Fiora Beltrami
Флорентийка. Паутина обмана
ficbook.net/readfic/409679
Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль (ficbook.net/authors/165630)
Фэндом: Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Пейринг или персонажи: Филипп де Селонже/Фьора Бельтрами, Леонарда, Франческо Бельтрами, Карл Смелый, Людовик XI
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Драма, Мистика, Детектив, Психология, Философия, POV, Hurt/comfort, AU, Songfic, ER (Established Relationship)
Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC, Насилие, ОМП, ОЖП, Underage, Беременность, Смерть второстепенного персонажа
Размер: Макси, 132 страницы
Кол-во частей: 25
Статус: заморожен
Описание:
Альтернативная версия событий романа.
Семнадцатилетнюю Фьору Бельтрами, дочь всеми уважаемого флорентийского негоцианта, не оставляют в покое разные видения, причину которых девушка не знает. Но, что интересно, сны Фьоры как-то связаны с её далёким прошлым. Фьора не может помнить тех событий, которые ей снятся, поскольку в ту пору, 17 назад, она была ещё совсем мала - несколько дней от роду.
Какие-то события из них происходят с Фьорой в реальной жизни...
Посвящение:
Посвящается ЖюльеттоБенцониманам.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Я не обижаюсь только на обоснованную критику. Так что критикуйте, раскладывайте по полочкам мои ляпы и высказывайте своё мнение.
vk.com/photo198765421_302602923 - Филипп де Селонже
vk.com/photo198765421_304344931 - Фьора Бельтрами
Пролог. Записки приговорённой к смерти. Первая часть
Флоренция, 1475 год.
Холодно. Отовсюду дует холодный и злой ветер, пронизывающий до самых костей. От него нигде не укрыться. На моём теле только грубое рубище. Босые ноги посинели. Волосы спутанные и грязные. Гребней при мне нет, так что приходилось расчёсывать их пальцами.
Кожа на руках потрескалась и огрубела. Чтобы хоть как-то обеспечить уход своим рукам, я смазывала их куском прогорклого сала, которое вылавливала из супа.
А жевать древесину, чтобы сохранить белизну зубов, мне уже осточертело.
За всё время, что я пробыла в тюрьме, я страшно похудела. Кожа и кости. Стали отчетливо видны ключицы и рёбра. Рёбра видны так сильно, что их даже можно пересчитать… Не то, чтобы меня в тюрьме не кормили, кормить меня хотя бы не забывали. Но на ту еду, что мне приносили, не позарился бы даже голодный беженец. Только крысам и отдавать такое. Хотя крысы, обитавшие в моей камере целыми семьями, сами выстраивались в ряд около меня и сверлили своими чёрными глазками-бусинками. Они дёргали усами, вертели мордочками и попискивали. Приходилось с ними делиться, потому что меня тошнило от одного вида тюремной еды, как бы сильно мне ни хотелось есть. Скверный вид и запах подачки перебивали постоянное сосущее ощущение в моём желудке. Разве что крыс этой бодягой кормить. Хвостатые за месяц привыкли. Наблюдать за тем, как я с каждым днём становлюсь всё больше отощавшей, а крысы в тюрьме всё толще, было горько и смешно одновременно.
Вот будет смеху, если я помру голодной смертью, а стражники явятся, чтобы забрать мой труп, но найдут лишь мои обглоданные останки и разжиревших от тюремных харчей (или моего трупа), грызунов…
Ну, не могу я не думать о таких жутких вещах, сидя в тюрьме уже месяц, за преступления, которых не совершала!
Интересно, а я бы сквозь прутья решётки пролезла? Жаль, что возможности это проверить у меня не будет. Дверь-то у меня в камере железная!
Да, подурнела я… Хоть пугалом или Смертью с косой работать…
На полу гнилая солома, от которой исходит отвратительный запах. С потолка капает вода. Пробовала считать падающие с противным звуком капельки, но вскоре и это надоело. Потеряла счёт числам, дням и ночам. Ноги замёрзли. Чтобы хоть как-то согреться, я села, поджав их под себя и обхватив руками плечи.
Господи, как же мне холодно… Зуб на зуб не попадает, даже мозг отказывается соображать. У меня такое чувство, что он скоро покроется коркой льда… А может быть, мне только кажется, что здесь холодно? Может этот холод тюремной камеры стал частью меня, проникнув в мои кости, жилы и разливаясь по венам, вместе с кровью? Даже мои собственные душа и сердце казались мне глыбами льда.
Но что это значило теперь, когда я лишилась всего? Когда я потеряла своего обожаемого отца, Франческо Бельтрами, который покоится в земле? Мою подругу и камеристку татарку Хатун, вместе с няней и наставницей Леонардой? Когда мой дом, где я росла, разграбили и сожгли? Кстати, верхом цинизма и жестокости было то, что на обломках палаццо Бельтрами сожгли двух дорогих мне людей… Так ещё и меня притащили на это посмотреть! Мерзкие подонки, будь они ВСЕ прокляты!!! От меня ждали чего угодно: слёз, истерик, душераздирающих воплей, обмороков.
От меня хотели добиться горячей мольбы о пощаде для Хатун и Леонарды, которые кричали мне из огня:
- Фьора, не смей рыдать! Ты доставишь им слишком много удовольствия! - были слова моей бедной Леонарды, которую я любила, как родную мать.
- Не смей, хозяйка, - поддерживала почтенную даму Хатун, - они не достойны твоих слёз! Не показывай слабости трусам!
Наши мучители ждали от меня как раз того, чтобы я перед ними на коленях ползала и ступни им целовала, но не моего гробового молчания, превратившего меня в статую. Из-за слёз я толком ничего не видела. Они навернулись мне на глаза, но я не давала им пролиться. Я просто стояла и смотрела, со связанными руками и под надзором стражи, как на обломках моего родного дома сгорают в неистовом огне те, кого я так любила… Увы, но для кого-то чужое несчастье лишь повод мародёрствовать и мучить невинных... Пробуждение самых низменных сторон человеческой натуры…
Возвращаться к этим воспоминаниям мне было очень больно, но я всё равно воскрешала их в своей памяти. Они помогали мне не забывать о ненависти к этим палачам, моим врагам и всем, кто с ними заодно. Я растравляла это чувство ненависти и презрения против них в своей душе.
Даже моей подруги с самого детства, Кьяры Альбицци, не было рядом со мной, чтобы поддержать. Она под надзором своего дядюшки Людовико, который не допустит, чтобы его племянница, потомок благородных Альбицци, общалась с такой, как я!
Что до моей родной и любимой Флоренции, которую я любила всем сердцем, она отвергла меня, одну из своих дочерей, превратившись в мачеху. Флоренция, так горячо превозносившая своих любимцев, могла в ту же секунду свергнуть их с пьедестала и втоптать в грязь, столкнуть в клоаку, на самом дне которой находилась сейчас я.
Огромная волна омерзения, злобы и ненависти захлестнула мою душу… А эта шлюха, моя тётка Иеронима Пацци, торжествует! Гадина такая, чтоб ей вечно в Аду гореть! Убила моего отца за то, что он не уступил её шантажу, отказавшись отдавать меня за её сына Пьетро. Иеронима желала завладеть состоянием Бельтрами, которое папа планировал оставить мне. Именно состояние моего покойного отца Франческо Бельтрами и сподвигло Иерониму на то, чтобы соблазнить управляющего его делами Марино Бетти. Марино и разболтал этой ведьме тайну моего рождения. А она разгласила эту самую тайну на всю Флоренцию. Их обоих я ненавидела со всем пылом своей души.
Я ненавидела Карла Смелого и его покойного отца, герцога Филиппа Бургундского… Я искренне желала сдохнуть в страшных муках отцу моих настоящих родителей, Пьеру де Бреваю. А также мужу моей матери, Рено дю Амелю… Никто из них не сжалился над моими родителями… Что до Пьера и Рено, то они добивались того, чтобы несчастные брат и сестра, Мари и Жан, закончили жизнь на эшафоте.
Но был и ещё один человек, с которым я хотела свести счёты. Конечно же, мой супруг, доблестный граф Филипп де Селонже, запятнавший свой родовой герб женитьбой на девушке, рождённой от кровосмесительной и прелюбодейной связи, желая добыть денег для герцога… Да будь проклят он, эти деньги и его чёртов герцог Карл!
Некогда блистательная юная девушка, Фьора-Мария Бельтрами, руки которой добивались многие поклонники, теперь лишь узница, забытая и покинутая всеми. Я больше никто. Я даже не флорентийка… Дочь проклятых родителей, несчастных брата и сестры де Бревай, Мари и Жана… Отвергнутая жена не любящего меня мужа и даже не дочь своего отца… Какие ещё прискорбные титулы мне добавить?
Каждый может оскорбить, плюнуть в мою сторону, бросить камень. Никто и слова не скажет. Всё можно, всё дозволено. А уж тем более, по отношению к той, которую низвели до состояния жалкой твари, но которая таковой не стала…
ficbook.net/readfic/409679
Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль (ficbook.net/authors/165630)
Фэндом: Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Пейринг или персонажи: Филипп де Селонже/Фьора Бельтрами, Леонарда, Франческо Бельтрами, Карл Смелый, Людовик XI
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Драма, Мистика, Детектив, Психология, Философия, POV, Hurt/comfort, AU, Songfic, ER (Established Relationship)
Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC, Насилие, ОМП, ОЖП, Underage, Беременность, Смерть второстепенного персонажа
Размер: Макси, 132 страницы
Кол-во частей: 25
Статус: заморожен
Описание:
Альтернативная версия событий романа.
Семнадцатилетнюю Фьору Бельтрами, дочь всеми уважаемого флорентийского негоцианта, не оставляют в покое разные видения, причину которых девушка не знает. Но, что интересно, сны Фьоры как-то связаны с её далёким прошлым. Фьора не может помнить тех событий, которые ей снятся, поскольку в ту пору, 17 назад, она была ещё совсем мала - несколько дней от роду.
Какие-то события из них происходят с Фьорой в реальной жизни...
Посвящение:
Посвящается ЖюльеттоБенцониманам.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Я не обижаюсь только на обоснованную критику. Так что критикуйте, раскладывайте по полочкам мои ляпы и высказывайте своё мнение.
vk.com/photo198765421_302602923 - Филипп де Селонже
vk.com/photo198765421_304344931 - Фьора Бельтрами
Пролог. Записки приговорённой к смерти. Первая часть
Флоренция, 1475 год.
Холодно. Отовсюду дует холодный и злой ветер, пронизывающий до самых костей. От него нигде не укрыться. На моём теле только грубое рубище. Босые ноги посинели. Волосы спутанные и грязные. Гребней при мне нет, так что приходилось расчёсывать их пальцами.
Кожа на руках потрескалась и огрубела. Чтобы хоть как-то обеспечить уход своим рукам, я смазывала их куском прогорклого сала, которое вылавливала из супа.
А жевать древесину, чтобы сохранить белизну зубов, мне уже осточертело.
За всё время, что я пробыла в тюрьме, я страшно похудела. Кожа и кости. Стали отчетливо видны ключицы и рёбра. Рёбра видны так сильно, что их даже можно пересчитать… Не то, чтобы меня в тюрьме не кормили, кормить меня хотя бы не забывали. Но на ту еду, что мне приносили, не позарился бы даже голодный беженец. Только крысам и отдавать такое. Хотя крысы, обитавшие в моей камере целыми семьями, сами выстраивались в ряд около меня и сверлили своими чёрными глазками-бусинками. Они дёргали усами, вертели мордочками и попискивали. Приходилось с ними делиться, потому что меня тошнило от одного вида тюремной еды, как бы сильно мне ни хотелось есть. Скверный вид и запах подачки перебивали постоянное сосущее ощущение в моём желудке. Разве что крыс этой бодягой кормить. Хвостатые за месяц привыкли. Наблюдать за тем, как я с каждым днём становлюсь всё больше отощавшей, а крысы в тюрьме всё толще, было горько и смешно одновременно.
Вот будет смеху, если я помру голодной смертью, а стражники явятся, чтобы забрать мой труп, но найдут лишь мои обглоданные останки и разжиревших от тюремных харчей (или моего трупа), грызунов…
Ну, не могу я не думать о таких жутких вещах, сидя в тюрьме уже месяц, за преступления, которых не совершала!
Интересно, а я бы сквозь прутья решётки пролезла? Жаль, что возможности это проверить у меня не будет. Дверь-то у меня в камере железная!
Да, подурнела я… Хоть пугалом или Смертью с косой работать…
На полу гнилая солома, от которой исходит отвратительный запах. С потолка капает вода. Пробовала считать падающие с противным звуком капельки, но вскоре и это надоело. Потеряла счёт числам, дням и ночам. Ноги замёрзли. Чтобы хоть как-то согреться, я села, поджав их под себя и обхватив руками плечи.
Господи, как же мне холодно… Зуб на зуб не попадает, даже мозг отказывается соображать. У меня такое чувство, что он скоро покроется коркой льда… А может быть, мне только кажется, что здесь холодно? Может этот холод тюремной камеры стал частью меня, проникнув в мои кости, жилы и разливаясь по венам, вместе с кровью? Даже мои собственные душа и сердце казались мне глыбами льда.
Но что это значило теперь, когда я лишилась всего? Когда я потеряла своего обожаемого отца, Франческо Бельтрами, который покоится в земле? Мою подругу и камеристку татарку Хатун, вместе с няней и наставницей Леонардой? Когда мой дом, где я росла, разграбили и сожгли? Кстати, верхом цинизма и жестокости было то, что на обломках палаццо Бельтрами сожгли двух дорогих мне людей… Так ещё и меня притащили на это посмотреть! Мерзкие подонки, будь они ВСЕ прокляты!!! От меня ждали чего угодно: слёз, истерик, душераздирающих воплей, обмороков.
От меня хотели добиться горячей мольбы о пощаде для Хатун и Леонарды, которые кричали мне из огня:
- Фьора, не смей рыдать! Ты доставишь им слишком много удовольствия! - были слова моей бедной Леонарды, которую я любила, как родную мать.
- Не смей, хозяйка, - поддерживала почтенную даму Хатун, - они не достойны твоих слёз! Не показывай слабости трусам!
Наши мучители ждали от меня как раз того, чтобы я перед ними на коленях ползала и ступни им целовала, но не моего гробового молчания, превратившего меня в статую. Из-за слёз я толком ничего не видела. Они навернулись мне на глаза, но я не давала им пролиться. Я просто стояла и смотрела, со связанными руками и под надзором стражи, как на обломках моего родного дома сгорают в неистовом огне те, кого я так любила… Увы, но для кого-то чужое несчастье лишь повод мародёрствовать и мучить невинных... Пробуждение самых низменных сторон человеческой натуры…
Возвращаться к этим воспоминаниям мне было очень больно, но я всё равно воскрешала их в своей памяти. Они помогали мне не забывать о ненависти к этим палачам, моим врагам и всем, кто с ними заодно. Я растравляла это чувство ненависти и презрения против них в своей душе.
Даже моей подруги с самого детства, Кьяры Альбицци, не было рядом со мной, чтобы поддержать. Она под надзором своего дядюшки Людовико, который не допустит, чтобы его племянница, потомок благородных Альбицци, общалась с такой, как я!
Что до моей родной и любимой Флоренции, которую я любила всем сердцем, она отвергла меня, одну из своих дочерей, превратившись в мачеху. Флоренция, так горячо превозносившая своих любимцев, могла в ту же секунду свергнуть их с пьедестала и втоптать в грязь, столкнуть в клоаку, на самом дне которой находилась сейчас я.
Огромная волна омерзения, злобы и ненависти захлестнула мою душу… А эта шлюха, моя тётка Иеронима Пацци, торжествует! Гадина такая, чтоб ей вечно в Аду гореть! Убила моего отца за то, что он не уступил её шантажу, отказавшись отдавать меня за её сына Пьетро. Иеронима желала завладеть состоянием Бельтрами, которое папа планировал оставить мне. Именно состояние моего покойного отца Франческо Бельтрами и сподвигло Иерониму на то, чтобы соблазнить управляющего его делами Марино Бетти. Марино и разболтал этой ведьме тайну моего рождения. А она разгласила эту самую тайну на всю Флоренцию. Их обоих я ненавидела со всем пылом своей души.
Я ненавидела Карла Смелого и его покойного отца, герцога Филиппа Бургундского… Я искренне желала сдохнуть в страшных муках отцу моих настоящих родителей, Пьеру де Бреваю. А также мужу моей матери, Рено дю Амелю… Никто из них не сжалился над моими родителями… Что до Пьера и Рено, то они добивались того, чтобы несчастные брат и сестра, Мари и Жан, закончили жизнь на эшафоте.
Но был и ещё один человек, с которым я хотела свести счёты. Конечно же, мой супруг, доблестный граф Филипп де Селонже, запятнавший свой родовой герб женитьбой на девушке, рождённой от кровосмесительной и прелюбодейной связи, желая добыть денег для герцога… Да будь проклят он, эти деньги и его чёртов герцог Карл!
Некогда блистательная юная девушка, Фьора-Мария Бельтрами, руки которой добивались многие поклонники, теперь лишь узница, забытая и покинутая всеми. Я больше никто. Я даже не флорентийка… Дочь проклятых родителей, несчастных брата и сестры де Бревай, Мари и Жана… Отвергнутая жена не любящего меня мужа и даже не дочь своего отца… Какие ещё прискорбные титулы мне добавить?
Каждый может оскорбить, плюнуть в мою сторону, бросить камень. Никто и слова не скажет. Всё можно, всё дозволено. А уж тем более, по отношению к той, которую низвели до состояния жалкой твари, но которая таковой не стала…
-
-
29.12.2018 в 12:43- Мадам, что с вами? - встревожился Матье.
- Фьора, будет тебе, - проговорил я, пересев с коврика на траву рядом с женой. - Неужели обиделась? - протянув к ней руки, чтобы обнять, я никак не мог даже предположить, что девушка яростно отпихнёт меня. - Да что с тобой такое творится, ты можешь по-человечески объяснить?! - не сдержал я своего гнева.
Вот опять! Один раз на корабле мне дерзила, теперь в присутствии друга и Симоны, которая предоставила своё гостеприимство, да ещё и на глазах у служанки!
- Шретьенотта, иди в доме прибери, - велела Симона прислуге, словно прочитав мои мысли. Та послушалась, удалившись в дом. - Филипп, ты б не кричал на неё, - обратилась ко мне мягко пожилая дама, - сам видишь, как Фьора за тебя тревожится и любит, как ты ей дорог...
От слов Симоны у меня словно что-то дрогнуло внутри. Ненавижу, когда она таким тоном ко мне обращается, да ещё и при таких обстоятельствах. Чувствую себя бездушным сухарём по отношению к жене, которая всего лишь хотела всегда быть рядом со мной даже на войне. Может, я перегнул палку? Наверно, стоило вести себя с Фьорой немного по-другому, не столь категорично?
Но даже мимолётные угрызения совести всё равно не могли заставить меня взять свои слова обратно. Фьора должна находиться в моём доме, а не рисковать своей жизнью, увязываясь за мной воевать.
- Она мне тоже, но я не могу брать её с собой, потому что это опасно, Симона, вы понимаете? - спросил я с горечью, покачав головой. - Не могу я таскать тебя за собой, как солдатскую девку! - адресовал я эти слова уже Фьоре, которая всё равно даже не поднимала головы от колен и не смотрела на меня. - Ты останешься в Селонже, - выделил я интонацией последние слова, - на этом, Фьора, закончим спор.
- Да, конечно, мне велено быть в Селонже, пока ты на войне, - отозвалась тускло Фьора.
- Мадам, я рад, что вы поняли это, - облегчённо выдохнул Матье и ушёл в дом.
- Я буду сидеть себе спокойно в Селонже и ни о чём не тревожиться, - пыталась Фьора, как я понял, унять дрожь в голосе, - а ты тем временем будешь жизнью рисковать, лишения терпеть... И это в то время, когда я сама в тепле, уюте, не голодаю и не знаю военных тягот, не подвергаюсь опасностям... - проговорила она сипло. - Я же только и способна, что сидеть и крестиком вышивать, на большее у меня таланта не хватает, я ведь никчёмная! Конечно, нечего мне там глаза тебе мозолить своим видом! - Фьора сделала несколько прерывистых вдохов. - Да ты и не хочешь, чтобы я была с тобой в горе и в радости, я обуза для тебя! Ещё бы - дочь купца, да к тому же бесприданница! Всему двору герцога Карла на смех!
Господи, чего она опять прицепилась к этому? Откуда у Фьоры такая потребность в демагогиях, не имеющих к теме никакого отношения?
- Фьора, это тут при чём, ты мне объясни! - потеряв над собой всякий контроль, я схватил Фьору за плечи и довольно резко несколько раз встряхнул, чтобы она опомнилась. - Чёрт возьми, мне там не до тебя будет, ты понимаешь? Некогда будет следить, чтоб ты никуда не встряла!
- Я не буду никуда встревать, - упрямо возразила Фьора дрожащим голосом, - правда... И хлопот тебе доставлять не буду, только возьми с собой... - шептала она прерывающимся и дрожащим голосом, по-прежнему закрывая лицо руками.
- Фьора, ты плачешь, что ли? - попытался отнять её руки от лица, но Фьора меня вновь оттолкнула, уткнувшись лицом в колени. - Мне, думаешь, так хочется с тобой расставаться? Встань, а то ещё простудишься, сидя на холодной земле.
Странно, почему-то сейчас Фьора не отталкивала меня с враждебностью, когда я обхватил её за талию и помог подняться на ноги.
- Простите, что так получилось, - адресовал я неловкое извинение ничего не понимающей и поражённой Симоне, не отпуская от себя жену, направляясь к двери, ведущей из сада в кухню.
Фьора просто шла рядом, чуть не успевая и спотыкаясь, упорно не желая поднимать головы и не глядя под ноги.
Несколько раз даже приходилось её ловить в считанных сантиметрах от земли, потому что девушке случалось наступать себе на подол нового синего платья.
Оказавшись в кухне, я первым делом усадил жену на стул и налил ей стакан холодной воды. По-прежнему трясущимися руками Фьора держала стакан, делая жадные глотки, время от времени переводя дыхание.
Глаза налиты кровью, мышцы лица и губы всё ещё немного дрожат, лицо опухло и покраснело. Так и есть, плакала.
- Фьора, я сказал один раз, повторю второй и даже третий, что на войну тебя с собой не возьму. Ты моя жена, поэтому твоя безопасность для меня куда важнее, чем твоё желание податься в армию кухаркой... - Тяжело такое говорить, самому ведь не хочется с ней расставаться - за эти пять недель Фьора стала для меня самым родным и близким человеком, но ведь надо думать о её благе, даже если она начнёт яростно протестовать.
Нечего давать Фьоре ложные надежды на то, что она уедет на войну со мной. Хотя мириться с моим решением, как видно, она не собирается. Это сейчас она тихая и покорная, но только до поры до времени. Негодование Фьоры из-за всего сказанного мною сейчас можно прочитать по её выразительным глазам. Уж они красноречивее любых слов могут сказать.
- Всё равно с тобой отправлюсь, - продолжала Фьора упорно стоять на своём, поставив пустой стакан на стол и крепко схватив меня за руку, - мне плевать, что там будет опасно... Я этого не боюсь... - девушка, не мигая, дерзко смотрела мне в глаза. - Филипп, когда я говорила, что хочу отправиться с тобой, я имела в виду, что хочу освоить все необходимые боевые навыки, чтобы на войне не быть тебе в тягость.
- Фьора, что ты говоришь? Опомнись!.. - впору было мне за голову хвататься или биться этой же своей головой о стену.
- Я тебя очень прошу, научи всему, что знаешь сам! - страстно воскликнула Фьора, прижав мою руку к своей левой груди. Даже сквозь бархатную ткань синего платья и шёлк белой нижней рубашки я ощущал биение сердца девушки. - Обещаю тебе, что буду очень стараться. Можешь спрашивать с меня вдвое больше, чем с Матье, не давай никакого спуску. Я и слова поперёк не скажу, только возьми с собой!
- Посмотрим, Фьора, посмотрим, - ответил я ей неопределённо. - Боевые навыки для саморазвития - пожалуйста, но взять тебя с собой обещать не могу.
- И на том спасибо! - воскликнула она обрадованно, вскочив со стула и обняв меня, крепко поцеловала в щёку, после чего убежала из кухни во дворик. Удивительно, как на неё повлияли эти мои слова. Несколько минут назад была такая подавленная, а из кухни выбежала такая сияющая...
Хоть этот разговор и вызвал у меня некоторое замешательство, план того, как отвадить Фьору от её новой затеи уже созрел. Выход есть - обрушить на голову бедной девушки шквал необъективной критики, чтобы вызвать у неё устойчивое отвращение к военному делу. Обычно я не цепляюсь к каждой мелочи, но придётся этому научиться. Глядишь, Фьоре это надоест, потому что некто умный, то есть я напрочь отобьёт у неё охоту к освоению боевых навыков.
Зато, если у Фьоры к военному делу возникнет отвращение моими стараниями, можно быть спокойным, что она предпочтёт сидеть дома, чем за мной в походе таскаться.
Фьора искренняя, отзывчивая, очень добрая и сострадательная, ненавидит насилие. Там, на войне, все эти ужасы предстанут перед её взором. Она не должна иметь ничего общего с этим враждебным миром, не должна хоть как-то с ним соприкасаться. Симона Морель, Шретьенотта и Матье де Прам правы: на войне рядом со мной Фьоре делать нечего.
Да уж, покоя мне ждать нечего как раз-таки из-за стремления Фьоры осваивать для себя нечто новое.
Выйдя из кухни во двор на свежий воздух, я застал Фьору, сидящей на ковре под деревом, в обнимку с Симоной, которая ей что-то шептала на ухо, поглаживая морщинистой рукой по спине и голове. Я, конечно, не слышал того, что Симона ей говорила, но, как понял, пожилая женщина её успокаивала. Если верить улыбке, тронувшей губы Фьоры, слова Симоны отклик у неё встречали.
- Всё хорошо, Филипп? - спросила у меня Симона, подняв голову.
- Да, конечно. Всё нормально, спасибо за беспокойство, - обронил я, направляясь к калитке, ведущей уже на улицы города.
- Надолго уходишь? - взволновалась Фьора, обратив взор своих глаз на меня.
- Нет, ненадолго, у меня важное дело в городе есть. Я скоро приду. Без моего ведома, чтобы никуда из дома не отлучалась. - В ответ на моё наставление Фьора только согласно кивнула, а я вышел, направившись к дому знакомого нотариуса, живущего через три улицы от дома Симоны Морель.
В конюшню решил не заходить: идти ведь всего ничего.
-
-
29.12.2018 в 12:44Дом нотариуса Жака Сеньена, к которому часто обращались мои родители, ныне покойные, ещё с той поры, когда на свете не было даже моего старшего брата Амори - не то что меня, изменился мало. Та же крыша из красной обожжённой глины, белые стены, дубовые массивные двери. Тот же небольшой сад, разбитый на заднем дворе умелыми руками садовника. Сколько помню себя, любил тут бывать.
Судя по тому, что дом и сад выглядят ухоженными, хозяина до сих пор заботит пригожесть того места, где он живёт.
Вот только к самому Жаку Сеньену годы оказались не очень милосердны, хотя он по-прежнему не терял живости своего нрава и бодрости.
Встретил Жак Сеньен меня очень приветливо и даже радостно. Какое-то время, не столь уж долгое, мы стояли на пороге и просто беседовали. В разговоре касались разных тем: политика, войны, литература, наука...
Новость о моей женитьбе Жака даже обрадовала.
- Наконец-то уже за ум взялся! - радостно воскликнул старик, хлопнув меня по плечу. - Я уж думал, никогда не женишься.
- Кто ж знал?.. - задал я вопрос скорее самому себе, чуть улыбнувшись.
- Кто она? - Жак так пристально смотрел мне в глаза, что я даже растерялся.
- Месье Жак, вы о чём?
- Кто та дама, ставшая твоей женой? - пояснил пожилой человек. - Это одна из сестёр де Морней - Луиза или Аньес? - Я покачал головой. - Мари де Ла Ренье? Кристина де Верньи? Шарлотта де Кьюри? - пытался дознаться старик.
- Ни одна из них. Скажу даже, что моя жена не является фрейлиной ни принцессы Марии, ни герцогини Маргариты, поскольку не имеет отношения к двору монсеньора и родом не из Бургундии.
- Если не из Бургундии, то откуда?
- Из Флоренции.
- А! - воскликнул Жак, хлопнув себя по лбу. - Туда ведь тебя герцог Карл посылал, как ты говорил мне до отъезда, за займом?
- Да, так и есть.
- А поженились вы как? - не уставал задавать вопросы месье Сеньен.
- Без пышных церемоний и спонтанно, о чём оба не жалеем, - ответил я, втайне желая, чтобы Жак потерял интерес к такому событию, как мой брак с Фьорой.
- Значит, по любви... Всё же лучше, чем по договорённости, когда поводом к свадьбе служит лишь богатство и между супругами нет места искренним привязанностям... - проговорил с улыбкой нотариус. - Как обстоят дела с займом для герцога? Ты его добился?
- Увы, нет, не добился. Думаю ехать за займом в Милан, но неделю побуду дома с женой. Надо же помочь ей освоиться. Всё же она будет имением управлять в моё отсутствие.
- Что ж, я поздравляю тебя, Филипп, от всей души поздравляю. - Жак по-родственному обнял меня. - Ты расскажешь мне о ней? Какая она, та девушка?
- О, Жак, Фьору в двух словах не опишешь. Это необыкновенная девушка... Прекрасная, добрая и умная, самоотверженная, смелая, искренняя, щедрая и любящая... Все её положительные черты характера слишком долго перечислять.
- Филипп, ты ко мне по делу или в гости просто так пожаловал? - спросил Жак, внезапно опомнившись.
- Вообще-то по делу, причём важному.
- Так что ж ты сразу не сказал? - прозвучал вопос Жака скорее как восклицание, а сам пожилой человек буквально втащил меня за руку в дом.
- Так вы и не спрашивали меня о деле, - проговорил я, осматриваясь по сторонам, смутно радуясь тому, что в доме Жака ничего с годами не изменилось.
Та же дорогая плитка и дерево, которыми покрыты полы. Стены покрашены свежей краской цвета слоновой кости. На стенах висят портреты его уже выросших троих детей - двух сыновей и дочери, покойной супруги и родителей.
Потолки, судя по всему, побелили сравнительно недавно.
В новых канделябрах, - я пришёл к выводу, что они новые, потому что раньше не видел у старого друга моей семьи таких, - стоят свечи.
Мебель в ухоженном состоянии, как будто недавно купленная.
Даже деревянная винтовая лестница, по которой я и Жак Сеньен поднимались в его кабинет, держась за перила, не скрипела.
Проведя меня в кабинет, Жак сел в кресло за свой стол и указал на кресло, стоящее напротив него, на край которого я присел.
- Так что за дело привело тебя ко мне? - Жак внимательно всматривался в моё лицо, словно что-то пытаясь прочитать.
- Война за независимость Бургундии не окончена, и монсеньор Карл нуждается в преданных ему людях. Я не могу отсиживаться дома в такое время. Но у меня есть жена, интересы которой я должен соблюсти. Мы поженились без разрешения её отца. История слишком длинная, чтобы её рассказывать, но у нас были свои причины поступать именно так.
- Филипп, ты... - Жак схватился за виски. - Вот так просто взяли и поженились, не получив согласия её семьи?
- Да, без согласия её отца. Я опасаюсь, что он может и не принять свою дочь обратно, если вдруг я не вернусь с войны живым. Именно поэтому и пришёл сюда. Мне нужно составить документ, по которому всё после моей смерти унаследует жена...
-
-
29.12.2018 в 12:44- Да. Так хоть мне за Фьору спокойнее будет. Жак, скажите, - вдруг посетила меня одна тревожная мысль, - завещание же оспорить можно?
- Вообще-то да, оспорить завещание можно. Найти в законе лазейку, объявить тебя безумцем или сказать, что та девушка тебя околдовала - вот ты и подписал все документы в её пользу, завещав ей всё состояние. Фьору могут объявить еврейкой или обвинить в том, что она подослала к тебе наёмного убийцу...
- Фьора - и подослать ко мне убийцу? - эта мысль показалась мне настолько бредовой, что я, не сдержавшись, скептически фыркнул. Ведь несмотря на изредка вспыхивающие между мной и Фьорой конфликты, которые мы улаживали очень быстро, я ни разу не усомнился в своей жене и в её чувствах, так что любовь и верность Фьоры для меня не нуждались в лишних доказательствах - у неё всё на лице написано, читается в её ясных серых глазах. - Да ни один здравомыслящий человек, который видел нас вместе, в это не поверит. Фьора в жизни никому не делала зла, - первой, во всяком случае, - это очень милая и честная девушка, светлая и искренняя. Не ревностная католичка, но благочестивая и добрая. Да и как Фьору возможно объявить еврейкой, если она выросла в Италии и христианка?
- Достаточно подбросить ей оккультные предметы иудеев, а остальное сделает церковь, которая вряд ли упустит возможность урвать своё от отнятого состояния неискушённой в интригах женщины. Поверь человеку, живущему в этом бренном мире не одно десятилетие, найдутся подлые люди, чьи злые языки способны опорочить даже святую. Мало ли у тебя может объявиться родственников мужского пола, претендующих на имение...
- Как же тогда исключить возможность того, о чём вы сказали? Мне нужны гарантии, что в случае моей смерти Фьора не останется на улице и без денег, если отец не примет её.
- Поверь, такую возможность исключить можно, заверив все необходимые бумаги в присутствии хотя бы двух свидетелей. Ты можешь прийти ко мне сегодня же со своей супругой и свидетелями, поскольку её подпись тоже необходима.
- О, как раз с этим трудностей не будет! - вырвалось у меня обрадованно. - Жак, скажите, ведь можно написать доверенность, по которой моя жена сможет управлять всем в моё отсутствие?
- Да, с этим тоже можно обратиться ко мне.
- Тогда я лишь ненадолго покину Вас. - Встав со стула, я пожал руку пожилому человеку на прощание и вышел из кабинета, после спустившись вниз по лестнице и выйдя из гостеприимного дома друга моей семьи.
Придя к Симоне, я не нашёл Фьору в саду, где она всего каких-то полчаса или больше пробыла с пожилой дамой. Зато обнаружить девушку удалось в конюшне, где она старательно срисовывала сидящую верхом на Марсии Шретьенотту. Служанка сидела в седле верхом на Марсии, спокойно поедающей овёс, и старалась, чтобы ни одна мышца на румяном лице не дрожала. Но такой труд был не совсем по силам Шретьенотте, не любящей монотонность, и изредка ей случалось зевнуть, прикрывая рот ладонью, что вызывало у Фьоры недовольное:
- Шретьенотта, не нарушай композицию! - потом уже спокойнее добавила: - Не вертись, а то криво портрет получится.
Я просто стоял в стороне и смотрел, как девушка делает аккуратные штрихи, изредка поднимая голову и внимательно всматриваясь в лицо служанки, непонятно каким образом уговорённой побыть моделью. Никому не мешал, просто наблюдал со стороны, отметив про себя, что у Фьоры красиво получается рисовать. Персонаж на холсте кажется живым, только красок ему добавить бы не помешало.
Но, к счастью для Шретьенотты, её вскоре избавили от столь долгого позирования. Практически тяжело спрыгнув с седла, она, выйдя из конюшни, отправилась по своим домашним делам. Спасло её то, что мне, Фьоре и Симоне с Матье надо было нанести визит Жаку Сеньену, о чём все узнали от меня. Правда, Фьору немного раздосадовало то, что ей не дали спокойно порисовать.
Однако от её досады не осталось и следа, когда ей представили друга моей семьи, довольно тепло принявшим её в своём доме и живо интересующимся всем, что связано с Флоренцией, а разговоры о городе, который Фьора никогда не вырвет из сердца, - хоть и сейчас этот город запретен для неё, - всегда зажигали в ней радостную искру.
Заворожённый тем, о чём поведала ему Фьора, Жак всё же не позволял себе долго витать в облаках и вернул нас всех именно к тому, зачем мы пришли.
Все документы, по которым Фьора могла управлять землями и наследовать всё в случае моей смерти, составлены верно и по всем правилам, даже в нескольких экземплярах, и заверены подписями Матье де Прама и Симоны Морель, охотно взявших на себя обязанности свидетелей, помимо моей и Фьориной подписей.
Лишь вечером, когда мы вернулись в дом Симоны, Фьора, оставшись наедине со мной в отведённой нам комнате, отложила гребень, которым расчёсывала густую массу своих чёрных волос, и пристально посмотрела мне в глаза.
- Только попробуй не вернуться с войны живым, Филипп де Селонже, только попробуй!.. - хоть взгляд серебристо-серых глаз был дерзок, голос её срывался, а губы дрожали. - Я... я... из-под земли тебя достану, но смерти не отдам! Твоя жизнь принадлежит мне, как принадлежит тебе моя собственная жизнь, в чём ты клялся у алтаря! Ты понял? Не заменит мне тебя никогда то, что ты по документам хочешь мне оставить... Только попробуй не вернуться... - резко отвернувшись, Фьора скользнула под одеяло, плотно в него закутавшись. Только волосы разметались по подушке.
Вскоре она уснула, попав под власть Морфея, а я сидел на краю кровати и гладил спящую девушку по щеке. Странная она, сумасбродная и неуправляемая, взбалмошная, импульсивная, открытая и добрая, бескорыстная, не привязанная к деньгам или вещам. Эти странности и есть самое прекрасное в ней...
-
-
29.12.2018 в 12:47Даже не верилось, что этот непростой день наконец-то закончился. Тишина окутала дом на улице Форж, в котором словно застыла жизнь.
Лишь потрескивание дров в натопленном камине нарушало это безмолвие.
Теперь, когда все документы подписаны и должным образом заверены, можно не беспокоиться за будущее той, кто стала моей женой перед Богом и законом. Даже если смерть найдёт меня в сражении, Фьора не останется ни с чем: у неё будут земли и средства для подержания достойной жизни, она будет носить моё имя и принадлежать к бургундской знати, вместе с именем ей придётся носить и траур. Но имя и титул графини де Селонже послужат ей хорошей защитой. Надеюсь, мой тесть сеньор Бельтрами недолго будет в обиде на свою дочь, ведь Фьора ему не чужая, всё-таки он её семнадцать лет растил. Да и как можно долго держать зло на такую добрую, искреннюю и светлую девушку, которая совершила этот поступок лишь с одной-единственной целью - уберечь дорогих для неё людей от козней тётки?
Фьора спала столь крепко, прижимаясь ко мне во сне, что её бы не разбудил и грохот пушек над головой. Тяжёлые чёрные пряди падают на её лицо, которое в лунном сиянии кажется ещё бледнее, и ресницы отбрасывают бледные тени на её щёки, на губах умиротворённая улыбка и её дыхание едва можно уловить. Невольно возникало ощущение, что видишь перед собой прекрасную статую, сотворённую гениальным скульптором.
Было что-то в красоте девушки нежное, неуловимое и не совсем земное, не принадлежащее этому миру.
Поток моих размышлений прервала Фьора, - совершенно случайно и во сне, - резко пихнув своей ногой мою ногу, и прижавшись ещё сильнее, чуть дрожа всем телом.
«Неужели опять её сны, из-за которых она последние пять недель нервная?» - думал я, слегка поглаживая девушку по спине, от чего она обычно успокаивалась.
И так эта ночь выдалась беспокойной для нас обоих. Мало было этих снов Фьоры про казнённых Жана и Мари де Бревай, смертном приговоре по ложным обвинениям и о каком-то монахе Ортеге, заявившемся к ней в тюремную камеру. Ко всему этому прибавился сон о том, что в доме напротив насильно удерживают какую-то молодую женщину, живущую в ужасных условиях и подвергающуюся издевательствам двух телохранителей.
Я, конечно, знал, что история у дома напротив не самая радостная и светлая, скорее даже зловещая, но чтобы один вид этого дома вызывал у Фьоры кошмары, от которых её трясёт… Ей и раньше снились сны, внушающие мне опасения, когда мы плыли в Марсель, но уж очень такие случаи участились. Теперь эта девушка, прикованная к стене в подвале дома напротив, приснившаяся Фьоре…
Мысленно я вернулся в своих воспоминаниях к тому дню, когда Фьора впервые поделилась со мной своими видениями, в саду внутреннего дворика палаццо Бельтрами. Столько всего было хитро переплетено в этом сне: брак по расчёту, не принесший счастья, и религия, Рай и Ад с Чистилищем как в «Божественной комедии» Данте, философия, размышления о смысле жизни и о том, какой привкус имеет месть. Убийство мною Марино Бетти, предавшего своего благодетеля и порочившего память его погибшей от кинжала кузена дочери.
Эпизод в таверне «Сердце Тосканы», когда я во сне Фьоры хотел спровоцировать на драку одного изрядно набравшегося игрока в кости и таким образом найти свою смерть, и когда Фьора закрыла меня собой.
Всё чаще стал приходить к мысли, что сон этот Фьора видела неспроста, если отдельные моменты из него начали сбываться. Остаётся загадкой, как ещё девушке удалось сохранить ясность рассудка. Любой другой давно бы обезумел, окажись на месте Фьоры.
Заученные как аксиомы слова, что все её сны – лишь плод нервного напряжения, вызванного тем, что ей пришлось пережить, отклика у неё не находили. Повышенная тревожность, возникающая от сильной впечатлительности, давала о себе знать, и я порой терялся, не зная, что делать.
Конечно, эти видения не могли не отразиться на Фьоре, раз пять за ночь просыпавшейся от своих же криков и в холодном поту. Кое-как мне удавалось её успокоить, взяв на руки и прижав к себе, слегка прикасаясь губами к её холодному лбу и убирая с лица прилипшие чёрные пряди. Спустя некоторое время она успокаивалась и ещё долго смотрела перед собой в одну точку, почти не дыша.
После стакана холодной воды с мёдом и липового отвара ей стало лучше. Сон был уже спокойным. Но одно ясно как день: атмосфера Дижона отражается на Фьоре очень пагубно, поэтому будет лучше поскорее отсюда уехать.
Посмотрим завтра город, как того хотела Фьора; продуктов в дорогу купим и медицинские трактаты Авиценны, к которым у Фьоры вдруг появился интерес. С чего бы это? Хотя, чем бы ни тешилась, лишь бы со мной на войну не рвалась, но послезавтра вечером отсюда уже надо уезжать, а то сны Фьоры мне теперь внушают куда более серьёзные опасения.
Обстановка столицы Бургундии оказалась очень нездоровой для девушки, которая и так в последнее время сильно взвинченная из-за своих снов и пережитых жизненных потрясений.
Глядя на нынешнюю Фьору, всё сложнее было узнать в ней ту жизнерадостную и солнечную девушку, какой я впервые увидел её на балу во дворце Медичи, во Флоренции. За пять недель моя жена сильно изменилась, и перемены эти в ней видеть мне было горько.
Похудевшее и бледное лицо, круги под глазами от недосыпаний из-за преследующих её кошмаров.
Как будто некто невидимый выпивает её до дна.
Напускная бравада, за которой она прятала усталость с тоской и смятением. Даже улыбалась натянуто, создавая лишь видимость того, что она ни о чём не печалится. Наверно, Фьора привыкла переживать всё случившееся с ней, целиком уходя в себя. Она не столько стремилась уверить других, что ничем не обременена, сколько саму себя.
-
-
29.12.2018 в 12:47Звук на какие-то несколько секунд стих, но потом возобновился, зато я теперь не сомневался, что эти странные звуки доносятся из шкафа для платьев.
Скорее всего, в шкафу прогрызли дыру мыши.
Но усилившийся шорох натолкнул меня на мысль, что для мыши это нечто ведёт себя несколько шумно.
Встав с кровати, я старался осторожно ступать по полу, чтобы случайный скрип половиц не потревожил Фьору, которая и так морально устала от того, что видит в снах.
Подойдя к шкафу, я медленно открыл дверцу. И тут же резким движением захотел закрыть обратно, но удержался. Шум и правда издавали совсем не мыши, а какой-то человек. Присмотрелся к нему внимательнее, благо в темноте вижу хорошо, как кошки. На самой нижней деревянной полке лежал бедно одетый молодой человек, на вид крестьянин, свернувшись клубком. В спутанных волосах виднелась тонзура, черты исхудалого и не очень красивого лица грубоватые.
Вот только что он делал в отведённой мне с Фьорой спальне и кто он вообще такой?!
Это я и намеревался тотчас же выяснить, принявшись без всяких церемоний трясти его за плечо. Пробормотав что-то неразборчивое, мужчина кое-как приподнялся и сел, протирая глаза.
- Доброй ночи, - поприветствовал я того, чьё присутствие вызывало у меня весьма серьёзные подозрения. Почему-то в голову просился вариант, что ночной гость из шкафа вполне может оказаться грабителем.
- Доброй ночи, - прошептал он едва слышно, обхватив колени.
Вот только его угнетённый и потерянный вид заставлял меня усомниться в своей догадке.
- Ты кто такой?
- Кристоф.
- Филипп, но не скажу пока, что рад нашему весьма странному знакомству. Итак, Кристоф, что ты делаешь в шкафу?
- Прячусь.
- От кого же?
- От людей, которые разыскивают меня, намереваясь вернуть туда, откуда я столько лет мечтал вырваться...
- И откуда же ты столько лет мечтал вырваться, Кристоф?
- Из монастыря Сито, где задыхался вот уже семнадцать лет, и куда меня упрятал мой ненавистный папаша Пьер де Бревай.
При упоминании беглым монахом этого имени меня передёрнуло где-то внутри, но внешне я ничем своего волнения не выдал.
- Ну, раз монашеская жизнь тебя никогда не прельщала, - а по тебе видно, что не сам в монастыре оказался и не по своей воле, - можешь не бояться - не выдам. Селонже никогда не были доносчиками.
- Благодарю за понимание, - вырвалось у него облегчённое, - я уж думал, пропал...
- Не холодно тут в шкафу? - неожиданно для самого себя спросил я своего странного знакомого. - Может мне плащ свой принести?
- О, нет, спасибо. Так обойдусь. Вчера, когда я сбежал, мне приходилось спать под открытым небом и пить воду из ручьёв, питаясь чёрствым куском хлеба.
- Но если что, скажи. Доброй ночи, Кристоф, - пожелал я, закрывая шкаф.
- Взаимно.
Так, беглый монах в шкафу, что до сих пор кажется мне чем-то абсурдным, как непрекращающийся бредовый сон. И почему-то нашедший убежище в шкафу нашей с Фьорой комнаты.
Что-то подсказывает мне, моя несравненная супруга приложила тут свою нежную ручку...
Кстати, Фьора... Обычно, когда со мной или в ближайшем радиусе от меня случается нечто абсурдное и странное, что не может произойти ни с одним другим человеком, Фьора точно с этим неразрывно связана.
Первый раз, когда мне довелось поплавать в ледяной зимней воде, прямо под окнами её дворца, и когда Фьора не оставила меня мёрзнуть на улице после незапланированного купания.
Во второй раз, когда Фьора по неосторожности убила своего крёстного и управляющего делами Франческо Бельтрами - Марино Бетти, и когда мы вместе закапывали труп.
А теперь и Кристоф, спящий в шкафу...
Всё сходится. Там, где случается нечто, неподдающееся привычному пониманию, нужно искать неповторимый почерк моей жены Фьоры, этой всегда интригующей меня черноволосой колдуньи с глазами цвета неба, затянутого непроглядными серыми тучами.
«Всё, кому-то сейчас придётся давать объяснения во всём произошедшем!» - думал я, решительным шагом направившись к кровати и присев на край, принявшись мягко трясти за плечо Фьору, что-то недовольно пробормотавшую во сне.
- Фьора, проснись, ты слышишь меня? - слегка встряхнув девушку, я приподнял её и усадил на постели, прислонив к подушкам.
- Филипп де Селонже, что ты за человек... - Фьора зевнула, непонимающе глядя на меня сонными глазами, чуть прищурив их. - И зачем тебе меня понадобилось будить среди ночи? - затем она посмотрела в окно, всё ещё зевая и протирая кулачками глаза. Про себя я отметил, что этот её жест чем-то даже схож с жестом Кристофа. - Не рассвело даже ещё, солнце не встало...
- Фьора, мне нужно кое о чём тебя спросить.
- О чём же, родной?
- Фьора, не проявишь ли ты любезность, объяснив мне, что в шкафу делает некий сбежавший монах Кристоф де Бревай и как он там оказался?
- А, я вижу, вы уже познакомились, - слабая улыбка промелькнула на её губах, - Кристоф в саду прятался от своих преследователей, вот Симона со мной и нашла хорошее место, где бы он смог спрятаться. Нашу комнату не обыскивали, потому что мадам Морель сказала, что для её больной племянницы, - для меня то есть, - вредно, когда её беспокоит много незнакомых людей. Слабое сердце и ещё повышенная тревожность у меня по нашей легенде. Шретьенотта Кристофа сытно накормила, так что не беспокойся об этом.
- Когда же всё произошло?
- Пока ты уходил по делам в город. Филипп, это всё, что тебе хотелось узнать?
- Да, всё.
- Может всё-таки выспимся по-человечески?
- Ты не выспалась...
- Да, причём сильно.
- Тогда доброй ночи, Фьора. - Взяв её руки в свои, я прикоснулся губами к её тонким запястьям. Всё ещё сонная, Фьора улыбалась. В глазах загорелся ласковый огонёк.
- Иди ко мне, а то я замёрзла очень. - Откинув одеяло, Фьора подвинулась, освободив мне место рядом с собой, а я улёгся рядом, притянув её к себе и накрыв нас одеялом. Фьора положила голову мне на плечо, закрыв глаза, и крепко прижавшись.
- Спи, моя родная, - прошептал я, поцеловав девушку в её закрытые глаза и кончик носа. - Ты устала...
Так мы и уснули в обнимку, согреваясь рядом друг с другом и держась за руки.
Хоть остаток этой сумасшедшей ночи поспим.
-
-
29.12.2018 в 12:48Вылезая из платяного шкафа, где мне довелось провести ночь, я разминал затёкшие ото сна конечности.
Сквозь открытое окно спальни струился яркий солнечный свет. Слышалось пение птиц, приветствующих наступивший день. Весна вступила в свои права, пробуждая к жизни природу.
Вчера, когда меня преследовали люди из монастыря Сито, мне несказанно повезло очутиться в саду бывшей кормилицы герцога Карла - Симоны Морель-Совгрен. Эта благородная и добрая женщина нашла мне укрытие в шкафу спальни её гостьи Фьоры.
Первое время, когда я смотрел на Фьору, мне казалось, что я вновь вижу перед собой моих покойных брата и сестру, Мари и Жана, которых я много оплакивал - настолько сильным было сходство, лишь с той разницей, что Мари была блондинкой, а Фьора - брюнетка. Наверно, высшим силам было угодно послать на моём пути неизвестную мне прекрасную племянницу - живой портрет тех, кого я любил и лишился.
Интересно, знает ли Фьора об участи тех, кто дал ей жизнь? Известно ли ей вообще, кто её настоящие родители?
Из разговора с Фьорой вчера я узнал, что она всю жизнь (до своего замужества) жила во Флоренции и не была в Бургундии. Девушка с теплотой и нежностью рассказала мне о своём отце и о гувернантке Леонарде с подругой Кьярой и камеристке Хатун. Увы, Фьоре пришлось в письме солгать отцу, что она сбегает из дома ради мечты стать бродячей актрисой, чтобы он отринул её и лишил состояния, которое жаждала заполучить её тётка Иеронима Пацци.
- Не думаю, что отец простит меня и пустит хотя бы на порог дома, - скорбно проронила Фьора, вытирая слёзы, - я его практически опозорила своим поступком.
- Фьора, не отчаивайтесь, - я положил руку на её плечо, - уверен, ваш отец не сможет долго на вас злиться.
- Вы так считаете, Кристоф?
- Да. Всё-таки вы его дочь. Быть может, синьор Бельтрами и будет в обиде на вас, но это не продлится вечно.
- Хотелось бы мне в это верить, Кристоф, - Фьора чуть заметно улыбнулась.
Она немного напомнила мне Жана, у которого была такая же обаятельная улыбка.
Сейчас я стоял у окна, глядя на двор. Филипп учил Фьору управляться с мечом. За ними наблюдали Симона, её служанка Шретьенотта и Матье де Прам.
Одетые в костюмы для верховой езды, муж и жена сражались на мечах, стараясь предугадать действия друг друга.
Девушка попыталась атаковать Филиппа справа, но тот встретил её выпад своим мечом.
- Что ты оружием машешь, будто тряпкой? - спросил мужчина, отбив атаку. - Меч должен быть как продолжение твоей руки.
Фьора сделала выпад, который был ловко отбит.
- Уже лучше, у тебя хорошо получается, - похвалил Филипп супругу.
Где-то четверть часа или более того я наблюдал за тем, как Фьора занимается фехтованием. В обращении с оружием она делала немалые успехи, о чём муж ей говорил. Было видно, какое удовольствие ему доставляло учить жену боевому искусству. Я глядел на эту пару, и невольно улыбка трогала губы: Филипп и Фьора прекрасно смотрелись вместе.
А мне надо и думать забыть о родившейся мечте быть вместе с Фьорой. Во-первых, она моя племянница. Во-вторых, она замужем и, как видно, счастлива в браке.
Вскоре обитатели особняка разошлись по своим делам. Симона, Матье и Шретьенотта ушли в дом. Фьора удалилась вглубь сада, упражняясь с мечом на ходу. Филипп, оставшись один, убрал свой меч в ножны и присел на скамью.
Я, покинув свой наблюдательный пост, прошёл в сад и присел на скамью рядом с Филиппом.
- Доброе утро, Кристоф. Как вы? - поинтересовался Филипп.
- В порядке. Филипп, хочу вас спросить...
- О чём же?
- Когда вы женились на Фьоре, вы знали, что её настоящие родители Жан и Мари де Бревай?
- Знал.
- Она сама об этом знает?
- К счастью, нет, только спрашивала меня о них. И я сделаю всё от меня зависящее, чтобы не узнала никогда. А вы, Кристоф, что собираетесь делать дальше?
- Я думал под вымышленным именем податься в армию герцога, чтобы заслужить титул. Знаю, он в своё время отказал в помиловании моих брата и сестры, но я бургундец, потому имя должно быть бургундским.
- Кристоф, насколько я понял, вы - монах? - взгляд Филиппа скрестился с моим.
- Да, я давал обет, хоть и по принуждению.
- Вы божий человек, Кристоф. Значит эти руки не могут быть обагрены кровью.
- Но что мне тогда делать?
- На вашем месте я бы вернулся домой, - Филипп дружески хлопнул меня по плечу, - своей матери вы сейчас нужнее. Отца можете не опасаться - он упал с лошади два года назад и теперь парализован, так что ваша мать в Бревае теперь полная хозяйка.
- Вы меня убедили. Я так и сделаю.
Этим же днём Филипп купил мне коня, одежду и провизию на рынке, куда мы ходили.
Прощание было недолгим. С Матье и Филиппом я обменялся рукопожатиями. Симона и Шретьенотта по очереди обняли меня.
- Счастливой вам дороги, Кристоф, - пожелала мне Фьора, крепко обняв меня, - и удачи.
- Спасибо вам за всё, - промолвил я, забравшись в седло, - я этого никогда не забуду. Филипп, - обратился я к графу.
- Да, Кристоф?
- Об одном прошу - берегите Фьору.
- Это я вам и себе обещаю, - были его слова.
Вскоре я покинул гостеприимный дом Симоны Морель, держа путь в Бревай. Скорее бы добраться до родного дома и наконец-то увидеть мать!..
-
-
29.12.2018 в 12:49Фьора сидела на подоконнике, в отведённой ей с мужем комнате, в доме Симоны Морель. Взор её устремлён вдаль, где в свете луны чернели верхушки деревьев. В тёмном небе сияли звёзды. Девушка в радостном нетерпении ждала своего супруга, предвкушая ночь, полную любви и пьянящих ласк. Мимолётно ей случилось вспомнить произошедшее в переулке квартала Санто-Спирито. Не приди Филипп ей вовремя на помощь, всё бы могло закончиться насилием над ней, от которого бы у Фьоры навсегда остались кошмарные воспоминания. Но она не ждала подобного от мужчины, ставшего её мужем, который любит её и которому она отвечала на любовь. На теле её была полупрозрачная сорочка, сквозь которую виднелись очертания её стройного юного тела.
«Он должен соблазниться мной. Филипп говорил, что не тронет меня, пока я не буду готова разделить с ним ложе. Что ж, я хочу узнать, каково предаваться любви с мужчиной. Так что от супружеского долга он не отвертится».
Такие мысли кружились в голове девушки.
Вдруг Фьора почувствовала чьё-то присутствие за спиной, её сердце забилось сильнее. В этот момент Фьора ощутила прикосновения к своему плечу и немного вздрогнула от неожиданности.
— Прости, любимая, я не хотел тебя напугать, — тихо произнес Филипп и нежно погладил плечо своей жены теплой ладонью. Фьора хотела ответить, что вовсе не испугалась, что она знала, что он был в комнате, но не успела. В туже секунду она оказалась в объятиях любимого. Они обнялись и замерли, вслушиваясь в биение своих сердец.
— Мой ненаглядный, — прошептала девушка, принявшись чуть дрожащими пальцами расстёгивать пуговицы на чёрном камзоле мужа. — Если ты любишь и желаешь меня, я твоя. Я хочу быть твоей.
Закончив с пуговицами, Фьора сняла с Филиппа камзол и спустила свою сорочку до бёдер, крепко прижавшись к возлюбленному.
Камзол был отброшен ею к большой кровати, не занавешенной голубым пологом. Спустив сорочку ниже, Фьора переступила через неё, оставшись нагой. Свет ночника золотил кожу юной девушки.
Серые глаза зажглись огоньком азарта.
Видя перед собой свою молодую обнаженную жену, Филиппу захотелось остановить время, чтобы сохранить этот момент навечно. Он чувствовал трепет и волнения любимой, он ощущал на своей коже прикосновения её губ и неровное дыхание.
— Тише, не волнуйся, все будет хорошо, — уверял Филипп скорее их обоих. Напряжении нарастало, и казалось, что между ними вот-вот начнут искрить молнии. Взял её на руки, нежно поцеловал в губы и понес к кровати.
Фьора обвила руками шею мужа и склонила голову ему на плечо. Кровь в жилах горела от прикосновений мужа. Она знала, что вовсе не церковное благословение превращает девушку в женщину. Для этого необходимо слияние двух тел, которое в первый раз может быть немного болезненным, особенно, если акт совершается грубо. Но она не ждала подобного со стороны мужчины, завоевавшего её всего одним поцелуем в саду палаццо Бельтрами, под сенью крон апельсиновых деревьев. На губах Фьоры играла счастливая улыбка, глаза светились азартом.
Рассвет нового утра завтра увидит уже другая Фьора, преображённая магией любви.
Филипп положил свою жену на кровать, и тело Фьоры утонуло в шёлковой простыне.
Всматриваясь в бездонные глаза супруги, он горячо шептал:
— Моя, жизнь, мечта, воздух…
-
-
29.12.2018 в 12:49Обнажённый супруг казался Фьоре в сто раз красивее статуи Гермеса, которую ей случилось увидеть во дворце Лоренцо Медичи. Заворожённая, девушка смотрела на Филиппа, не в силах сдержать вздох восхищения. Свет ночника золотил его смуглую кожу с застарелыми следами боевых ранений. Горящие страстью карие глаза выделялись на его мужественном лице.
Она буквально растворялась в нежности и трепетала в ласке губ подобно струне арфы на ветру. То, что происходило с ней и Филиппом, было единением желаний и вдохновением даров, пониманием без слов и жаром взаимных касаний. Между Фьорой и мужем, двумя людьми, созданными друг для друга навеки, пробегали искры. Руки Филиппа ласкали её бёдра, плоский живот и груди, страстные поцелуи воспламеняли текущую по венам кровь.
И рыцарь сдался во власть этого черноволосого чертенка, истомляя ласками и шепча на ухо пылкие слова любви и обожания. Несмотря на то, что девушка проявляла нетерпение, он не проявлял такой поспешности. Ему нравилось зажигать огнем кровь в её жилах. Упивался совершенством её тела, вызывая в нем трепет прикосновениями, и целуя шею. Фьора просила мужа прекратить уже её столь сладостно пытать.
— Я твоя, Филипп, — прошептала Фьора, улыбаясь мужу и притянув его к себе, — телом и душой…
— Как и я, — ответил Филипп, когда их тела соприкоснулись. Он нежно провел рукой по животу Фьоры, в момент медленного вхождения в неё тело девушки выгнулось и короткая вспышка боли внизу живота заставила задрожать, издав тихий вскрик. Но возбуждение притупило испытанную боль. Фьора сдавленно застонала.
— Всё в порядке? — спросил Филипп.
— Да, любимый, не останавливайся, — ответила Фьора, подавшись вперёд ему навстречу. — Я люблю тебя, люблю! — вырывалось у неё сквозь сладостные стоны. Руки Фьоры обвивали шею Филиппа. Всем телом она тянулась к мужу, соприкасаясь с ним обнажённой и разгорячённой кожей. Филипп медленно двигался внутри неё, давая привыкнуть к новым ощущениям. Фьора, подавшись вперёд, с удовольствием подчинилась заданному ритму. Глаза её были закрыты, своими губами она приникла к губам мужа в страстном поцелуе.
— Сущая ведьма, чувствую, с тобой мы будем гореть вместе, — проговорил он пылко, прижав эту самую ведьму к себе как можно крепче.
Накрывшая супругов с головой волна страсти как нахлынула, так и отхлынула, оставив их довольными и обессилевшими лежать в обнимку на смятых простынях. Фьора впервые предалась любви с мужчиной и получила такое наслаждение, которое не променяла бы ни на одну корону Европы. Крепко прижавшись к Филиппу, она целовала его в кончик носа и гладила по щеке. Филипп нежно обводил указательным пальцем черты её лица, вдыхая запах разгорячённого тела молодой женщины.
— Надеюсь, что я не причинил тебе боли? — с беспокойством спросил молодой человек.
— Что ты, вовсе нет, — заверила его Фьора, — я никогда бы не подумала, что любовь может приносить такую радость. Мне так нравится быть твоей, телом и душой…
— Я люблю тебя, — прошептал Филипп на ухо жене и поцеловал её плечо.
— И я люблю тебя, мой родной, — Фьора ещё крепче прижалась к супругу, положив голову на его плечо.
Истомлённая жаркими ласками и сражённая усталостью, Фьора уснула крепким сном в объятиях мужа. Чёрные длинные волосы опутали её точно сетью. Филипп любовался спящей женой, целуя её в висок и плечо.