, делая жадные глотки из большой кружки. У меня тогда сладко закружилась голова, всё тело казалось мне словно ватным, окутанное приятной истомой и теплом.
Как и сейчас… Сладко закружилась голова, приятным теплом разлилась по телу истома.
Что со мной стало? Словно я в каком-то чаду… Не на небе и не на земле, какое-то непонятное состояние, словно я попала под воздействие мощных чар, от которых не хотела избавляться…
Я была околдована глубоким и тёплым тембром голоса Филиппа. Его слова, сказанные мне, не выходили из головы, а жар поцелуя грозил сжечь меня дотла. Первый поцелуй в моей жизни…
Вдруг Филипп резко отстранился от меня.
- Нуууу! – протянула я с обиженным недовольством.
- Извините, я не смог сдержаться, вы меня с ума сводите!
- Не стоит извиняться за то, что доставило удовольствие нам обоим! – я демонстративно фыркнула и повернулась спиной к Филиппу, а моя копна чёрных волос ударила его по лицу. Вообще-то у меня получилось это не нарочно, но глядя со стороны так сказать было нельзя.
- Ай! – услышала я его вскрик за своей спиной. – Убить меня решили своими чудесными волосами?
- Вы это заслужили! – резко ответила я, поворачиваясь лицом к Филиппу. – Мне было так хорошо, а вы всё испортили! Невозможный вы человек, Филипп де Селонже, что с вас взять?.. – я немного смягчилась, увидев замешательство, отразившееся на лице бургундского рыцаря.
- А мне что делать прикажете? – спросил он, ласково усмехаясь.
- Вы можете загладить свою вину передо мной… - шепнула я, робко прильнув к мужчине.
- И каким же образом, интересно?
- Вы умный, сразу поймёте… - ответила я с хитрым выражением лица, обнимая графа, одна рука которого заботливо гладила меня по голове, а другая бережно приподнимала за подбородок моё лицо. Я немного приподнялась на носочках, подставив губы для поцелуя.
- У вас очень красивые глаза, - шептал он, касаясь губами моего лба, кончика носа и закрытых век. – В них можно увидеть малейшее движение вашей души…
- Что? – удивилась я.
- У вас в глазах нет коварства и лживости, как у некоторых, потому что у плохих людей таких красивых глаз не бывает, Фьора. – Филипп смотрел мне в глаза так пристально, словно хотел загипнотизировать, хотя со мной и стараться особо не надо. - Вы не способны на притворство, подлость и лицемерие…
- И это всё вы увидели в моих глазах?
- Глаза недаром называют зеркалом души.
- Что же вы ещё в них увидели? – спросила я с интересом.
- Честность. Вы искренняя, настоящая и живая, в вас отсутствует манерность. Вы спросили, почему у меня к вам такой интерес? Наверное, поэтому…
«Только интерес, - подумала я, горько усмехаясь в уме. – Он ко мне просто интерес питает, видите ли!..» - сама от себя не ожидала, что меня так захлестнёт обида.
- Мессир, вы пришли сегодня ко мне, только чтобы поведать об этом открытии? – спросила я, стараясь сохранять спокойствие. Мне удалось. Можно было подумать, что мой вопрос звучит немного праздно. Только его смысл был вовсе не тот, что я вложила.
- Нет, не только поэтому… - молодой человек тяжело вздохнул. – Фьора вы мне не безразличны, даже более того…
- Что? – прозвучал растерянно мой вопрос.
- Фьора, можете не верить, но я люблю вас! – Филипп вдруг крепко обнял меня, припав с поцелуем к моей шее. – Я люблю вас…
- Святая дева… - прошептала я, расслабившись в его объятиях.
- Вы будете моей, чего бы это мне ни стоило!..- шептал мне Филипп хрипловатым от страсти голосом, заставив меня покраснеть.
Я едва не упала на колени, но он успел меня подхватить.
- Хозяйка, тебя донна Леонарда зовёт ужинать! – я резко отпрянула от Филиппа, услышав голос Хатун, пришедшей во дворик, и которая сейчас стояла в десяти шагах от нас и любопытно глядела. – А что это вы тут делаете? – поинтересовалась татарка.
- Да так, Хатун, ничего особенного, – я поспешно поправила складки на помявшемся платье.
- Мадемуазель Фьора случайно себе на подол наступила и едва не упала. Хорошо, что поймать успел. – С чувством благодарности я смотрела на Филиппа, который так ловко сумел меня прикрыть.
- Хозяйка, донна Леонарда ждёт. – Хатун нервно теребила шейную косынку. – Что мне ей передать?
Я вопросительно переводила взгляд с Хатун на Филиппа.
- Вы идите, если вас зовут, Фьора. Мы не последний день видимся. Не беспокойтесь.
С чувством сожаления я покинула дворик, следуя за Хатун. Каждый раз, когда моя подруга и камеристка не смотрела на меня, я украдкой оглядывалась назад, чтобы вновь ощутить на себе те пламенные взгляды, которые Филипп на меня бросал…
Когда я и Хатун уже приближались к кухне, татарка остановилась.
- Хатун, в чём дело? – спросила я девушку.
- Хозяйка, я не такая наивная, чтобы поверить в то, что ты наступила на подол и едва не упала, но знатный сеньор вовремя успел тебя подхватить.
- Что? Хатун, что ты видела? – я принялась трясти её за плечо. – Говори, не молчи!
- О, я всё видела, хозяйка! – Хатун мечтательно улыбалась. – Ты и тот красивый сеньор так замечательно смотритесь вместе!
- Хатун, а ещё громче об этом кричать нельзя? – испугавшись, я зажала ей рот рукой. – Не хочу, чтобы кто другой знал… - Только когда Хатун перестала отчаянно пытаться убрать мою руку, я отпустила её. – Пообещай никому не говорить, Хатун, пожалуйста! – умоляла я служанку.
- Нет, клянусь тебе, никому и ни за что, даже под пыткой! – Хатун перекрестилась, а потом хотела плюнуть на пол, от чего я удержала её, заверяя меня в искренности и нерушимости её клятвы. Этот жест она подсмотрела у матросов с Арно, когда была ещё ребёнком.
- Я верю тебе, Хатун, ведь ты никогда меня не подводила! – я крепко обняла Хатун, выражая ей свою благодарность. – Помни, никто не должен узнать о том, что сегодня случилось между мной и графом де Селонже…
-
-
29.12.2018 в 11:39Toi mon amour, mon ami
Quand je rêve c'est de toi
Mon amour, mon ami
Quand je chante c'est pour toi
Mon amour, mon ami
Je ne peux vivre sans toi
Mon amour, mon ami
Et je ne sais pas pourquoi
Je n'ai pas connu d'autre garçon que toi
Si j'en ai connu je ne m'en souviens pas
A quoi bon chercher faire des comparaisons
J'ai un coeur qui sait quand il a raison
Et puisqu'il a pris ton nom
За ужином я ела мало, избегая глядеть в глаза папе и Леонарде. Я ощущала в себе какую-то перемену, не желая, чтобы её во мне заметили близкие мне люди.
- Фьора, куда это годится? – спрашивал меня с беспокойством отец. – Хочешь сказать, что наелась одним хлебом с маслом и курицей?
- Да, пап, я не голодная, правда, – я встала из-за стола, собираясь уйти к себе в комнату.
- Ты точно не заболела? – Леонарда усадила меня обратно и пощупала мой лоб. – Странно ты ведёшь себя сегодня.
- Леонарда, тебе кажется, - успокаивала я гувернантку. – Со мной всё хорошо.
- Разве? – отец смерил меня недоверчивым взглядом.
«Что папа так смотрит, словно у меня лишняя голова выросла, рога или хвост?» - думала я недовольно.
- Ты сама не своя сегодня. Проспала до двух часов дня, не поела тартинки… - Леонарда поправляла мне складки на платье. – Вот я и сеньор Бельтрами забеспокоились о тебе.
- Да всё со мной хорошо. Я могу идти к себе? – мне хотелось поскорее покончить с расспросами о моём физическом и душевном здоровье.
- Иди, Фьора, - разрешил мне отец.
- Спасибо за вкусный ужин. Я буду у себя, – поблагодарив отца и Леонарду, я вышла из кухни и направилась к себе.
Попыталась приняться за чтение Овидия, но в мою голову упорно лезли события сегодняшнего дня. Мой сон, больше смахивающий на бред безумца. Та сцена во дворике, где я и Филипп де Селонже обсуждали мой сон. Необычное поведение Филиппа, который не только не посчитал меня за сумасшедшую, но и посоветовал мне попробовать свои силы в литературе. Мой первый поцелуй и признание в любви знатного сеньора-чужестранца…
Этот день у меня оказался очень богат на события, до сих пор проносящимися яркими картинами в моей голове.
Мне не верилось в реальность произошедшего со мной. Неприятный осадок от моего сна почти вытеснили приятные эмоции.
Всё произошло так неожиданно, стремительно. Я даже не понимала, что произошло. А когда поняла, то поздно было уже сопротивляться тому чувству, которое сжигало меня изнутри, угнездившись в моём сердце.
Хуже всего было то, что это чувство уже ничем из меня не вытравить…
Мне нельзя думать о бургундском посланнике. Чем всё закончится? Какое-то время у нас будет роман, поцелуи, объятия и слова любви… А потом верный рыцарь Карла Смелого и кавалер ордена Золотого Руна уедет на свою родину, в свою Бургундию, где родился и вырос. Филипп вновь окунётся в привычную для него жизнь: войны, опасности, развлечения при бургундском дворе, постоянный риск. Его уже не будут занимать мысли о некой Фьоре Бельтрами, с которой у него что-то проскользнуло во Флоренции, чему не стоит уделять особое внимание, и что он всегда может найти ещё одну такую дуру, как я…
Кто я для него? Милая глупышка Фьора, которая будет лить по нему слёзы, когда он уедет вновь на войну, и которая всё равно будет его ждать, чтобы ни случилось, увядая среди пышной роскоши дворца Бельтрами?
Да, хуже всего то, что я люблю этого человека, буквально оглушившего меня поцелуем там, во внутреннем дворике палаццо Бельтрами, под раскидистой сенью крон апельсиновых деревьев, среди цветов и античных статуй...
Вряд ли граф де Селонже соблаговолит про меня вспомнить, когда уедет воевать за своего сюзерена… Догадываюсь, что мои слёзы его только огорчат. Ему не будет дела до смутной тревоги за него, так теснившей мою грудь.
Чтобы себя отвлечь, я попробовала приняться за чтение своего любимого Платона, но все мои мысли сводились к тому, что произошло в саду между мной и Филиппом, и я, не в силах сосредоточиться на содержании текста, с раздражением захлопывала книгу.
- Хозяйка, что с тобой? – спрашивала меня Хатун, занятая тем, что шила себе новую юбку.
- Хатун, не переживай, всё хорошо. Просто не знаю, чем уже заняться!
- Всё о том сеньоре думаешь?
- Ты у нас прямо всё знаешь, - я лишь грустно усмехнулась.
- Ты сегодня сама не своя, грустишь и вздыхаешь часто. – Хатун перекусила нитку, которой намётывала кружева на юбку.
- Хатун, ты бы не могла меня оставить одну? Мне надо обо всём поразмышлять. Желательно, чтобы я была одна и в тишине.
- Как скажешь, хозяйка! – Хатун улыбнулась мне, встала со стула и, взяв свою недошитую юбку, направилась к двери. – Доброй ночи. Позовёшь, если я буду нужна тебе.
Хатун покинула мою спальню, оставив меня в одиночестве. Сейчас я не тяготилась тем, что была одна. Скорее одиночество сейчас представлялось мне желанным.
Не помогало отвлечься и рисование. Как бы я ни пыталась запретить себе думать о графе де Селонже, всё сокровенное само вырисовывалось мною на холсте.
Я сама не понимала, как так получалось, что я хотела нарисовать одно, а в итоге рисовала совершенно другое.
Вот появился высокий мужской силуэт, сочетающий в себе элегантность с завидной физической силой. Руки, которые мне вновь захотелось ощутить на своём теле. Благородные и смелые черты прекрасного лица. Густые чёрные волосы, больше привыкшие к шлему, обрамляющие это лицо.
Холодный надменный прищур его ореховых глаз, насмешливая складка в правом уголке губ, когда он улыбался…
Боясь, что кто-нибудь может узнать о моих чувствах, я сжигала портреты графа де Селонже в жарко натопленном камине. А потом с удовлетворением смотрела на то, как пламя пожирает плоды моих трудов…
- Даже не надейтесь, мессер де Селонже, - гневно шептала я, будто в бреду, - я вас не люблю ни капли, не сомневайтесь!
Я сидела возле камина, обхватив руками колени, глядя на пляшущие в завораживающем танце языки пламени, которые сжигали очередной мой набросок, где я изобразила бургундского рыцаря.
«Ха-ха! – услышала я голос совести в своей голове. – Да признайся уже самой себе, что ты его любишь, глупая вздорная девчонка!»
Нет, ни за что! Умру, но унесу тайну с собой в могилу! Так я решила сама для себя.
«И кого ты хочешь обмануть, врушка маленькая?» - Боже, как меня достала эта совесть! В моём сне мне покоя не давала, теперь в реальности решила надо мной поиздеваться!
Что за жизнь? Как будто некто невидимый, пишущий о моей судьбе, решил немного развлечь самого себя, превращая мою жизнь, непонятно во что.
Жить мне становится всё интереснее и веселее!
-
-
29.12.2018 в 11:39Поздравляю тебя, я сама, с тем, что ты дура! Обыкновенная сентиментальная и невозможная дура… Давай, повздыхай, проливай слёзы по человеку, для которого ты лишь приятное воспоминание, и которое он увезёт из Флоренции в свою Бургундию! Можно же ещё и волосы на себе рвать, выть волком от тоски, забившейся в угол моей души серой крысой, и пожирающей изнутри.
Как много вариантов…
- Фьора, ты дура… - прошептала я себе.
«Признайся уже себе в том, что любишь его!» - подтачивала меня совесть.
Она была права, как это ни странно звучит. Да, мои чувства к графу де Селонже не похожи на те чувства, что я испытывала к Джулиано Медичи. К брату Лоренцо Великолепного я испытывала простое влечение, присущее моему юному возрасту. Джулиано красив, наделён властью, в него влюблена не одна флорентийка… Джулиано храбро сражается на турнирах… Но теперь меня мало волновали его успехи, красота и он сам.
Я больше не завидовала Симонетте Веспуччи, столь любимой им. А ведь раньше я так завидовала ей, даже ненавидела её… Мне так хотелось, чтобы у меня были такие же красивые золотые волосы. Мне казалось, что ни один мужчина не сможет полюбить меня, с моими-то чёрными волосами, что за мной ухаживают исключительно ради денег моего отца! Глупая я была тогда. Не в моих волосах была проблема, а в моей голове! Вдобавок Иеронима постоянно обзывала меня цыганкой, когда я была ещё ребёнком. Хоть мне и было всего пять лет тогда, но я надолго запомнила эту противную сценку, которая произошла в моём саду, где я играла…
- Бедная малютка так некрасива, - говорила Иеронима с притворным сочувствием, проводя рукой по моим волосам. – Она похожа на цыганку с улицы. Наверное, если бы не состояние моего кузена Франческо, никому бы и в голову не пришло пожелать бедняжку. Сомневаюсь, что кто-нибудь вообще возьмёт её замуж…
Иеронима ушла по своим делам, безгранично довольная тем, что нанесла мне обиду, а я после её ухода, прорыдала до самого вечера. Даже Леонарда, как ни старалась, не могла меня успокоить. С этого дня всё и началось.
Только теперь я понимала, что проблема была далеко не в моих чёрных волосах, а в том, что я, как дура, поверила словам Иеронимы, будто это священная табличка с десятью заповедями.
- Какая же я глупая… - прошептала я, открывая окно, чтобы проветрить комнату, и усаживаясь на подоконник, глядя на тёмные воды реки Арно, отражающей ночное небо, усыпанное звёздами.
Как красива Флоренция ночью, когда на улицах никого нет, светят звёзды и зажигаются огни! В опустевших улицах моего родного города, с наступлением ночи, есть своё очарование. Мне и хотелось бы одеться потеплее, погулять по ночному городу, вдохнуть прохладный воздух, веющий с реки Арно… Пройтись вдоль торговых лотков на Понте Веккио, посетить церковь ночью и послушать пение… В этом было что-то загадочное и мистическое.
Только кто меня отпустит гулять в такое время по городу, именно тогда, когда он манит меня своей неведомой гипнотической силой больше всего?
- Коль не любовь сей жар, какой недуг
Меня знобит? Коль он - любовь, то что же
Любовь? Добро ль?.. Но эти муки, Боже!..
Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..
Странно, что мне вдруг вспомнился сонет Петрарки, который я напевала.
-На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?
Коль им пленён, напрасны стоны. То же,
Что в жизни смерть,- любовь. На боль похоже
Блаженство. "Страсть", "страданье" - тот же звук.
Почему-то каждая строка находила отклик в моём сердце, словно была там выжжена калёным железом.
-Призвал ли я иль принял поневоле
Чужую власть?.. Блуждает разум мой…
Я - утлый челн в стихийном произволе.
Я прервалась, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Поглядев вниз, я так и обмерла. Под моим окном стоял какой-то человек. Судя по одежде, нищий. В дырявых сапогах, которые давно «просили каши», в истрёпанных штанах и плаще, капюшон которого незнакомец надвинул сильнее до бровей, чтобы скрыть лицо.
Я не могла разглядеть лица этого человека. Но роста он был высокого, телосложения крепкого. Когда неизвестный принялся ходить туда-сюда, я догадалась по его уверенной походке, что он молод.
Плотно закрыв ставни на окнах, я открыла дверь и пошла в спальню Леонарды, которая о чём-то беседовала с Хатун, но они прервали общение, когда я переступила порог комнаты.
- Хозяйка, я понадобилась тебе? – Хатун сразу поняла, зачем я пришла.
- Да, Хатун, ты мне очень нужна. Мне опять всякие ужасы снятся, – использовала я первую отговорку, пришедшую мне в голову.
- Мне сделать тебе успокаивающий отвар? – поинтересовалась заботливо Леонарда.
- Нет, спасибо, если со мной будет Хатун, я не буду так бояться, - заверила я наставницу.
- Что ж, идите, - проговорила Леонарда, вновь укладываясь спать. – Но если сны не перестанут мучить, приходи и я тебе отвар приготовлю.
Я и Хатун вышли из комнаты Леонарды, закрыв дверь.
- Хозяйка, а что тебе снилось, если не секрет? – спросила меня Хатун, когда мы брели в полутьме к моей комнате.
- Хатун, это была просто отговорка. На самом деле у меня под окнами какой-то нищий стоял и смотрел на меня.
- Но что ему нужно? – удивилась татарка, широко раскрыв от удивления, насколько это возможно, свои раскосые чёрные глаза.
- Пойдём, я тебе покажу, - говорила я, открывая дверь своей спальни и заводя Хатун за собой. – Он здесь, смотри… - шептала я, подводя Хатун к окну.
Молоденькая татарка долго всматривалась в темноту улицы через стекло, но потом отпрянула от окна, словно увидела что-то необычное и из ряда вон выходящее. Разгуливающего по улице грифона, к примеру.
- Хатун, что ты там увидела? – живо поинтересовалась я у камеристки, тоже прислонившись к стеклу.
Нищий, так пристально смотревший на меня, когда я пела, сидя на окне, не ушёл…
- Вот, видишь, хозяйка, - Хатун несколько испуганно посмотрела на меня. – Он и не думает уходить. Может быть, это вор, который планирует ограбление и поэтому так следит за нашим домом?
- Нет, Хатун, - я погладила Хатун по плечу, желая успокоить, - я не думаю, что это вор. Не бойся…
- Хозяйка, но этот человек так подозрительно выглядит… - пролепетала она. – Может мне сказать слугам, чтобы его прогнали? Я боюсь, что он может причинить вред тебе, а то и всем нам…
- Хатун, не будь такой трусихой, - ласково упрекнула я её, обняв. – Наверно, этот человек голоден и ждёт, что кто-нибудь над ним сжалится и вынесет ему поесть.
- Ну, если ты так говоришь, хозяйка, значит, так и есть, - примирительно сказала Хатун.
- Пойдём на кухню? – предложила я девушке. – Только возьмём с собой побольше продуктов, на тот случай, если у этого человека есть семья, – подняв Хатун с пола, я повела её на кухню, стараясь ступать аккуратно, чтобы половицы не скрипели и не разбудили папу. И Леонарду, потому что, если проснётся Леонарда, то она умудрится перебудить весь дом.
- Хозяйка, а ты уверена, что это хорошая идея? – спрашивала меня Хатун, когда мы уже были на кухне и собирали продукты в большую плетёную корзину. – Выходить на улицу, да ещё и в такое позднее время, настоящее безумие!
- Но мы же не будем выходить на улицу. Мы просто спустим корзину с едой на верёвке. – Я положила в корзину ещё и две бутылки бургундского вина. – Так что ничего страшного. – потом я положила верёвку, на которой думала спустить еду тому бедняку под моим окном.
Закончив наполнять корзину продуктами, я и Хатун вышли из кухни, стараясь не шуметь. Сейчас мы поднимались по лестнице на второй этаж. Хатун помогала мне нести довольно тяжёлую корзину, держа за ручку с другой стороны.
- Боже, какая тяжёлая, - пожаловалась она шёпотом, ставя корзину на мою кровать. – Хозяйка, тут на неделю еды хватит, причём не только одному человеку. Я на сто процентов уверена, что этот человек точно будет за тебя Бога молить…
-
-
29.12.2018 в 11:44Хатун, метнувшись к двери и закрыв её на ключ, только тогда открыла настежь окно.
Тот человек не уходил, по-прежнему меря шагами узкий бордюр, отделяющий каменное возвышение, на котором стоял палаццо Бельтрами, от реки Арно.
- Вот, видишь, Хатун, - говорила я служанке шёпотом, - он безобиден. Просто голодный бедняк. Раз нам выпала такая возможность, почему бы и не помочь нуждающемуся человеку? Не ко всем же судьба так благосклонна, как к нам…
- А ты права, хозяйка, - согласилась Хатун со мной, - это мы можем не опасаться зимних холодов, нищеты и голодной смерти, живя на всём готовом. Этому несчастному что тогда делать? А уж если у него есть жена и дети… - голос Хатун вдруг как-то странно задрожал, она обняла меня, положив голову мне на плечо, а я гладила её по спине. – Сама знаешь, хозяйка, что семьи бедняков обычно многодетные.
Наш диалог прервал какой-то вскрик. Подскочив, я и Хатун, обе приникли к окну, чтобы быть в курсе происходящего на улице, поскольку звук донёсся оттуда.
Вскрикнул тот человек, для которого я и Хатун собрали корзинку с едой!
- Мешаешься, идиот! – прокричал ему гондольер, как мы успели понять, ударивший его шестом для гребли.
Я и Хатун, обе схватившись за сердце, одинаково возмутились тем, как гондольер повёл себя с обездоленным человеком. Неужели таких людей, как тот несчастный под моим окном, можно притеснять только потому, что они бедны? Хатун крепко стиснула меня, интуитивно прочувствовав моё страстное желание вылезти через окно и лично показать тому злому гондольеру, где ведьмы шабаш справляют.
Но незнакомец, ставший причиной наших забот, похоже, был готов управиться и без моего вмешательства.
Нищий схватился обеими руками за шест, потянув на себя, но гондольер вдруг свалился на дно своего транспорта, резко потянув шест в свою сторону. Его противник не удержался и упал в воду, о чём так же свидетельствовал сильный всплеск.
- Тьфу! – гондольер презрительно плюнул в воду. – Голь перекатная, - пробурчал он сердито, поднимаясь со дна своей гондолы и уплывая подальше.
- Господи, Хатун, зачем он так с ним? – я была готова чуть ли не заплакать от ощущения несправедливости к тому человеку, упавшему в холодную воду. И это чувство тяжко щемило мне сердце. – Он же ничего ему не сделал!
- Хозяйка, только не плачь! – умоляла меня Хатун. – Встречаются злые люди…
- Так, надо помочь тому бедняге, - проговорила я, хватая с кровати одеяло, уже приготовившись бежать к тому человеку.
Кстати, о нём. Нищий уже успел выбраться из холодной воды обратно на бордюр, отряхиваясь от воды и отплёвываясь. Было видно, как его бьёт мелкая дрожь. Бедный ныряльщик поневоле дрожал всем телом.
- Чёртова каналья, - пробормотал он, выжимая свои лохмотья. – Чтоб тебя молнией ударило, чтоб гондола твоя сгнила! Ты ещё получишь у меня, пёс жалкий!
- С тобой всё хорошо? – спросила я, наполовину высунувшись из окна, у молодого человека.
Незнакомец вдруг прекратил ругаться, подняв свою голову и глядя на меня.
Я стояла у окна, словно парализованная, не в силах сказать хоть одно слово или сдвинуться с места. В животе у меня будто образовался холодный ком, становящийся всё больше и больше, подкатывая к горлу.
- Хозяйка, что с тобой? – Хатун, встревоженная из-за моего внезапного молчания, после моей едва не случившейся истерики, трясла меня за плечи. – Ответь мне! – с искренним беспокойством и нежностью Хатун смотрела мне в глаза.
- Ты в окно выгляни, Хатун, - только и смогла я ей сказать, когда немного оправилась от потрясения.
Хатун, пожав плечами, подошла к окну и выглянула на улицу, но тут же отпрянула от окна, глядя на меня своими чёрными глазами, ставшими больше от удивления.
- Хозяйка, тот знатный красивый сеньор, - прошептала Хатун, указывая на окно, - граф де Селонже…
- Ну, а я о чём, Хатун? – подойдя к окну, я и Хатун выглянули наружу. – Филипп, не ожидала, что ты придёшь… - проговорила я, встретившись глазами с графом де Селонже…
-
-
29.12.2018 в 11:45- Ну, а я о чём, Хатун? – подойдя к окну, я и Хатун выглянули наружу. – Филипп, не ожидала, что ты придёшь… - проговорила я, встретившись глазами с графом де Селонже…
- Доброй ночи, Фьора, - пожелал он мне. – Неужели во Флоренции все гондольеры такие злобные?
- Нет, просто тебе попался только этот, - как заколдованная, я смотрела в глаза своему ночному гостю и улыбалась.
- Ну, что, хозяйка? – по-доброму усмехнулась Хатун. – Накормила голодного бедняка?
Я, вырванная вопросом Хатун из состояния сладкого забытья, кивнула головой.
- Мы вас сначала за бедняка приняли, мессер де Селонже, - пояснила Хатун. – Моя хозяйка даже собрала для вас еды в корзину.
- Да, хорошо я в роль вжился, - Филипп ласково усмехнулся. – Вы очень добры…
- Как вода, Филипп? Тёплая? – спросила я, роясь в шкафу и извлекая на свет божий простыни, рубахи и накидки.
- Как летом, Фьора, - ответил мне он, с усмешкой, но мне было даже с моего места слышно, что у него стучат зубы от холода.
- Хатун, принеси сюда горячего молока с мёдом и суп, - велела я своей камеристке. – Желательно бы ещё тёплую одежду, – связав все свои простыни, накидки и рубахи в некое подобие каната, я привязала один конец к ножке своей кровати, а другой перекинула через окно. – Филипп, тебе нельзя тут оставаться.
Хатун ушла за тем, что я просила.
- Фьора, как мне это понимать? – бургундский рыцарь, проверивший на себе, холодная ли вода в реке Арно зимой, недоумевающе глядел на меня. – Не боишься, что тебе попадёт от наставницы или отца?
- А то и от обоих сразу? – спросила я. – Залезай в окно, тебе нужно обогреться. Если ты не сделаешь того, что я тебе сказала, то я обижусь, - пришлось мне прибегнуть к шантажу.
- Какие мы строгие, - проговорил Филипп, ловко карабкаясь по импровизированной верёвке, в то время как я растапливала камин.
На растопку у меня ушло не так уж и много времени. Пламя разгорелось довольно быстро. Мне оставалось только дрова подбрасывать.
– Тебе такая строгость не по возрасту, Фьора. Ты так не думаешь? – Филипп спрыгнул с подоконника на пол моей комнаты.
Воды с его одежды и обуви много натекло. Ничего, потом вытру. Сейчас куда важнее накормить и обогреть бедного графа, пострадавшего практически ни за что.
- Что стоишь? Иди поближе к камину. Не стесняйся. – Я взяла со своей кровати одну подушку и положила возле камина. – Пока посиди так.
- Фьора, мне кажется, что это плохая идея, - высказал Филипп своё мнение, сев на подушку и протягивая к огню свои сильные, но озябшие руки. – Я опасаюсь, как бы ты за свою отзывчивость не поплатилась.
- Ты лучше скажи, что у меня под окнами делал? – спросила я, закрывая плотно окна.
- Хотел увидеть тебя, - ответил мне Филипп с обезоруживающей прямотой.
- И зачем были все эти переодевания? Зачем притворился другим человеком?
- Чтобы тебя не компрометировать. Но я вижу, что ты и без моей скромной помощи превосходно справишься с этой задачей.
В этот момент на синих от холода губах Филиппа мелькнула насмешливая улыбка, за которую мне захотелось его на месте придушить!
Но меня радовало то, что его уже меньше била дрожь, кожа постепенно приобретала нормальный цвет.
Вскоре и Хатун вернулась, принеся на подносе тарелку супа и стакан молока, от которых исходил пар, хлеб и базилик. Даже стакан вина. На плече у неё висела чистая белая рубашка, чёрные штаны, простынь и тёплый халат.
- Принесла я то, что ты просила, хозяйка, - Хатун поставила поднос рядом с подушкой Филиппа и положила рядом с подносом простынь, халат и одежду.
- Спасибо, Хатун. Ты так меня выручаешь, - поблагодарила я девушку.
- Да, не думал, что так выйдет, - пробормотал Филипп, выпив то, что принесла Хатун, принявшись позже с аппетитом за суп и лист базилика. – Я вам обеим многим обязан. Хотя бы тем, что вы меня не оставили прохлаждаться после того, как я удачно поплавал.
- Филипп, ешь суп молча, - отрезала я. – Вот тебе простынь, сухая одежда и халат, если будет холодно.
- Холоднее, чем в воде, уже не будет. Не переживай, Фьора. – Филипп почесал переносицу.
- Ешь суп и не болтай, - я встала с пола и, взяв за руку Хатун, направилась с ней к двери. – Мы постоим за дверью, чтобы никто больше не зашёл. Не привлекай к себе внимания. Вытрешься простынёй и переоденешься в сухую одежду.
Выйдя с Хатун за дверь, я прислонилась к стене и бессильно сползла по ней вниз.
- Хозяйка, я так поняла, о сегодняшнем происшествии мне тоже лучше молчать?
- Хатун, ты всё правильно поняла.
- А зачем тот сеньор приходил к тебе, да ещё и так оделся?
- Видно, давно не получал по спине шестом для гребли и в ледяной воде зимой не плавал…
- Не жаль тебе совсем этого красивого сеньора, - шутя, упрекнула меня Хатун, легонько толкнув в бок. Я ответила ей тем же.
- Жаль мне его, конечно, но зачем был весь этот маскарад? Как будто я бы его прогнала, заберись он ко мне через окно в своём привычном внешнем виде… - глядя на изумлённое лицо Хатун, я захихикала, подав ей заразительный пример.
Да, интересно я и Хатун смотримся, наверно. Две взрослые девушки, сидящие в обнимку возле двери, в одних ночных рубашках. Сидим и хихикаем, как две ненормальные, которых по головам упавшими откуда-то кирпичами, стукнуло.
Именно так и могут подумать люди, посмотрев на нас.
- Хатун, скажи мне, только честно, - обратилась я к камеристке, - я дура?
- Тебе честно ответить или помягче? – Хатун хитренько усмехнулась.
- Честно, - я даже удивилась этому вопросу. – Я ж об этом и прошу.
- Тогда не обижайся на честный ответ, хозяйка, но ты дура… Причём полная, набитая дура…
- И почему же я полная и набитая дура? – стало интересно мне.
- Потому что только такая особа будет показывать мужчине, насколько сильно она его любит.
- Но я не люблю Филиппа, - прошептала я. – Просто совесть не позволила мне оставлять его и дальше под моим окном после того, как он поплавал в реке.
- Хозяйка, не обманывай себя и меня. Хватит уже, будь честной хоть сама с собой.
- Хатун, почему? – я грустно покачала головой, бессильно опустив её. – Почему ты меня насквозь видишь? Да, я люблю его, но сомневаюсь, что у нашей истории есть продолжение…
- Хозяйка, не обижайся на меня за правду, что я сейчас скажу тебе… - когда Хатун произнесла эти слова, я мало верила тому, что ей не хочется обижать меня, высказывая правду мне в лицо. – Но ты самая настоящая дура.
- Ага. И ты сочла своим долгом мне об этом лишний раз напомнить, - я грустно фыркнула и уткнулась лбом в колени.
- Должен же кто-то это делать.
-
-
29.12.2018 в 11:45Мы резко отпрянули друг от друга, когда услышали тихий стук в дверь. Только звук доносился из моей комнаты, изнутри.
- Фьора, Хатун, - в проёме открытой двери стоял Филипп. Белая рубашка ещё больше подчёркивала его смугловатый цвет кожи, штанины он закатил выше икр. Мокрые чёрные волосы находятся в каком-то милом беспорядке, вызывая во мне желание коснуться их рукой и запустить в них пальцы. В руках он держал поднос с посудой. – Где у вас тут кухня? Мне посуду надо помыть.
- Отдай поднос, - не дождавшись, пока Филипп сам отдаст мне то, что я просила, я забрала у него поднос с пустой посудой. – Не стоит беспокоиться.
- Но что я бы мог сделать для тебя и Хатун?
- Ничего. Просто не выходи из моей комнаты. Если тебя увидит кто-то из слуг, Леонарда или мой отец, то меня быстро раскусят, - я убрала за ухо мешающуюся прядь волос. – Хатун, будь добра, отнеси на кухню, - я отдала поднос Хатун, которая тут же удалилась. – Приятных снов, Филипп, - пожелала я, подойдя к молодому человеку, и, приподнявшись на носочках, поцеловала его в щёку.
- Нет, Фьора, ты не так поняла, - ласково прошептал он, отстраняя меня. – Я не собираюсь оставаться. Ещё не хватало того, чтобы ты поплатилась за свою доброту и отзывчивость, если меня вдруг случайно застанут в твоей комнате.
- Я тебя никуда не пущу, тем более с мокрой головой, - обронила я, практически втащив Филиппа за руку в свою комнату и прикрыв дверь. – Давно не простужался?
- Фьора, перестань! – возмутился граф, вырвав свою руку из моей руки. – Я не нуждаюсь в том, чтобы меня опекали.
- Вот только не надо изображать из себя Господина Неуязвимость, которому всё нипочём, граф де Селонже.
- Фьора, я уже говорил, что строгость тебе не по возрасту.
- А это уже мне решать.
Минуту мы стояли, устремив упрямые взгляды друг на друга. Глаза не опускал ни один из нас.
- Тебе не надоело? – поддела я его с ехидной улыбкой, не опуская глаз.
- Ты невозможна… Ты просто ночной кошмар, самый настоящий, - говорил он с ласковой иронией, нежно касаясь моей щеки.
- Я знаю, что не ангел… Спокойной ночи, - пожелала я своему гостю и устроилась на кушетке возле окна, кутаясь в одеяло, предварительно извлечённое на свет божий мною из шкафа. – Уступлю тебе свою кровать на сегодня.
- И не рассчитывай, Фьора, так не пойдёт, - Филипп подошёл к моему скромному ложу. – Я не согласен. Мне не хочется тебя стеснять.
- Как я сказала, так и будет. Приятных снов, Филипп. – Желая показать, что не настроена дальше вести спора и хочу спать, я повернулась на другой бок, но Филипп развернул меня к себе, удерживая мои плечи.
- Ну, уж нет! Может быть, ты и упряма, своенравна, избалована, только я тебе потакать не собираюсь!
- Да неужели?
- На кушетке буду спать я, и это не обсуждается!
- Если ты откажешься спать на кровати, а будешь упорствовать в своём желании спать на кушетке, я буду кричать, - пригрозила я Филиппу, только моя угроза была произнесена страстным шёпотом.
- Давай, Фьора, кричи. Пусть все сбегутся. Пусть об этом узнают слуги, твой отец и твоя наставница Леонарда. Кричи, Фьора, подними на уши весь дом. Все должны узнать, что ты тайком укрываешь в своей комнате мужчину.
- Я закричу, Филипп, не сомневайся. Только учти при расчётах, что ты пылкий и молодой мужчина, способный ввести в искушение любую женщину, а юная и невинная девушка здесь я. – Мне не удалось сдержать хитрой ухмылки. – По-прежнему хочешь спать на кушетке, Филипп де Селонже?
- Ну и мёрзни здесь у окна, раз такая упрямая. Давай, отморозь себе всё, что только можно, - хмуро бросил мне Филипп, укладываясь спать с неохотой на край моей кровати, накрывшись одеялом. - Insopportabile, ragazza viziata e testarda! Una strega! Devil è un vero e apparentemente così gentile e dolce! (Несносная, избалованная и упрямая девчонка! Ведьма! Чертовка самая настоящая, а с виду такая добрая и милая! - ит.) – шептал он по-итальянски. – Такая юная и уже людьми манипулирует…
- Доброй ночи, Филипп, - пожелание получилось у меня немного виноватым.
- И тебе того же, - откликнулся он. – Приятных снов.
Я лежала, пытаясь уснуть. Но моя бессонница не хотела сдавать свои позиции, по-прежнему не отпуская меня из своих лап. Луна бросала слабые отблески на мебель в моей комнате, на гравюры и гобелены. Вот она осветила мокрые лохмотья, которые сушились на спинках стульев, и под которыми Филипп пытался скрыть свою персону. Лишь бы не заболел после вынужденного купания зимой в реке Арно.
Кстати, о моём бедном ныряльщике… Вроде бы уснул. Я убедилась в этом, когда встала со своей кушетки и приблизилась к кровати, где он спал, завернувшись в одеяло. Я не смогла удержаться от того, чтобы не коснуться его лба своими губами.
- Хозяйка, как тот красивый сеньор? – я резко обернулась на голос Хатун, стоявшей в дверях.
- Хатун, не шуми, пожалуйста… Он спит. Еле уговорила его спать тут, а не на кушетке.
- Понятно. Хозяйка, а ты где спать будешь?
- На кушетке, Хатун. Я могу тебя о кое-чём попросить?
- Конечно.
- Спи сегодня в комнате у Леонарды. Я опасаюсь, как бы она не проснулась и не пришла сюда.
- Хорошо. А ты?
- Я останусь здесь.
- Доброй ночи, - пожелала мне Хатун.
- И тебе приятных снов.
Хатун ушла, а я подбросила в камин ещё немного дров и улеглась обратно спать на кушетку, вскоре забывшись глубоким сном.
Я ощущала на своей щеке прикосновение чьих-то горячих губ. Чувствовала, как чьи-то пальцы нежно перебирают локоны, как рука гладит по голове и поправляет одеяло, сильнее укутывая меня в него. А потом ощущение, будто меня что-то поднимает с моего ложа. Я не просыпалась. Такое приятное чувство тепла, ласки и защищённости во сне. Не буду просыпаться. Мне так хорошо. Особенно сейчас, когда кто-то прижимает меня к себе и целует в висок. Так приятно, что даже просыпаться жаль. Так не хочется, чтобы этот сон рассеялся, подобно миражу…
Вот у меня возникло ощущение, что кто-то, держащий меня на руках и прижимающий к себе, перемещается по комнате и опускает меня на что-то мягкое. Похожее на перину. Под голову этот некто подкладывает подушку. А затем снова целует меня, только в кончик носа. Я только довольно улыбнулась и сильнее зажмурила глаза, поворачиваясь на другой бок, убрав руки под подушку. Не знаю, сплю ли я, наяву всё это, но зачем просыпаться, когда мне так хорошо?
-
-
29.12.2018 в 11:48Эту ночь я спала спокойно. Ничто не тревожило. Правда, снился какой-то молодой человек, беглый монах, который молился на коленях у заброшенной могилы. А так ничего особенного.
Проснулась я не сколько от первых лучей солнца, бьющих прямо в глаза, а от того, что Хатун сидела рядом со мной и трясла меня за плечо.
- Хозяйка, просыпайся. Уже утро. Вставай, – девушка не прекращала попыток разбудить меня.
- С добрым утром, Хатун, - пробормотала я, сонно потягиваясь и зевая.
Я заметила, что лежу на своей кровати, а не на кушетке только тогда, когда открыла глаза. Осмотревшись, я заметила, что папины рубашка и штаны, которые я временно одолжила Филиппу, лежат на стуле и аккуратно сложены.
- Но почему?.. Как? Я же на кушетке спала… Ну что за вредный человек, всё равно по-своему сделал!
- Хозяйка, ты о чём? – не понимала Хатун. – Что случилось?
- Ничего особенного, Хатун. Просто некто умный перенёс меня с кушетки на кровать, пока я спала, а так ничего…
- Ах, вот бы мне так! – воскликнула мечтательно Хатун. – Ты такая счастливица… Тебя на руках носит такой мужчина!
- Не сомневайся, Хатун, ты тоже встретишь такого человека, - я обняла подругу. – Граф де Селонже ничего не просил передать для меня?
- Ой, я совсем забыла! Для тебя записка.
- Так что ж ты сразу не сказала? – мой вопрос был больше похож на радостное восклицание.
- Сейчас, сейчас, - говорила Хатун, отстранившись от меня и запустив руку в карман платья, извлекая оттуда сложенную вчетверо бумагу, отдав её мне. – Держи.
Дрожащими руками, охваченная радостным предвкушением, я развернула послание, вчитываясь с жадностью в каждую строчку:
«Благодарю тебя и Хатун за всё, что вы обе сделали для меня. Я и не думал, что существуют ещё такие девушки, готовые прийти на помощь тем, кто в этом нуждается. Благослови Бог таких девушек, как ты, Фьора. Другая бы давно стала изображать из себя монахиню, ревностно защищающую свою добродетель. Я думаю, что в этом есть большая доля лицемерия, но ты этого полностью лишена. Спасибо за то, что не оставила меня мёрзнуть под окном после моего вынужденного плавания в реке. Хочу сообщить, что у меня всё прекрасно. Одежда, которую ты мне так любезно одолжила, Фьора, на стуле. Корзинка, собранная тобою и Хатун для меня, в приюте для бедных. Не беспокойся насчёт этого. Надеюсь, ты хорошо спала? Желаю всего хорошего тебе и твоим близким. Я люблю тебя… Ты не представляешь, насколько сильно!..»
И подпись: «Филипп де Селонже.»
- Боже, Хатун, он любит меня, можешь представить? Любит! Я как чувствовала, что он не мог уйти, не попрощавшись со мной! Я так счастлива! – тараторила я без умолку, обнимая служанку. – Я ещё никогда так счастлива не была! Хатун, значит, он меня правда любит…
- Я же говорила тебе, что он так просто тебя не забудет…
- Да, Хатун, ты часто бываешь права, - согласилась я. – Ты права…
- Да, я права, а ты моя добрая и любимая хозяйка, - Хатун по-родственному обняла меня.
- Хатун, ты такая верная подруга…
- А ты такая… - Хатун вдруг осеклась. – Такая красивая и наивная, искренняя…
- И дура?
- Хозяйка, ты несносна! – Хатун, шутки ради, пихнула меня в бок.
Я в долгу не осталась. Ответила ей тем же и ударила по голове подушкой. Не сильно, а так, шутя…
- Ну, всё, держись! – схватив подушку, Хатун принялась меня атаковать, нанося с завидной точностью удары по моей голове и спине, ногам и лицу. От меня ей тоже перепадало. Мы вообще со стороны походили на двух сумасшедших девиц, которые били подушками друг друга, валялись на полу в одних рубашках и смеялись так, что в животах начинало колоть.
Как будто я снова окунулась в безоблачное детство, когда я и Хатун были всего-навсего двумя девочками, росшими вместе, как две сестры. Кроме неё и Кьяры Альбицци, я ни с кем особо и не общалась из ровесниц… Наверно, не было общих интересов. Ну, ладно, не буду лукавить. Я, по своей глупости, считала себя уродиной из-за чёрного цвета волос.
- Фьора, Хатун, - на пороге моей спальни застыла, как соляной столб, моя наставница и гувернантка Леонарда, - что вы тут устроили?
Я и Хатун прекратили бой, отпрянув друг от друга.
- Слегка подурачились, милая Леонарда, - я изобразила самое невинное выражение лица, какое только могла. – Всего лишь немного подрались подушками.
- И не стыдно? Две взрослые девицы, обеих скоро замуж выдавать, красивые, а ведут себя, как глупые девчонки, - Леонарда покачала головой.
Мне и Хатун пришлось выслушать ещё много не очень приятного от моей доброй и милой Леонарды, опустив глаза долу.
Запас красноречия Леонарды поистине неисчерпаем! Во всех ярких красках она расписала нам всё, что о нас думает.
Получилось следующее:
1. Мы две взрослые девушки, которые ведут себя, словно дети.
2. Мы избалованы и непослушны.
3. У нас в голове один ветер.
4. Мы только и думаем, что о смехе и веселье.
5. Вместо того, чтобы тут колотить друг друга подушками, мы должны были давно одеться и позавтракать.
- И, кстати, Фьора, ты хотела сегодня отправиться к Кьяре Альбицци, - напомнила мне Леонарда.
- Да, спасибо тебе, что напомнила, - поблагодарила я наставницу. – Хатун, помоги мне одеться.
Пока Хатун, уже успевшая одеться, помогала мне облачиться в моё зелёное платье с вышитыми на нём химерами золотыми нитями, я стояла и размышляла. Всё думала о событиях той ночи… О руках, которые держали меня, прижимая к себе. Губы, с нежностью касающиеся моего виска и кончика носа… Руки, плотнее закутывающие меня в одеяло, когда перенесли на мягкую кровать… Это письмо, оставленное для меня… Только бы не проговориться Кьяре о том, что тот красивый посланник герцога Карла Бургундского, блистательный рыцарь граф де Селонже, ночевал минувшей ночью в моей комнате…
-
-
29.12.2018 в 11:48Собралась я быстро, чтобы не заставлять Кьяру долго ждать меня. В конце концов, это не вежливо. Да и о бургундском рыцаре хотелось узнать больше. Леонарда охотно согласилась отправиться со мной к моей подруге, поскольку была очень дружна с наставницей и гувернанткой юной Кьяры Альбицци, донной Коломбой. Пожилая дама была известной сплетницей на всю Флоренцию и прекрасно умела готовить вкусные лакомства - особенно засахаренные сливы, рецепт приготовления которых так хотела узнать Леонарда.
Правда я ничего нового о графе де Селонже не узнала, кроме того, что и так было известно всем. Посланник остановился в самой лучшей гостинице во Флоренции - Кроче ди Мальта, что возле старого рынка. Там же остановился и его эскорт. Молодой граф ни в чём себе не отказывал: проживал в самой роскошной комнате и пил самые изысканные вина, которым он отдавал должное, но они всё равно не казались ему столь хороши, как вина его родной Бургундии. По городу он гулял не так уж часто.
«Интересно, а какая она, эта его родная Бургундия?» - задалась я невольно вопросом. Мне никогда не доводилось бывать в Бургундии. Отец никогда не брал меня с собой в свои деловые поездки туда. Не понимаю, почему. Леонарда много рассказывала мне о Бургундии, где родилась и выросла. Конечно, я горела желанием когда-нибудь посетить это герцогство, представлявшееся в моём воображении не только новым местом, где я могла побывать и получить массу новых впечатлений. Скорее даже другим миром, отличным от того мира, который знаком мне…
У меня была фантазия, впрочем, очень глупая, обрезать свои волосы и переодеться пажом, а потом податься в попутчицы графу де Селонже и Матье де Праму, его оруженосцу. Но, опять же, повторюсь, это была глупая мысль, которую я тут же отмела в сторону.
Во-первых, неприлично юной девушке, как бы сказала Леонарда, находиться одной и в компании мужчин. Во-вторых, своим бегством я огорчу отца, сделавшего для меня очень многое. В-третьих, с какой радости Филиппу и Матье брать меня с собой?
Толку от меня в походе никакого: стирать, готовить, обращаться с оружием и выживать в тяжёлых условиях я не умею. Но зато я знаю латынь, греческий, французский и итальянский, что позволяет мне быть переводчицей; разбираюсь в искусстве и науках; из меня довольно сносная рукодельница, так что заштопать одежду или что-то сшить – всегда пожалуйста! Ну, верховая езда у меня тоже на должном уровне.
Но готовка, стирка… боевые навыки, приобретаемые рыцарями с малых лет… тяготы походных будней… Нет уж, позвольте мне откланяться, благодарю покорно. Да и к тому же, я слишком изнеженное и ленивое юное создание. Какие походы? Бог с вами…
- Фьора, а ты знаешь, - начала Кьяра, - Симонетта Веспуччи и Джулиано Медичи поссорились…
- Что? – не поверив, я резко села в кресло. – Что ты сказала?
- У Джулиано и Симонетты случилось разногласие, - пояснила Кьяра.
- Да, обидно, конечно. Они такая красивая пара… Но я уверена, что они ещё помирятся.
- Фьора, ты ли это говоришь? – удивилась Кьяра, усмехнувшись. – Тебя не радует новость, что твой прекрасный принц в разладе с королевой турнира?
- Нет. Я этому не рада, потому что больше не люблю Джулиано Медичи… - я жадно вдохнула воздух, в котором витал аромат цветов в зале приёмов дворца Кьяры.
- А кого же ты любишь, если не секрет? – Кьяра была самим любопытством.
- Этого я не скажу, потому что как раз строго секретно, - ответила я подруге с наигранной строгостью и серьёзностью.
- Какие мы скрытные, - с ласковой иронией обронила Кьяра, - Фьора, ну скажи! Ты в кого-нибудь влюблена? Интересно же, кто вытеснил из твоей головы и сердца Джулиано.
Я выждала коротенькую паузу, чтобы ещё больше подогреть любопытство Кьяры.
- Фьора, не играй в молчанку! – начала уже возмущаться подруга.
- Так уж и быть, тебе я открою эту тайну.
- Я сама внимание!
- Но если ты тоже поделишься со мной тем, кто же нравится тебе…
- Никто, - Кьяра пожала плечами.
- Совсем? – поддела я её по-дружески. – Даже Лука Торнабуони?
- Даже он. Во-первых, мы с ним слишком хорошие друзья; во-вторых, мы не любим друг друга. В-третьих, я уже помолвлена со своим кузеном Бернарде Даванцати, как тебе известно. Конечно, видимся мы не часто, так как он представляет интересы своего торгового дома в Риме, но я уверена, что он меня любит.
«Да… Договорённость… Конечно… Только можно ли найти счастье в браке, в который тебе велели вступить, не спросив твоего согласия и мнения о женихе?» - пришла мне в голову не совсем приятная мысль.
В душе зрели ростки грусти за Кьяру. Я почему-то была склонна думать, что если бы меня решили принудить выйти замуж за нелюбимого мною мужчину, я бы всем своим существом выражала протест. Я бы упиралась ногами и руками, ушла в монастырь или странствовать по свету.
А то и вообще могу руки на себя наложить, только бы не стать фактической собственностью человека, которому никогда не отдам своего сердца, даже если он получит мою руку и моё тело…
Я скорее лишу себя жизни, отдамся во власть мутных от грязи вод реки Арно. Просто спрыгну с моста, раскинув руки, словно птица в полёте, свои крылья…
Дующий мне в лицо холодный ветер с севера будет играть с моими распущенными длинными волосами. Шёлковое белоснежное платье с полупрозрачными рукавами развевается на ветру…
А я стою на ограждении моста, закрыв глаза, чтобы в них не попала колючая пыль, бросаемая ветром, и делая шаг вперёд…
Такие картины предстали моему мысленному взору, порождённые пылким воображением…
- А ты? Ты его любишь? – задала я вопрос, так мучивший меня.
— Не скажу, что он мне противен. Поэтому не стоит нарушать планов, столь тщательно продуманных нашими родными. Надеюсь, что мы будем хорошей парой, — с улыбкой добавила Кьяра.
Нельзя сказать, что слова подруги меня окончательно успокоили, но хоть что-то. Кьяру отдают замуж хотя бы не за абсолютно чужого ей человека…
Не знаю, как бы я себя повела на её месте. Но я бы точно не позволила распоряжаться за меня моей судьбой.
- А ты уверена, - спросила я Кьяру напрямую, - что когда-нибудь не встретишь мужчину, который не только будет тебе не противен, но заставит затрепетать твое сердце… за которым ты с радостью последуешь хоть на край света?
Вопрос пришёл мне на ум совершенно неожиданно, спонтанно. Мне вспомнились те чудесные мгновения, что я пережила в своём саду, под сводами крон апельсиновых деревьев.
С такой теплотой смотревшая на меня, Кьяра теперь выглядела обеспокоенной. Взяв с серванта голубую чашу, полную моего любимого лакомства - засахаренных слив, Кьяра поставила посуду передо мной. Сама же взяла одну сливу и, казалось, рассматривала её с разных сторон, о чём-то задумавшись.
- Я открылась тебе, - собравшись с мыслями, нарушила молчание Кьяра, - теперь твоя очередь.
- Что?
- Фьора, не хитри, ты прекрасно знаешь. Ну кто тебе нравится? Он молодой, красивый? – Кьяра излучала собой радостное любопытство.
- О да, Кьяра… - я обняла подругу и утащила у неё сливу, сразу съев, за что Кьяра в шутку ущипнула меня за локоть. – Он молод, красив, обаятелен…
- А как выглядит? Говори!
- Он высокий, статный брюнет с выразительными глазами орехового цвета, храбрый… И я люблю его…
Кьяра посмотрела на меня, как на безумную. Она взяла из вазочки ещё одну сливу и тут же съела, пока я не успела… эээ… взять без спроса лакомство у неё из рук.
— По-моему, будет только лучше, если некий бургундский красивый сеньор, с чёрными волосами и ореховыми глазами, поскорее уедет на свою туманную родину!
Я не нашла, что возразить Кьяре. В зал зашли Леонарда и Коломба, которые во время нашего разговора были заняты тем, что пробовали на кухне приготовить по рецепту фаршированных голубей.
Коломба предложила проводить до дома меня и Леонарду, а заодно зайти в лавку аптекаря Ландуччи за мелиссовой мазью - хорошее средство для придания рукам белизны.
— Отличная мысль, — согласилась Леонарда. — У нас, кстати, эта мазь тоже кончается…
-
-
29.12.2018 в 11:49Солнце ярко светило в голубом небе, заставляя искриться выпавший снег сотнями бликов.
Вообще во Флоренции очень редко зимой выпадает снег. Климат слишком тёплый. Максимум, что можно ожидать, с поздней осени по зиму, так это дождей и слякоти.
Дыхание весны ощущается уже в последних числах февраля. Летом почти всегда ярко светит солнце и очень жарко, что позволяет купаться в реке. Лишь изредка выпадают дожди. Такая погода держится до осени. Лишь в октябре месяце начинает холодать.
Снег лежал на верхушках деревьев, устилал тротуары и дороги, крылечки и крыши домов, церквей и лавок. Реку Арно сковал лёд, как и небольшие лужи, к огромной радости ребятни, которая находила особое удовольствие в том, чтобы кататься по замёрзшей воде.
Я, моя подруга Кьяра, Леонарда и Коломба не спеша направлялись в лавку Ландуччи, любуясь по пути всем, что нас окружало. Выпавший снег придавал Флоренции, городу красной лилии, ещё больше очарования, словно перенося в зимнюю сказку.
Я и Кьяра шли впереди своих наставниц. Как истинные флорентийки, мы любили гулять по улицам родного города, несмотря на царящее столпотворение.
Обычное для Флоренции явление, ведь вся жизнь её жителей протекает преимущественно за стенами домов.
Гуляя по городу, мы остановились возле клеток со львами, что стояли позади дворца Сеньории. Эти величественные, царственные хищные животные были живыми талисманами для флорентийцев, олицетворяли власть повелителя города. О львах заботились самым тщательным образом. Потеря хотя бы одним из животных аппетита, как считали большинство знающих людей, сулила большие неприятности, катастрофы. А если один из львов умирал, то в набатный колокол Сеньории, Вакка, звонили так, словно в городе вспыхивал очередной бунт, которых его история насчитывала много.
Так вот мы неторопливо прогуливались по городу, смотрели по сторонам и болтали со случайно встреченными знакомыми. Потихоньку мы дошли до аптеки Ландуччи, располагающейся на перекрёстке Канто деи Торнаквинчи. Мы наконец-то пришли…
Аптека находилась на первом этаже красивого дома с мраморными колоннами и лоджией. Двери украшала большая вывеска: «Аптекарь Ландуччи».
Её владелец богатый и всеми уважаемый человек, член городской управы, один из хороших друзей моего отца.
Стоило заметить, что сегодня в аптеке было особенно многолюдно, чем всегда, поскольку служащие похоронной лавки напротив, которым временно было нечем заняться, играли в азартные игры.
Коломба открыла дверь, и мы вошли в тёплое и просторное помещение, расписной потолок которого украшали лепнины.
Нос приятно щекотали запахи пряностей и сухих трав.
Всегда любила бывать у сеньора Ландуччи. Не только потому, что он продавал мне товары со скидкой. Я любила с ним помногу беседовать почти обо всём на свете. Я находила его приятным собеседником, а человеком владелец аптеки был очень добрым.
В аптеке у сера (сокращённо от «синьор») Ландуччи всегда было чисто, опрятно. Везде царил порядок, свойственный людям науки. Каждая баночка была на своём месте, все записи велись очень строго.
Но сегодня кое-что всё же нарушало привычный порядок. Вернее кое-кто…
Мы не успели порога помещения переступить, как услышали крики и грубую брань, которой бы позавидовали даже пьяные портовые грузчики. Произносить такие слова, которыми противники ласково называли друг друга, постеснялась бы даже самая дешёвая публичная девка.
Самое примечательное, что ругались две дамы, судя по их одеждам, знатного происхождения. Только их речь изобиловала такими эпитетами и оборотами, что заставили бы покраснеть кого угодно. Чего уж говорить о пьяных грузчиках и дамах полусвета!
— Старая кляча! — орала одна. — Ты ещё узнаешь, кто я такая!
— Я это давно знаю. Если бы ты была быком, вместо того чтобы быть коровой, мы смогли бы устроить кормушку…
— Не задохнись от злости! Ты так и брызжешь желчью. Потому-то и лицо у тебя такое жёлтое.
— Не желтее, чем у тебя! Правду говорят, что твой покойный муж по утрам мочился на него.
Леонарда наивно полагала, будто я ничего не услышу, если она закроет руками мне уши. Но я отчётливо слышала каждое слово. Две ругающиеся дамы на слова вообще не скупились.
Женщиной, к которой было обращено последнее, проглоченное ею оскорбление, являлась моя «милая и любезная» тётушка Иеронима Пацци, кузина моего отца. Глядя на эту особу, о распутном поведении которой легенды по всей Флоренции ходили (одна другой краше), я со стыда была готова сгореть, потому что в девичестве Иеронима носила славную фамилию Бельтрами.
Иеронима, обезумевшая от ярости, судорожно кидала взор на всё, чем могла бы запустить в голову своей противницы. Зная Иерониму, сказала бы, что она ищет нечто потяжелее и больно бьющее. В конце концов, найдя пузырек с настойкой алтейного корня, Иеронима пустила его в ход, но промахнулась, и он со звоном разбился, упав на каменные плитки пола.
«Да, сделают эти две дамы сегодня выручку Ландуччи,» - подумала я, переглянувшись с Кьярой и Коломбой. Леонарда по-прежнему зажимала мне уши, чтобы их не «осквернили непотребные речи». Милая Леонарда, как же ты наивна, считая наивной меня!
-
-
29.12.2018 в 11:56Да, весело тут у мессира Ландуччи! Как бы эти буйные посетительницы ему товар не угробили!
— Что же вы стоите? Помогите мне! — крикнул он двум помощникам, которые, облокотившись на прилавок, с интересом следили за схваткой. Те нехотя послушались, явно желая подольше насладиться захватывающим зрелищем.
Зрелище весёлое, не спорю, но здесь не улица, а аптечная лавка. Так что я не испытывала досады, что столь занятную перепалку решили прекратить.
Моя очаровательная тётушка донна Иеронима Пацци и благородная Корнелия Донати уже очень давно друг друга страстно, неистово, пылко и взаимно… ненавидели… Эта вражда уходит своими корнями глубоко в прошлое и вспыхнула из-за любовного соперничества: Корнелия отбила у Иеронимы мужчину, за которого та стремилась выйти замуж. Я вполне могла понять того мужчину. Жить с Иеронимой сущая пытка. Иеронима хоть и привлекательная женщина, но обладает теми отрицательными качествами, которые отталкивают людей. Корнелия Донати полная противоположность Иерониме: не только красивая, но и добрая, приветливая, когда этим не злоупотребляют. Обладает лёгким и уживчивым характером. С ней всегда можно поговорить о множестве интересных вещей. К тому же Корнелия Донати всегда за меня заступалась, когда я была ещё ребёнком, а Иеронима, пользуясь моей беззащитностью и неспособностью дать отпор всяким осатаневшим гадюкам, меня задирала и обзывала цыганкой. Поэтому о донне Корнелии Донати у меня было самое хорошее восприятие. Не то, что о собственной тётке!
Но израненное самолюбие Иеронимы тешило то, что ей удавалось взять реванш. Несмотря на многочисленные видимые достоинства донны Донати, ей не повезло с супругом. Уж лучше бы она не отбивала его у Иеронимы! Аугусто Донати не особо заботился о том, чтобы хранить верность своей жене, обманывая её буквально с каждой юбкой, которая оказывалась в пределах его видимости и досягаемости. Но вражда между Иеронимой и Корнелией не прекратилась.
При каждой встрече между ними по любому поводу вспыхивали дикие ссоры. На сей раз причиной раздора послужила безобидная баночка с губной помадой, на которую претендовали обе женщины.
В конце концов, дерущихся женщин удалось разнять. Сейчас они занимались тем, что подсчитывали потери. Ландуччи, если и размышлял об убытках, понесённых им из-за драки двух противниц, то делал это в уме.
— Я не продам эту помаду ни той, ни другой! Недавно мне заказала точно такую же донна Катарина Сфорца, племянница его святейшества папы Сикста IV. Слух о превосходном качестве моей помады дошёл даже до Рима. Я отправлю её туда! – эти слова аптекаря стали решающим вердиктом.
И жестом, исполненным величия, он взял забытую на прилавке баночку и запер её в один из многочисленных ящичков. Камень преткновения, а если быть точнее, то помада, ставшая причиной раздора, хранилась в ящичке под защитой замочка.
Если быть честной, я была на стороне Корнелии. Я даже обрадовалась тому, что эта баночка помады не попадёт в жадные ручки Иеронимы.
— Это вовсе не означает, донна Иеронима, что вы не должны мне за разбитый флакон и пролитую настойку алтея, – добавил аптекарь строго. - Я выпишу вам счёт…
— Я бы не разбила флакон, если бы эта мегера не вывела меня из себя! — воскликнула донна Пацци. — Пусть она тоже платит!
«Ну, да, конечно! – возмутилась я про себя. – Флакон с настойкой алтея ты разбила, а платить должна Корнелия? Не много ли ты хочешь, любезная тётушка? Жирно не будет?»
Лишь из соображений приличия я молчала. Потом перевела взгляд на Иерониму, которая держалась вполне чинно и уверенно. Да, моя «любимая» тётя просто великолепна! Бесподобна! Донна Иеронима просто неподражаема со своим огромным синяком под глазом, в порванном на левом плече платье фиолетового цвета… Казалось бы, взрослая тридцатипятилетняя женщина, не потерявшая своей красоты, с пышными формами… Но неужели она до сих пор не научилась правильно подбирать себе одежду по цвету и фасону?! Зачем такое обилие золотого и серебряного шитья, да ещё с целым множеством драгоценных камней? Эти массивные серьги и это ожерелье… Неужели Иеронима не понимает, что похожа на рождественскую разряженную ёлку?! Сколько можно самозабвенно верить в то, что фиолетовый цвет безумно идёт пышным блондинкам? Сказала бы я тётушке, что это платье и этот цвет превращают её из женщины с аппетитными формами в корову, но промолчу…
Как и промолчу о том, что Иеронима неплохо утешается с неболтливыми любовниками. Статус вдовы ей ничуть в этом не мешает. Да и любовники сами заинтересованы в сохранении тайны.
Старый Джакопо, патриарх рода Пацци, слывёт за человека с очень тяжёлой рукой, со строгой пристальностью следящего за поведением членов своей семьи.
В моей памяти всплыла история об одном недостаточно скромном слуге, который был затравлен гончими собаками и растерзан. Не могу вспоминать её без содрогания. Мне представляется лицо того несчастного… Потом были разговоры о болтливой молоденькой служанке. Бедную девушку задушили, а потом закопали где-то в лесу, набив ей рот землёй.
Была в этом печальном списке одна молодая кузина Иеронимы, некстати забеременевшая. Официально она скончалась от полного упадка сил, хотя на самом деле из бедняжки старательно выпустили всю кровь.
Да уж, если всё, что говорили о моей тёте, является правдой, то Иеронима сильно рискует. Но она же хитрая, умеет замечательно ладить со свёкром, используя лесть и угодничество. Да и общая страсть к деньгам их объединяла… Так что Джакопо, наверняка, снисходительно закрывал глаза на все её грешки.
Иеронима со злости швырнула монету на прилавок. Давай, милая тётушка. Всё здесь круши!
Иеронима уже собиралась уходить, но я, убрав от своих ушей руки Леонарды, остановила донну Пацци:
- Тётя Иеронима, как же ты пойдёшь в таком виде домой? Попроси у мессира Ландуччи мазь, чтобы как-то скрыть свой синяк. У него имеются чудодейственные средства… — сказала я с невинным видом. Хотелось всё же быть доброжелательной даже к такой личности, как Иеронима.
Но Иерониме моё вмешательство не то чтобы не понравилось, но всё же было неприятно. Ладно, оно её взбесило. Эта дама так и сверлила меня презрительным взглядом своих чёрных глаз.
— Мне достаточно покрывала. А ты, несчастная, как ты смеешь говорить со мной как с ровней! Прочь с дороги! – ядовито прошипела она в мой адрес. А что с гадюки взять? Да, глупо было с моей стороны полагать, что дружеское участие растопит сердце этой мегеры.
Тут я не вытерпела. Я не из тех, кого можно безнаказанно оскорблять! Я Фьора Бельтрами, дочь своего отца, а не коврик для вытирания ног!
- Посмей только повторить эти слова в присутствии моего отца! А то с ним ты так слащава, говоришь таким елейным голоском. И не забывай, что находишься в доме его друга.
— Вы только её послушайте! — мерзко ухмыльнулась Иеронима, что придало ей сходство с крысой. — Ну прямо принцесса…
— Я больше чем принцесса, я дочь Бельтрами…
— Ты в этом так уверена?
Этот подлый вопрос глубоко меня задел, но я предпочла этого не показывать.
— Главное, что мой отец в этом уверен! – ответила я тётке, гордо и дерзко вскинув голову.
— Малышка, не связывайся ты с этой гадиной! Все знают, что твой отец — прекрасный человек. Он пользуется заслуженным уважением, чего не скажешь о семействе Пацци. Ступай своей дорогой, Иеронима! С нас довольно! – Корнелия Донати, успевшая привести себя в порядок, охотно заступилась за меня.
— Я ухожу, но мы с тобой ещё встретимся, Корнелия Донати! А что касается этой девчонки, то придет день, когда она очутится в моем доме, в полной моей власти. Вот тогда я ей покажу, как унижать меня на людях!
- Да ты и так пала ниже некуда! – выкрикнула я вслед Иерониме, которая собиралась уже уходить.
- Кто бы говорил! Ты вообще приблудная! – гадкая ухмылка отразилась на лице Иеронимы, когда она увидела, как побледнело, а потом и покраснело моё собственное лицо от негодования. – Неизвестно, где тебя ещё подобрали, с какой помойки или борделя!
- Ну, всё, гадина, с меня довольно! – я больше не сдерживалась. Вырвавшись из рук Леонарды и Корнелии Донати, державших меня, я сбила с ног Иерониму, бросившись на неё. – Тварь безмозглая, дешёвка уличная! Кукла разряженная, пустышка!
Если я и как-то старалась унизить Иерониму, не прибегая к грубой площадной брани, то моя тётка, напротив, в выражениях не стеснялась. И откуда у неё такие познания моей биографии? И ведьма я, страшная, как смертный грех, цыганское отродье, приблудная… Потаскуха… Ну, да… Это я, а не Иеронима, утешаюсь в своём вдовстве, меняя любовников, как перчатки или головные уборы!
Мы дрались с таким ожесточением, что многие посетители лавки, раскрыв от удивления рты и восклицая, качали головами и диву давались. Ещё бы, две особы женского пола катаются по полу, нанося друг другу удары, царапая ногтями лица друг дружке и вцепившись в волосы. Хотя насчёт ногтей я сильно погрешила против действительности. У моей тётки не ногти, а настоящие когти, как у гарпии! Да и лицо, точно с иллюстрации моей книги о мифических существах! Иеронима прямо точная копия: перекошенное от злобы лицо, растрёпанные волосы, налитые кровью глаза Иеронимы, словно готовые выскочить из орбит… Слюна так и брызжет из её рта, выкрикивающего грязные ругательства…
Забавное сходство…
-
-
29.12.2018 в 11:57Хоть Иеронима и попала мне кулаком между глаз, что сулило мне огромные бледные багрово-серые синяки, но я ей причинила вреда больше. Подбила второй её бесстыжий глаз, расцарапала всё лицо и руки, оборвала все драгоценные камни с её платья, окончательно убила второй рукав. Да и губу рассекла. В принципе, Иеронима нанесла мне похожие увечья, если это можно так назвать, просто я была более ловкой и увёртливой. Да и удар у меня хороший. Уж Доменико Аккайоли это знает…
В лавке стоит небывалый шум, суета, гомон и крики, восклицания… Бедная Леонарда пытается оттащить меня от Иеронимы, которую, в свою очередь, пытались стащить с меня Коломба и аптекарь Ландуччи, не пренебрегая помощью Корнелии Донати.
Я ничего вокруг себя не видела, кроме ненавистного лица тётки, посмевшей называть меня приблудной и прочими нелестными словами.
Наверно, я так бы и продолжала наносить удары Иерониме и защищаться самой, если бы двое мужчин, лиц которых я не видела, не растащили меня и Иерониму.
- И это, - Иеронима нарочно выделила местоимение, говоря обо мне, - называется девушка из порядочной семьи! Духом публичного дома за сотню лье отдаёт! Потаскушка маленькая! – Иеронима вырвалась из рук Ландуччи и выбежала из помещения за дверь.
- Кому, как не тебе, знать все особенности этой работы! – выкрикнула я это вслед тётке не своим, дурным голосом.
- Фьора, успокойтесь! – услышала я знакомый строгий голос, только охрипший сильно.
Вырвавшись от незнакомца, я резко развернулась, чтобы посмотреть, кто же это. Но звук так и замер у меня на устах. Хуже и быть не может… Надо же, мой ночной гость, горе-ныряльщик! Филипп де Селонже!
- Спасибо вам за помощь, мессир, - неловко проговорила Леонарда слова благодарности, - уж очень было трудно их разнять.
– Не стоит, донна Леонарда, - ответил ей Филипп тихим осипшим голосом, слабо улыбнувшись. – Фьора, вы в порядке? – спросил он с искренней заботой, осторожно взяв меня за подбородок, вглядываясь в моё лицо, покрытое царапинами. Вот он слегка повернул моё лицо в сторону, глядя на синяк, красующийся на скуле. Покачал головой, увидев, как кровоточит моя рассечённая губа. Ах, да… Ещё же мои огромные серые глаза, в которых видно малейшее движение моей души, как рыцарь сам мне сказал… Два здоровенных синяка удачно сочетаются с моей светлой кожей и подчёркивают форму глаз… Красота неописуемая!
Потом Леонарда избрала объектом своих забот меня.
- Бедная моя, - покачала головой пожилая дама, обнимая меня за плечи. – Как же эта гадюка посмела… Господи… Да чтоб она в аду горела, фурия эта!
- Фьора, не стоило тебе связываться с этой змеёй, - прозвучали слова Корнелии с нежностью, - видишь, какая она, вся из себя… Печально, что дама из благородной семьи воспитана хуже последней потасканной портовой девки…
- Тонко подмечено! – выразили в один голос своё согласие Кьяра и Коломба.
Посетители спешили поскорее уйти, попутно выражая мне своё сочувствие и восхищение тем, что я не побоялась вступиться за честь семьи. Аптека стремительно пустела. Ну, что поделать, удачный сегодня был день! Просто чудесный!
«Ха! – думала я хмуро. – Честь семьи! Жаль, что женщины не могут сражаться на дуэлях! Уж я бы этой выскочке Иерониме показала…»
Корнелия Донати купила помаду, дабы таким образом поднять аптекарю, лишившегося сегодня хорошей возможности заработать выручку, настроение. Всё справедливо. Корнелия отстояла помаду в честном поединке, если это так можно назвать.
А я сидела на полу, в обнимку с Леонардой, уткнувшись головой в колени, чтобы скрыть своё исцарапанное лицо с синяками.
- Фьора, всё хорошо, - приободрила меня Корнелия Донати, - не принимай слов этой мерзкой особы всерьёз. Правда на твоей стороне… - попрощавшись, донна Донати ушла.
- Не пойдёшь же ты в таком виде, - прошептала Кьяра, погладив меня по голове и подрагивающим плечам. – Фьора, плакать не надо… У сеньора Ландуччи найдётся для тебя мазь…
- Да, конечно, Фьора, - подтвердил аптекарь слова моей подруги. – Заметь, я её тебе даже подарю.
- Фьора, у вас платок хотя бы есть с собой? – спросил меня с участием бургундский рыцарь. Я ответила ему слабым и неуверенным «нет», шмыгая носом и утирая слёзы. – Возьмите мой, - сказал он с теплотой. – У вас кровь…
«Спасибо, Филипп де Селонже, что лишний раз напомнили мне о том, как меня разукрасила Иеронима! И как мне в таком виде отцу показываться?» - подумала я, недовольно поджав губы.
- Фьора, вы слышите? – наверно, вкрадчивая нежность, звучащая в голосе Филиппа, окончательно меня взбесила, стала последней каплей в чаше моего терпения.
- Да что вы все ко мне лезете со своим сочувствием? Оставьте меня в покое! – надрывно прокричала я на всю лавку и убежала, в неизвестном мне самой, направлении.
На встревоженные крики, которые доносились до меня, я обращала мало внимания. Ноги несли меня, куда глаза глядят…
-
-
29.12.2018 в 11:58Я брела наугад по родному городу. Просто бесцельно бродила. Мне было всё равно, где я буду находиться. Лишь бы подальше от всех, кто выражает мне сопереживание. Мне, конечно, хотелось тепла и ласки, только я бы в этом даже под пыткой не призналась. Поэтому я отвергала там, в лавке, любое проявление ко мне этого самого сочувствия.
Ужасный, омерзительный, просто жуткий день! Мало того, что с Иеронимой пересеклась, она мне настроение подпортила, мы подрались и теперь я не знаю, как предстану перед глазами папы в таком виде! Так ещё и все со своим сопереживанием лезут! Прибила б на месте я эту Иерониму, но отмывать полы-то придётся Ландуччи!
Да ещё и Филипп лицезрел меня в таком жалком виде, всю разукрашенную синяками и царапинами! Ничего не скажешь, удачное стечение обстоятельств, которые принесли его в эту аптеку! Наверно, ему надолго запомнится моя «неописуемая красота» и будет представляться во сне одинокими ночами, когда он уедет в свою Бургундию!
Ничего не скажешь, яркое воспоминание, увезённое из Флоренции!
Но потом мои думы, полные сожалений о себе любимой, сменились думами на тему: «Какая же я эгоистичная и грубая особа, которая лишь о себе и думает». Моя совесть неустанно подливала масла в огонь. Что поделать, любит это вредное свойство меня мучить…
На рынке я купила себе немного яблок, которые и ела сейчас, сидя на паперти Дуомо. Рядом со мной сидел какой-то человек, лица которого я не видела, поскольку оно было скрыто капюшоном серого плаща. Мне он показался подозрительным, и я отсела от него подальше, однако незнакомец переместился следом за мной. Такая навязчивость была не очень приятна. Я встала с холодных камней, на которых сидела, направившись к входу в собор.
Чёрт… Этот человек не отставал… Ладно, сделаю вид, что хочу помолиться и пробуду там очень долго. Может он сам тогда от меня отстанет.
Искоса поглядывая на него, я купила свечи, раздала милостыню нищим и вошла внутрь.
В Дуомо было гораздо теплее. Горят свечи, в свете которых святые на фресках будто оживают, и кажется, что вот-вот сойдут… Да, сегодня собор особенно красив…
Я стояла на коленях и, крестившись, время от времени, слушала мессу. Только очень рассеянно. В одно ухо влетало, а в другое вылетало… Голос священника, служившего мессу, доносился до меня, словно невнятное эхо в отдалении…
Тот человек стоял на коленях рядом со мной. Когда я предпринимала попытки его рассмотреть, он ещё сильнее натягивал капюшон на лицо. У меня возникло ощущение, что этот человек мне знаком. Только кого он мне напоминает? Смутное сходство в его облике есть, вот только с кем, я понять не могу…
И почему он за мной таскается, как немая тень? Мне надо уходить отсюда…
Причём срочно…
Не дожидаясь окончания мессы, я встала с колен и направилась к выходу стремительным шагом, не оглядываясь назад.
Когда я вышла из тёплого помещения, то в лицо сразу ударил свежий морозный воздух. Вечерние сумерки уже сгустились над Флоренцией. Холодный ветер трепал волосы и пробирал меня насквозь.
Тут-то я вспомнила, что забыла свой плащ в аптеке, но возвращаться не хотелось. Как и домой идти. Отец точно будет встревожен, увидев, как я прекрасна с двумя синяками под глазами и исцарапанным лицом. Обхватив руками плечи, вся сжавшись, я шла, куда меня ноги принесут. Без разницы. Лишь бы подальше от людских глаз.
Что до того человека, который и в соборе от меня не отходил, то он и сейчас за мной шёл. Я свернула в проулок, он не отставал, поравнявшись со мной. Вскинув голову несколько демонстративно, я перешла на другую сторону улицы, но тот человек, видимо, отличался завидной настойчивостью.
У меня было желание развернуться и резким тоном спросить, чего он хочет. Вот пристал же… Но я решила его не замечать. Даже оглядываться не надо, чтобы понять то, что он идёт за мной следом. Может, если я не буду его замечать, ему надоест, и он сам отстанет.
Ага, карман шире держи, Фьора Бельтрами. Этот подозрительный субъект не то, что не отставал от меня, но и наоборот шёл за мной, след в след. Как будто на привязи. Это меня уже начало раздражать. Ускорив шаг, я забежала в какой-то переулок. Незнакомец тоже прибавил ходу, свернув в переулок, следом за мной.
Что за человек, честное слово! Чего ему надо от меня? Привязаться больше не к кому?!
Между тем, по мере того, как я уже бежала, надеясь оторваться, этот человек почти был близок к тому, чтобы меня догнать, только теперь он был не один!
У меня похолодела даже кровь в венах от страха, не то, что руки!
Двое мужчин, чьи лица скрыты капюшонами, тёмный переулок квартала Санто-Спирито, одинокая юная девушка, то есть я, навевает своим присутствием здесь смутные сомнения… Господи!
Какая же я дура… Это ж угораздило меня оказаться в квартале, где только воры, убийцы и публичные девки проживают! Чего ради меня понесло сюда?!
Эти двое стремительным шагом шли позади меня, о чём-то переговариваясь между собой шёпотом. Если учитывать, что я здесь одна и без сопровождающего, тех подозрительных людей в плащах двое, и это нехорошее место, то мне ничего приятного не светит… Эти двое уж точно не преподнесут мне цветов.
«Может быть, они вербовщики, а я представляю для них большой интерес?» — посетила меня страшная догадка.
Не став думать дальше, что же им от меня понадобилась, я со всех ног устремилась, сама не зная, куда. Только бы оторваться от тех двоих. Но им совсем не нравилась перспектива потерять такую возможность развлечься в моём лице.
— Стой, шлюха! — донеслось мне вдогонку. — Куда рванула?
— Значит, деньги тебе не нужны? Тем лучше! Благотворительность очень угодна Богу!
Ну, вот, теперь мне вполне ясны их намерения. Обычно, когда злоумышленники наметили себе жертву, которая одиноко бродит по неблагополучному району, они выкрикивают ей вслед оскорбления, которыми обозначают женщин, избравших себе ремеслом торговлю своим телом.
Таким образом нападающие как бы хотят скинуть с себя ответственность за насилие над женщиной, которая-то, по сути, и проституткой не является, потому что у нас такое нездоровое на голову общество, не считающее изнасилование публичной женщины преступлением, дескать, сама себе избрала профессию и всё законно. И никого не волнует, что всё совершалось против воли жертвы. Плевать, что женщина, которая такому подверглась, не публичная. Раз она ходит одна, значит, напрашивается. Она сама спровоцировала насильника (ов) своим разгульным вызывающим поведением, внешним видом и вульгарной одеждой. Никому нет дела до того, как себя ощущает она сама, несчастная жертва… Я уже молчу о полученных ею травмах, как душевных, так и физических…
Я решила, что благоразумнее будет сделать отсюда ноги. Нужно бежать отсюда и как можно скорее, что я и делала. Ещё чего не хватало, стать жертвой насилия со стороны двух недобро настроенных людей!
-
-
29.12.2018 в 11:58Неприятный холодок ужаса подкатил к горлу хлипким комом. От мысли, что мне, возможно, придётся служить развлечением для этих двух, во мне поднималась волна отвращения, на грани брезгливости, и гнева.
Я свернула в узкий переулок, двое мужчин устремились за мной.
Но, чёрт подери, за что?! Ну почему я оказалась в тупике, между стеной два метра высотой, что и не перелезешь с моим ростом 160 см, и между двумя чужими мне мужчинами?!
Всё это обрело в моём мозгу пугающую ясность. Так они меня специально в тупик гнали! Они ожидали, что я умудрюсь здесь заблудиться и сверну не туда! Тогда им и флаг в руки… Кто мне тут на помощь придёт? Если я и начну кричать, вырываться, то привлеку к себе внимание, только ещё, как минимум троих любителей развлечься с девушками в подворотне. Да и эти двое могут меня убить после того, как принудив меня силой и угрозами, получат своё…
Да, участь незавидная… Одна часть меня уже мысленно прощалась со всем, что я так любила и что составляло мою жизнь. Я прощалась с папой, Леонардой и её подругой Коломбой, Кьярой и Хатун… С манящей синевой неба над Флоренцией, моим родным городом. Прощайте все, не поминайте лихом…
Братья Медичи, Джулиано и Лоренцо; несравненная Симонетта Веспуччи, само воплощение красоты и изящества… Прости, что ненавидела тебя, Симонетта, я была к тебе несправедлива…
Прощай, Филипп де Селонже, вспоминай меня хоть иногда, когда уедешь в Бургундию. Надеюсь, тебе хоть на моих похоронах присутствовать разрешат, если вообще будет, что хоронить… Я всегда буду любить тебя.
Даже к гадюке Иерониме, двоюродной тётке, я почувствовала в этот момент особую нежность. Как-то не было на неё больше злобы. Что с умственно ущербной родственницы взять? Её бы пожалеть надо… Тем более, что эта прогулка обещает стать последним, запомнившимся мне событием. Сейчас я была готова простить Иерониме все обиды, нанесённые мне ею.
Не хотелось признавать, но если бы Иеронимы вдруг не стало, я бы ощутила щемящую пустоту в груди от осознания того, что больше никогда мне не выпадет возможность довести до состояния дикой ярости своего злейшего врага. Исчезло бы то, что бы постоянно держало меня в состоянии напряжения и радостного предвкушения того, что смутно похоже на битвы…
Но и была моя вторая сторона, негодующая и восстающая, против насилия, которое хотели надо мной учинить. Нет, я Фьора-Мария Бельтрами, дочь своего отца! Чего бы это мне ни стоило, но я буду защищать свою честь, пусть и ценой собственной жизни. Живой я им не дамся! Всё лицо и руки им искусаю и исцарапаю в кровь, своими руками придушу, если понадобится, но они не получат того, чего бы им хотелось!
Мне больше пришёлся по душе второй вариант…
Я ходила из стороны в сторону, стараясь ничем не выдать перед противниками своего страха и не поворачиваться спиной. Они преграждали мне путь, когда замечали, что я хочу прорваться. Мы смотрели друг на друга, как смотрят кошки на мышей.
Но в итоге я всё равно оказалась прижатой к стене, как бы ни старалась, чтобы меня не схватили.
— Что за девчонку кошмарную ты приметил, Бетти? — подал свой голос спутник моего преследователя и откинул капюшон, а меня передёрнуло, когда прозвучала знакомая мне фамилия.
— А что не так, Антонио? — когда тот человек, в свою очередь, откинул свой капюшон, я теперь не сомневалась, что таскался за мной именно Марино Бетти, управляющий делами моего отца.
Надо же, какой приятный сюрприз, мой крёстный!
— Лицом красивая, царапины и синяки её красоты не портят, фигурка стройная.
Марино Бетти, заметив, что я сделала резкое движение, чтобы убежать, поставил мне подножку, и я упала прямо в уличную грязь, приземлившись на колени. Посадка оказалась не самой мягкой. Ноющая боль при падении пронзила зудящие колени.
Сжав губы, я издала слабый стон и попыталась подняться, но Марино грубо схватил меня за плечи, оторвав от плит, и развернул лицом к себе, сильно встряхнув. На моё активное сопротивление он обращал мало внимания.
К тому же этот Антонио, его мерзкий дружок, ему помогал удерживать меня!
Плечи болели от сильной хватки обоих. Ну, точно они мне синяков своими лапами наставят!
Я вырывалась и всячески отбрыкивалась от Марино и Антонио, его приятеля, только результатов это не давало. Что я могу сделать против них? Они взрослые мужчины, которые могут применить в качестве аргумента грубую физическую силу, а я всего лишь хрупкая девушка.
Может быть, я и смогла бы отбиться, при условии, что я и мой противник будем один на один, но их двое, чёрт возьми! Это не драка с Доменико Аккайоли в прошлом году, когда я ему глаз подбила за то, что он над Пьетро издевался.
Но сейчас против меня двое мужчин, один из которых мой крёстный!
— Марино, пожалуйста, отпусти, — прошептала я, ни живая, ни мёртвая, от страха.
— Фьора, что ж ты такая нервная? Отпущу, но после того, как ты доставишь мне и моему другу удовольствие… — прошептал Марино мне на ухо, поцеловав в щёку, но я отклонилась вправо, потому что жёсткая щетина Марино больно колола мою кожу, а изо рта у него невыносимо пахло винным перегаром.
— Марино, опомнись, ты же пьян! — пыталась я изо всех сил оттолкнуть его от себя. — Не трогай меня, потом же сам пожалеешь!
— Милая, мы ни о чём не будем жалеть, проведя время с тобой, поверь, — Антонио гаденько ухмыльнулся, а его руки в это время блуждали по моему телу. — Марино, девочка загляденье, я и не спорю, вот только суетится много, а это нехорошо… — зазвенели в голосе Антонио нотки враждебности. — Не люблю, когда проститутка ещё и ломается.
— Я не проститутка, — проговорила я глухим от негодования голосом, — и вы оба знаете это! Я Фьора Бельтрами, дочь негоцианта Франческо Бельтрами! Отпустите меня, а то… — я запнулась, прокручивая в голове варианты расправы.
— Что? — отозвался Антонио?
— Предупреждаю, если кто-нибудь из вас меня хоть пальцем тронет, тому не поздоровится. Найдутся те, кто за меня отомстит! — я пыталась воззвать к их благоразумию, если сострадание им чуждо.
— Если вообще найдут твой труп, — прошипел Марино, схватив меня за подбородок и поцеловав в губы. Но тут же отпрянул от меня с диким криком, потому что я прокусила ему губу и теперь отплёвывалась от чужой крови, по вкусу напоминающей железо и соль.
— Иди домой и проспись, скотина пьяная! — за эти слова Марино отплатил мне звонкой пощёчиной, но я даже не вскрикнула, с отвращением и гневом глядя на крёстного. — Хорошая благодарность моему отцу — нападать на его дочь в переулке!
— Если ты вообще его дочь! Или мне рассказать Иерониме всё, что я знаю о тебе, о событиях на площади Моримон в Дижоне 17 лет назад? — проворковал Марино с омерзительной елейностью. — Знаешь, она ведь готова платить мне за такую малость, как компромат на тебя и твоего отца, своим телом, к тому же находит меня отличным любовником…