Ранние фанфики по роману А.Дюма-отца "Три мушкетёра"

[Fiora Beltrami]

Мои дорогие гости, а также подписчики_цы - кто на меня вдруг магическим каким-то образом подписался!
Ваша Фьора будет выкладывать свои фанфики, которые публиковала на Фикбуке с 2012 года по настоящее время.
Надеюсь, чтение будет для вас приятным, и надеюсь также на то, что вы проявите снисхождение к тому факту, что многие фанфики я писала - будучи подросткой (намеренно используемый феминитив) с психикой в стадии формирования (лет 15-16, не больше). С течением времени многое подвергалось более тщательному осмыслению, более глубокому анализу - я про систему моих ценностей и взглядов. Потому что с возрастом менялись и мои предпочтения, менялись сформированные с детских лет паттерны.

Что же, надеюсь, вам будет здесь уютно и хорошо!
Добро пожаловать!


Переношу все мои фанфики сюда, на Дайри, потому что ходят тревожные инфо-слухи, что Россию отключат от мирового интернета. А сервер Фикбука находится заграницей

запись создана: 21.12.2018 в 15:05

@темы: фанфик - гет, А.Дюма-отец, "Три мушкетёра", Атос/Миледи

Comments

[Fiora Beltrami]

Так вот, мои дорогие. В ближайшее время я буду выкладывать сюда с книги фанфиков мои фанфики с 2012 года, когда Фьоре вашей лет 16 было, и в мозгах её цвела буйным цветом всякого рода идеализированность на какие-то вещи/людей/события

[Fiora Beltrami]

Право на шанс
ficbook.net/readfic/409554

Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль (ficbook.net/authors/165630)
Фэндом: Дюма Александр (отец) «Три мушкетёра», Д'Артаньян и три мушкетёра (кроссовер)
Пейринг или персонажи: Граф Оливье де Ла Фер/Миледи Винтер, Арман-Жан дю Плесси де Ришелье, Шарль д'Артаньян, Кэтти
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Юмор, Драма, Психология, Философия, PWP, POV, AU, Songfic, ER (Established Relationship), Любовь/Ненависть
Предупреждения: OOC
Размер: Миди, 28 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: закончен

Описание:
Что бы было, если бы Атос и миледи помирились и перестали враждовать? Как бы тогда сложились их отношения и были бы они тогда счастливы вместе? И надолго ли? Какой бы тогда стала миледи: осталась бы она прежней или свернула с плохой дорожки, чтобы посвятить свою дальнейшую жизнь семье? И смогли бы граф и графиня простить друг друга?..

vk.com/topic-58144402_29552506?z=photo198765421... - я побаловался в программе создания макроссов

Посвящение:
Посвящаю всем дюмаманам!

За арты к фанфику благодарю Вику Комову - vk.com/vick_vick.

vk.com/photo198765421_302637170
vk.com/topic-43300085_27921358?z=photo-43300085... - Миледи и Атос

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
Данный фанфик я написала, будучи под сильным впечатлением от "Трёх мушкетёров". Мне всё не давала покоя история Атоса и миледи. Я была опечалена тем, что Анне де Бейль отрубили голову, а ведь она такая незаурядная женщина... В общем, я восстанавливала справедливость.

[Fiora Beltrami]

Глава 1. Гость в чёрном плаще
Противопоказания: не рекомендуется к прочтению особо чувствительным людям со слабыми нервами; детям до шестнадцати лет; страдающим сердечно-сосудистыми заболеваниями; (насчёт беременных женщин не знаю), а также строгим ревнителям канона и ненавистникам миледи Винтер. Кто всё же взял на себя риск прочитать, просьба не судить строго бедную мадам… Не ругать, не бить, не закидывать тапками (или чем потяжелее), не вешать на деревьях и не обезглавливать, не топить в чёрных прудах с лилиями в графском парке, не сжигать вместо чучела и не пытать, уж ни в коем случае не травить — это моё хобби.
Данный фанфик написан исключительно ради развлекательных целей. Автор не преследует никакой личной выгоды. Уж тем более, автор не преследует цели оскорбить чьи-то чувства! Все права на оригинал «Трёх мушкетёров» принадлежат Александру Дюма, которого все любят и уважают, как очень гениального писателя.
***


Вы ненавидите меня так сильно,
До алых пятен на синеющем лице.
Забыли вы всё то, что было мило,
А, впрочем, не до этого в конце.

Вы ненавидите меня так рьяно.
Конечно, в этом есть моя вина.
Вы не способны говорить, вы пьяны,
Вся нежность мною выпита до дна.

Вы ненавидите меня безумно, кайтесь.
Моё убийство — ваша нега и мечта.
Вы пересилить-ка себя старайтесь,
Хоть ненавидите, брюзжа слюной, кляня.

Вы ненавидите; так убивайте смело!
Курок спускайте. Вы бессильны. Не умру.
Ах, милый друг, какое вышло дело,
Признайтесь же. «Люблю я вас, люблю…»
(Автор: Вересковая)



«Чтобы не натворила она,
ты прости ее.
Ибо красивым всё можно,
всё прощается,
ведь красота дана от богов,
так они отмечают равных себе».



Сумерки всё сгущались.
Я приходила в себя после утомительной дороги в комнате харчевни «Красная голубятня». Через открытое окно дул прохладный ветерок, от которого пламя свечи, стоявшей в медном подсвечнике на столе, дрожало.
Несмотря на то, что в камине вовсю горел огонь, мне было холодно. Сама не знаю, почему. Может быть, я простудилась, и поэтому меня знобило. Или это был тот холод, который вот уже много лет, был в моей душе и сердце, тёкший отныне в моих жилах…
Стоя у зеркала, я расчёсывала свои светлые густые волосы. С некоторой долей сожаления, я заметила три седых волоска… И это в двадцать пять лет! Немного портили картину еле заметные морщинки в уголках губ и на лбу.

«Спасибо графу де Ла Фер! — подумала я. — В двадцать пять лет уже седеть начала… Ненавижу его и этого гасконского юнца, который вечно суёт свой нос, везде, где не просят… Д’Артаньяна!»
Я, наверно, всегда буду помнить, как Д’Артаньян, наречённый при рождении Шарлем, перехватывал мои письма к де Варду и писал мне от его имени. Вероломно проник ко мне в кровать, нацепив личину де Варда… А потом, от его же имени, отверг меня… Я даже была несказанно потрясена тем, что это он ко мне на самом деле тогда приходил, а не де Вард… Как я узнала позже, настоящий де Вард, который ещё не оправился от ранения, ничего не знал…

Неужели этот выскочка правда думал, что я его тут же прощу после всего того притворства с его стороны? Конечно, я пришла в гнев! Ни одной женщине не понравится, что ею просто воспользовались и растоптали её чувства… В тот день я испытывала жгучее желание убить гасконца долгой, жестокой и мучительной смертью. Оскорбление, которое он мне нанёс, можно смыть только так, желательно кровью…

Есть такие поступки, которые благородный человек, если он правда такой, искупит только своей смертью… Кстати, наверно, достоинство Д’Артаньяна состоит в том, что он смертен… И что его организм плохо переносит ясменник душистый, бруцин, белладонну, мухоморы, морозник, собачий мак, медвежью лапу, белену, волчьи ягоды и ландыш… Не пожалела я и аконита — тоже очень ядовитое растение…

Эту смесь я разработала сама, назвав её «Fiori del Diablo». Цветы дьявола, если переводить с итальянского…
Да, годы, проведённые под началом кардинала Ришелье, пошли мне на пользу… Правда и крови у меня эта служба выпила… Если бы не мой сын Джон Френсис, для которого мне хотелось выбить титул… Я и хотела бы покончить с этой жизнью, с этими хождениями по острию ножа, но не могу… Кроме меня, о моём сыне никто не позаботится.
Да и я многим обязана кардиналу… Хотя бы тем, что он снял меня с того дерева, выходил, взял к себе на службу и дал блестящее образование, не идущее ни в какое сравнение с монастырским… И за то, что взял моего ребёнка к себе на попечение, пока я отсутствую, выполняя его приказания… А то знаю я, как бы лорд Винтер-младший позаботился о своём племяннике: подлил яд в яблочный сок — и все дела!
Не для того я Джона рожала восемь часов, в криках и мучениях, чтобы его какая-то скотина, его дядюшка, свела в могилу!

Меня одолевали сомнения: а не причастен ли братец моего мужа к смерти моего второго мужа? Увы, я ничего и никому не могла доказать… Как и то, что клеймо на левом плече я получила незаслуженно.
Хотя я и сама не была уверена, родственник ли Джон вообще с моим мужем и ненавистным шурином. Вроде бы черноволосый, красивый, с уже аристократическими чертами милого детского личика… Только мои огромные голубые глаза и кипучий ум от меня унаследовал. По своему характеру, очень задумчивый и молчаливый, легко гневается и быстро отходит. И очень добрый. Не думаю, что он в родню папы пошёл.
Помню, когда Джон родился, я лелеяла мечту назвать его Оливером. А что? Оливер Винтер — очень звучно! Но потом я передумала, потому что Оливер — английский вариант имени Оливье.
Я родила сына спустя восемь месяцев после замужества, в шестнадцать лет… Сомнения в отцовстве лорда Винтера-старшего были, но я гнала их прочь, убедив себя в обратном.
Джон рос. Я смотрела на него и думала, что он ни капли не похож на отца. Может в какую мою дальнюю родню пошёл, о которой я даже не знаю? Всё может быть.
Я вспомнила о Д’Артаньяне. Уже скоро его не станет. Он заплатит своей жизнью за то, что он меня оскорбил. Надеюсь, вино придётся ему по вкусу…

А эта малолетняя дурочка, моя служанка Кэтрин? Предала меня, стоило персоне в штанах замаячить на горизонте! На что она вообще надеялась? Что гасконец станет перед ней на колени, подарит кольцо с огромным бриллиантом и попросит стать его женой, а потом увезёт в своё гасконское имение? Ага, как же, пусть эта овца держит карман шире и губу обратно закатает! Так ей и надо, скатертью дорога! Никогда её не приму обратно на работу к себе после того, что она выкинула! Даже если будет слёзно проситься…

Также мне было очень жаль моего любимого порванного голубенького пеньюара, который мне ещё подарил покойный супруг лорд Винтер… И который гасконец безнадёжно подпортил. Так ещё и моё кольцо с сапфиром у него, которое так подходит к моим голубым глазам. А это уже подарок моего первого мужа, Оливье де Ла Фер. Что с ним стало? Почему о нём нигде не слышно? Может его и в живых-то нет? Каким он стал спустя девять лет с того самого дня, когда он повесил меня, лишившуюся чувств, увидев моё клеймо?
Минутку, а с какой стати я должна о нём беспокоиться, если он тогда не побеспокоился обо мне? Нет! Мне нельзя о нём думать… Даже если его нет в живых, мне-то что с того? Одним врагом меньше… Все люди приносят счастье: одни своим присутствием, а другие отсутствием… Граф де Ла Фер скорее попадает под второе определение.

Чтобы себя отвлечь, я привела в порядок свои ногти. Нельзя же себя запускать.
Достав из кармана камзола свёрнутую вчетверо грамоту, данную мне кардиналом, я прочитала содержание. Я не смогла сдержать тщеславной улыбки… Особенно радовали строки: «Все, что сделал податель сего, сделано по моему приказу и для блага государства».
«Вы ещё меня запомните!» — подумала я не без злости, пряча письмо в потайной карман камзола.
На ручке слегка приоткрытой двери висела моя чёрная шляпа с перьями. Ленты немного истрепались, поэтому я решила их подвязать.

Я услышала за своей спиной лязг задвигаемого засова и обернулась, встретившись глазами с фигурой мужчины, закутанной в чёрный плащ и в шляпе, надвинутой на глаза. Я даже испугалась, будто в мою комнату, собственной персоной, зашла Смерть с косой… Разве что косы при незнакомце не было, а так была бы точная копия.
— Кто вы? Что вам нужно? — вскричала я, будучи напуганной.
Незнакомец не делал шагов мне навстречу, но именно поэтому он и выглядел так угрожающе и таинственно…
Откинув плащ и сдвинув со лба шляпу, он подошел ко мне. У меня чуть сердце в пятки не переместилось. Я чувствовала его бешеное биение.
«Так мой муж всё это время был жив! Святая Дева, ну почему я с ним пересеклась?» — промелькнуло у меня в голове.
Я не знала, радоваться ли мне тому, что мой супруг, граф де Ла Фер, объявился или горевать. Если учитывать нашу с ним последнюю поездку на охоту, вряд ли он скажет мне хоть одно ласковое слово и прижмёт к груди… Он, что больше всего вероятно, мне голову от шеи без топора отделит!
— Узнаете вы меня, сударыня? — спросил он.
— Граф де Ла Фер! — прошептала я губами, вдруг переставшими меня слушаться, бледнея и отступая все дальше и дальше от него,
пока не коснулась спиной стены.
— Так, хорошо… — сказал Атос. — Я вижу, вы меня узнали.
«Конечно, муженёк, я тебя узнала! Повешение на деревьях и люди, сделавшие это, так просто не забываются!» — вертелось у меня на языке.
— О, боже! Это не может быть… Нет… — не помня себя от страха, я зажала себе рот рукой.

— Да, миледи, — ответил Оливье, — граф де Ла Фер, собственной персоной, нарочно явился с того света, чтобы иметь удовольствие вас видеть. Присядем же и побеседуем, как выражается господин кардинал.

[Fiora Beltrami]

Пребывая во власти ужаса, я присела на стул, не издавая ни звука. Наверно, никого не удивит, почему мне было страшно с ним находиться в одной комнате, не то что разговаривать? Как сейчас помню эту жуткую картину: висит на дереве повешенная женщина, в изодранном платье, с отвисшей челюстью и выпученными глазами, недоумевающе глядя вдаль… Граф тогда даже не потрудился привести меня в чувство и самому всё спросить!

— Вы демон, посланный на землю! — начал Атос. — Власть ваша велика, я знаю, но вам известно также, что люди с божьей помощью часто побеждали самых устрашающих демонов. Вы уже один раз оказались на моем пути. Я думал, что стер вас с лица земли, сударыня, но или я ошибся, или ад воскресил вас…
— На мне грехов не больше, чем на вас, граф де Ла Фер! Рано или поздно, но мы бы всё равно встретились в Аду! — не стерпела я того, что он навязчиво намекнул мне на то, что я будто являюсь отродьем дьявола, причиной всех пороков и всего зла на Земле. Теперь я у него уже демон… А раньше он меня боготворил, называл ангелом… Для него я была женщиной, чем-то средним между кошкой и ворожеей, если судить о его отношении ко мне…

— Да, ад воскресил вас, — продолжал Атос, — ад сделал вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела!
— Ваша душа не чище моей будет! А есть ли, куда ещё ниже, падать вам, граф? — я вскочила, точно подброшенная пружиной, гневно глядя на Атоса, продолжавшего сидеть.
— Вы полагали, что я умер, не правда ли? И я тоже думал, что вы умерли. А имя Атос скрыло графа де Ла Фер, как имя леди Кларик скрыло Анну де Бейль! Не так ли вас звали, когда ваш почтенный братец обвенчал нас? .. Право, у нас обоих странное положение, — с усмешкой продолжал Атос, — мы оба жили до сих пор только потому, что считали друг друга умершими. Ведь воспоминания не так
стесняют, как живое существо, хотя иной раз воспоминания терзают душу!
— А вашу душу терзают воспоминания о безвинно повешенной молодой жене? — едко поддела я графа с горькой ухмылкой. — Что-то не очень заметно! Что же привело вас ко мне и что вам от меня нужно? — спросила я сдавленно.
— Я хочу вам сказать, что, упорно оставаясь невидимым для вас, я не упускал вас из виду.
— Вам известно, что я делала? — спросила я саркастически. — Может вы мне и про появление клейма на плече расскажете?
— Я могу день за днем перечислить вам, что вы делали, начиная с того времени, когда поступили на службу к кардиналу, и вплоть до сегодняшнего вечера.
— Да неужели? — я вскинула бровь.
— Слушайте: вы срезали два алмазных подвеска с плеча герцога Бекингэма; вы похитили госпожу Бонасье; вы, влюбившись в де Варда и мечтая провести с ним ночь, впустили к себе господина д'Артаньяна; вы, думая, что де Вард обманул вас, хотели заставить соперника де Варда убить его; вы, когда этот соперник обнаружил вашу постыдную тайну, велели двум наемным убийцам, которых вы послали по его следам, подстрелить его; вы, узнав, что пуля не достигла цели, прислали ему отравленное вино с подложным письмом, желая уверить вашу жертву, что это вино — подарок друзей, и, наконец, вы здесь, в этой комнате, сидя на том самом стуле, на котором я сижу сейчас, только что взяли на себя перед кардиналом Ришелье обязательство подослать убийцу к герцогу Бекингэму, взамен чего он обещал позволить вам убить д'Артаньяна!
— Браво, граф! Вы сама проницательность! — я поаплодировала супругу. — Вы никогда не увлекались гаданиями? Получается, что вы сам сатана, а не я…
— Быть может, но, во всяком случае, запомните одно: убьете ли вы или поручите кому-нибудь убить герцога Бекингэма — мне до этого нет дела: я его не знаю, и к тому же он англичанин, но не троньте и волоска на голове д'Артаньяна, верного моего друга, которого я люблю и охраняю, или, клянусь вам памятью моего отца, преступление, которое вы совершите, будет последним!
— Д'Артаньян жестоко оскорбил меня и обманул, поэтому он умрёт. И умрёт за дело! — проговорила я глухим голосом.
— Разве в самом деле возможно оскорбить вас, сударыня? — усмехнулся Атос. — Он вас оскорбил и он умрет?
— Да, он умрёт. Эту дурочку Бонасье, которая влезла в дела, не имеющие к ней касательства, я трогать не буду, но Д'Артаньян поплатится… То, что он — дворянин, его никак не извиняет.
Я не смогла сдержать злорадства, глядя на побледневшего Атоса.

Но вдруг он выхватил из-за пояса пистолет, взвёл курок и направил дуло мне в голову. А что я ожидала? Уж точно не пылкого поцелуя после многих лет разлуки!
Хотя, если не предаваться негативизму и вспомнить тот период в наших отношениях, когда он за мной ухаживал… Целуется он просто потрясающе! Когда он поцеловал меня впервые, тогда, во время прогулки по его парку, я минуту была во власти волшебного сна, который бы мне хотелось растянуть на целую вечность…
Но сейчас было немного глупо вспоминать о приятных вещах, когда в твой лоб упирается дуло пистолета. Да и глаза у Оливье были такие натуральные… Черты его красивого лица исказились. Он смотрел на меня с таким гневом, что я даже опешила… Если бы мой благоверный умел испепелять взглядом, от меня бы сейчас осталась горсточка пепла. Да и я питала к мужу взаимную ненависть, так что мы друг друга стоим…

[Fiora Beltrami]

— Сударыня, вы сию же минуту отдадите мне бумагу, которую подписал кардинал, или, клянусь жизнью, я пущу вам пулю в лоб! — эти слова он произнёс спокойным и властным голосом, будто речь шла об уборке дома.
Его взгляд, мимика и голос напугали бы кого угодно, но не меня… Я смотрела на него отрешённым взглядом и улыбалась. В глазах Атоса я увидела сомнение.
«Даю 100%, что он сомневается в моей адекватности!» — подумала я.
— Даю вам секунду на размышление, — продолжал он.
Я не дрогнула. Мне было любопытно, насколько далеко он может зайти в своём ревностном стремлении стереть меня с лица Земли…
— Давайте, граф. Стреляйте. Вы сильный и хорошо вооружённый мужчина, а я лишь слабая и безоружная женщина… Вы, несомненно, являете собой образец галантности.
Таких слов он от меня никак не ожидал. Да и я, от самой себя, тоже.
— Бумагу, Анна! — повелительно сказал Атос, нацелив пистолет мне в висок.
— Какую бумагу? — спросила я таким тоном, будто не понимала, чего он от меня хочет. Иными словами, изобразила из себя дурочку. — Вам писать не на чем? Вы настолько разорены?
— Не играйте словами, миледи. Вы прекрасно понимаете, о чём я! — вспылил он.
— Нет, не понимаю, — гнула я свою линию. — Если вам нужна бумага, так пойдите и купите — я вам не канцелярия!

С ужасом я услышала, как Оливье слегка надавил на курок. У меня в голове будто тоже спусковой крючок нажали. Я пригнулась и, схватившись за руку Атоса, в которой он держал пистолет, повисла на ней. Выстрел пришёлся в потолок. Слава Богу, что не в меня! Лишь небольшой кусочек штукатурки упал мне на голову.
— Отдайте мне бумагу, которую вам дал Ришелье! — вышел из себя граф.
— У меня нет никакой бумаги от Ришелье! — я тоже перешла на крик.

Тут муженёк схватил меня за руки и завёл мне их за спину так резко, что я взвизгнула.
А чего хотите? У него железная хватка здорового и сильного мужчины! И что я могу против него сделать?

— Та самая бумага, миледи, которую вы прячете в карманах одежды! Лучше сами отдайте!
— Ни за что! — выкрикнула я ему это в лицо. — Вы её не получите, потому что у меня её нет!
— В ваших интересах, Анна де Бейль, не противиться!
— Да пошёл ты к дьяволу! — не утерпела я, высказав то, что думала.
— Не сомневайтесь, я вас туда отправлю! Я хочу проститься с вами, Анна… — эти слова у него получились проникнутыми каким-то сожалением…

«Наверно, жалеет, что раньше меня не прикончил, что Ришелье снял меня с того злополучного дерева…» — размышляла я логически.

— Ушам своим не верю! — театрально воскликнула я. — Выходит, что вы, доблестный и благородный мушкетёр Его Величества, граф Оливье де Ла Фер, почувствовали странную и острую необходимость проститься со мной? — проговорила я уже медленнее. — Какая большая честь! Какая необыкновенная и неслыханная милость к такому отродью, как я, со стороны такого неисправимого гордеца, как вы! И почему вам взбрело в вашу умную голову, будто для меня ваше прощание может что-то значить?
— Анна, послушайте, — попытался граф вставить своё слово, но я не дала ему это сделать.
— Будьте же честны хоть сами с собой! Вам не терпится поскорее отправить меня в могилу! Так давайте, что застыли? Убейте меня… Смерть будет мне лишь избавлением от вас и вам подобных! — я замолчала и перевела дух.
Потом посмотрела на лицо Атоса. Оно не выражало гнева, скорее растерянность, сожаление и что-то ещё, чему я не могла дать название…

— Нет… не так… Знаешь, сколько ночей я думал о тебе? Ты уже у меня вот где засела, ведьма! Я тобою по горло сыт! Ненавижу тебя! — граф указал себе на шею.
Я рассмеялась жестоким, издевательским и торжествующим смехом.
— Ведьма! — воскликнула я. — Это всё, что вы можете сказать? Я думала, что ваша фантазия богаче, граф.
— Я тоже. Я считал свою выдержку сильнее, — ответил он мне без гнева, чем обескуражил на короткое время.

Не пойму, он сейчас искренен или мою бдительность усыпляет?

— Вот уже много лет, Анна, ты преследуешь меня и отравляешь всё существование! Ты и представить себе не можешь, как я тебя презираю и ненавижу! Поскольку ты отвратила меня от других женщин, я пытался утопить свою тоску в вине… Из-за тебя я и начал пить!
— А я-то причём, если у вас к этому предрасположенность? — ужаснулась я.
— Я даже хотел умереть, только чтобы избавиться от тебя, но смерть оказалась невосприимчивой к моим мольбам и не пришла за мной, чего бы мне хотелось!
— А! — вскрикнула я. — Поэтому вы подумали, что смерть на меня позарится! Ваша логика поражает, граф… — я с издёвкой рассмеялась.
— Ты вполне заслуживаешь смерти… Ты - зло, от которого нужно избавиться!

Я думала, что своими руками его сейчас придушу, но смогла сдержать свою ненависть.
— А ты, Оливье? С радостью от меня избавишься? Думаешь, таким способом сможешь от меня отделаться? Ты правда так думаешь?
— Да, Анна! Я в самом деле так думаю! — ответил он мне охрипшим голосом и с вызовом.

Я рассмеялась ему в лицо невыносимым, злорадным смехом.
Меня наполнила какая-то дикая, безудержно-пьянящая радость. Но с каким-то привкусом горечи… Боже, как же мой муж был слаб передо мной со своей ненужной физической силой и своим оружием! В тысячу раз слабее какой-то хрупкой женщины, стоявшей перед ним…

— И ты в этом на сто процентов уверен, да? Думаешь, что мой призрак и воспоминания обо мне тебя оставят в покое? Дурак наивный! Даже если ты убьёшь меня, мёртвой я буду в тысячу раз страшнее, нежели живая! Старость, болезни, нищета и смерть будут уже не страшны мне… Ты никогда от меня не избавишься! Ты будешь видеть меня везде, в лице и теле каждой встречной женщины! Даже в лицах любовниц, если таковые будут, ты будешь видеть меня! Я буду как призрак, как твоя тень, преследовать тебя!
— Ты так уверена? — скептически поинтересовался граф.
— А твоё желание обладать мной будет усугубляться угрызениями совести… — я освободилась от хватки мужа и поправила воротник его белой рубашки.
— Угрызения совести? По отношению к тебе? Ты заслуживаешь самой суровой кары! — выкрикнул он мне в лицо, яростно оттолкнув меня.
— Да перестань ты обманывать себя и меня хоть сейчас! — вышла я из себя. — Один раз ты пытался от меня избавиться, и что из этого вышло, Оливье? В кого ты превратил меня и кем стал сам? — я и сама не заметила, как мои глаза наполнились слезами, а голос предательски дрогнул. — Ты знал, ты всегда знал, что я невиновна, поэтому и терзался, считая меня умершей! Тогда, девять лет назад, ты мог бы проявить ко мне милосердие! Ты мог сам у меня всё спросить! Да я и хотела признаться тебе во всём сразу после нашей свадьбы, но ты меня не понял… Ты с такой категоричностью отозвался о ситуации, аналогичной моей, ты не захотел даже меня слушать! Ты сказал, что если на человеке клеймо, то так ему и надо — нечего было преступать закон! А я была не виновата! Ты сам отвадил меня от мысли сознаться тебе!
— Замолчи! — закричал он. — Замолчи, ради Христа!
— Нет, мой граф! Ты не заставишь меня молчать! Всё выскажу, что наболело… Я жива, а верёвка тогда не задушила меня! Я любила тебя и была невиновна… Я любила тебя, а ты меня едва не убил! Ты сам породил из Анны де Ла Фер, милой и доброй девушки, которая любила тебя всей душой, адское создание миледи Винтер…
— Ты замолчишь или нет?! — закричал он мне, но я не испугалась.
Я понимала, что это всего лишь его попытка заново разжечь в себе гнев на меня.

— Тебя даже не заботило то, при каких обстоятельствах я получила это клеймо! А я скажу всю правду, которую боялась открыть тогда, когда мы ещё жили вместе… Я давно хотела сказать, что палач выжег это клеймо из ревности и неудовлетворённой похоти на моём плече, дабы никто не зарился на меня больше… А что? Всё равно в глазах людей и, прежде всего, в твоих глазах, я всегда буду виновна… И никому не будет дела… Так оно и вышло… Ты кичишься своей родовитостью и благородством… Да у тебя повешение на дереве собственной молодой жены лишь форма развлечения! Видно, твоё благородство не простирается на такие вещи, как понимание и всепрощение… Можешь убить меня снова, граф де Ла Фер, благородный Атос, но только сможешь ли ты жить с таким пятном на совести — убийство невиновной женщины, которая любила лишь тебя одного? Сможешь ли ты простить самого себя? О себе я даже не заикаюсь, потому что ты никогда меня не простишь, хотя в том нет моей вины… — я отвернулась от охваченного смятением мужа, чтобы он не видел моих слёз. Сама себя стыдилась в эти моменты проявлений слабости…

Шмыгнув носиком и утирая, катившиеся из глаз по щекам, слёзы, я продолжала:
— Тогда, много лет назад, я хотела быть вам лучшей женой на белом свете, — шептала я дрожащим от подступивших к горлу слёз, даже и сама не заметив, как снова перешла с мужем на «Вы», — я хотела большую дружную семью и детей… Я любила вас и была вам верна… Да и сейчас ничего не изменилось, граф де Ла Фер… Я понимаю, что вы ненавидите меня… Я тоже должна вас ненавидеть, но не могу… Я люблю вас… Несмотря ни на что, я люблю вас! — дальше я уже не могла себя держать в руках и упала, исступленно рыдающая, на колени, обняв ножку стола.

[Fiora Beltrami]

Граф де Ла Фер как-то даже притих… Странно… Захватывающее, должно быть, зрелище, потому что почти невообразимое: плачущая злодейка миледи Винтер, баронесса Шеффилд, леди Кларик, Шарлотта Баксон, Анна де Бейль, графиня де Ла Фер…
Стоило кому-то из окружения кардинала Ришелье сказать, что я покраснела, так тут же все начинали по-идиотски хохотать… А сейчас… Могу себе лишь отдалённо представить потрясение графа де Ла Фер при виде рыдающей миледи…
— Браво, Анна! — граф аплодировал мне стоя. — В вас погибает бесподобная актриса! Шикарное представление! Бесстыдное, как и вы сами.

Его презрительная улыбка окончательно меня добила… Вышибить мне мозги было бы куда милосерднее!
— Ну, так убейте меня! При вас пистолет и шпага, что вам стоит? Смерть лучше вашей несправедливости! — я посмотрела на него с таким отчаянием и болью, что граф даже смутился.
Тут только он и заметил, что я рыдала по-настоящему.
— Анна… — Оливье взял меня поперёк талии, но я, что есть силы, отпихнула его и ещё более мёртвой хваткой вцепилась в ножку стола. — Анна, прекратите немедленно! Вы так до горячки дорыдаетесь!
— И пусть! — кричала я. — Слягу и помру быстрее!
— Анна, вы слышите меня? Хватит! — Атос по-прежнему безуспешно пытался отделить меня от стола.
— Нет, граф, не хватит! Я устала плести интриги, я устала быть пешкой…
— Странно это от вас слышать… Это же ваше любимое и в совершенстве освоенное занятие…
— Я устала от вашей беспричинной ненависти! Я так больше не хочу! Почему я должна расплачиваться за преступления других, совершённые из ревности и похоти?! Почему, граф?! — я практически билась в истерике. — Я ничего плохого никому не делала, а палач меня заклеймил только потому, что я отказалась ему отдаться! Да и вы прекрасно знаете, что я была невинна, когда выходила за вас замуж и в первую нашу ночь… Вы никогда не думали, почему тогда на охоте я упала с лошади, хотя умела ездить верхом?
Атос лишь покачал головой.
— Я была беременна, а мне в тот день нездоровилось сильнее обычного! Голова кружилась, тошнило, поясница болела, а вы, вдобавок, потащили меня на эту чёртову охоту! Конечно, я потеряла сознание и упала, а очнулась уже повешенной! И вы не дали мне возможности даже объясниться! Даже последний бродяга имеет право на справедливый суд, а мне, своей законной жене, вы в этом праве отказали! Оливье, почему? Почему вы не провели своего расследования и не допросили меня, как обвиняемую, хотя бы? Если бы я и правда была виновата перед вами, вы могли бы тогда отречься от меня и пинками выгнать из своих земель! Могли требовать аннуляции нашего брака у Римского папы… Могли отдать в руки королевского правосудия! Я честна перед вами, мне нечего скрывать, поскольку я невиновна!
— Анна, погодите… Вы сказали, что были беременны? — переспросил граф охрипшим и дрогнувшим голосом, резко побледнев.
— Да, я была беременна и тогда находилась на третьей неделе! Это был ваш ребёнок! Ваш сын! — кричала я каким-то не своим, дурным голосом. — Если бы кардинал не снял меня тогда с дерева, на котором вы девять лет назад соблаговолили меня повесить, я бы умерла, а со мной и мой не рождённый ребёнок!
— А ребёнок, что с ним? Где он? — тут же встревожился мужчина.
— Неужели вас это так волнует? — не поверила я. — Когда вы вешали будущую мать своего сына, вас это не волновало, а теперь вдруг волнует! Так всё получается, граф де Ла Фер?!
— Анна, где наш сын и что с ним? — Оливье схватил меня за плечи и стал трясти с такой силой, что моя голова болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы.
— Отдала Ришелье под опеку! — с трудом проговорила я, стараясь не упасть в обморок и не отключиться. Всё расплывалось перед глазами: убогая комнатка в харчевне «Красная голубятня», дрожащий от сквозняков огонёк свечи, мебель, занавески на окнах и такое красивое лицо графа де Ла Фер, с таким горящим взором карих глаз…
— Ришелье? — Атос аж вздрогнул от столь неожиданной новости, выпустив меня. — Вы отдали нашего сына Ришелье?! — в нём с новой силой начал закипать гнев.

— А что в этом плохого? — защищалась я. — Кардинал с ним хорошо обращается, балует, дарит подарки и даже нанял ему учителей! Он сделал для него больше, чем вы!
— И вы так спокойно об этом рассуждаете?
— Да! Потому что мне иногда кажется, будто кардинала больше заботит судьба моего сына и моя собственная, нежели вас! Чем я заслужила вашу ненависть? Я в ту пору любила вас, была вам верна, я родила от вас ребёнка, мальчика!
Вдруг я резко упала на пол, моё тело выгнулось дугой. Плохо ещё то, что я головой больно стукнулась об пол. Боль в голове только способствовала усилению моей истерики.
Атос попытался взять меня на руки, но я оказывала уж слишком активное сопротивление.
— Анна, пожалуйста, успокойтесь и прилягте… — мягко начал он. — Вы меня слышите?
Но я ничего не слышала и не видела от застилавших глаза слёз и продолжала истерить в том же духе.
— Анна де Ла Фер, — он всё же смог схватить меня в охапку, — прошу вас, успокойтесь. Мне странно вас такой видеть… И даже обидно… — одной рукой он вытер слёзы с моего лица, а другой обнял за талию и помог встать на ноги, но я тут же вырвалась от него.
— Обидно? - я, не поверив, даже хмыкнула.
— Да.

Минуту мы в нерешительности смотрели друг на друга.
— Какая же я глупая… Вы у меня в гостях, можно сказать, а я даже не предложила вам вина… — с этими словами я достала из-под кровати бутылочку бургундского вина. Десятилетней выдержки, между прочим. Наверно, осталась от прошлых постояльцев.
Потом достала из шкафа два хрустальных бокала. Поставив бокалы на стол, я равномерно разлила вино в бокалы. Я стояла спиной к Оливье и мои волосы вполне заслоняли от него происходящее. Так что он не увидел, как я достала из потайного кармана камзола бумажный пакетик с возбуждающим порошком и высыпала всё в его бокал… Порошок вскоре полностью растворился. Даже в осадок не выпал… Всегда ношу этот порошок при себе на непредвиденные случаи.

— Как это понимать, Анна? — спросил он недоуменно.
— Ваше любимое бургундское вино десятилетней выдержки, — пояснила я. — Не желаете? — я предложила супругу бокал, в который подсыпала порошок, но он бокала не взял, а лишь недоверчиво посмотрел на меня. — Ладно, я отопью немного из вашего бокала, чтобы вы не грешили на меня напрасно, — я сделала два небольших глотка. — Попробуйте, заодно, и моё вино.
Атос взял мой бокал, в который я ничего не подмешивала, и последовал моему примеру.
— Видите, оно не отравлено. Неужели вы правда думаете, что я бы отравила вас, мужчину, которого люблю, и от которого родила ребёнка? Ваше здоровье, граф.
— Взаимно, Анна.
Мне показалось, или в его карих глазах действительно светилась теплота?
Мы с ним стукнулись бокалами. Даже пили на брудершафт.
После этой проверки граф уже без опаски попивал вино из своего бокала, а я из моего.
— Славное вино. — Атос поставил пустой бокал на стол. Я сделала тоже самое. — Спасибо, Анна.
— Всегда пожалуйста, Оливье, — я тепло улыбнулась ему и подмигнула. — Я рада, что вино вам понравилось. Вы ценитель во всём.
— Вам правда так кажется?
— Это всем в глаза бросается… — прошептала я ему на ухо страстно и немного приглушённо. — У вас отменный вкус в одежде… Вам так идёт эта рубашка, пояс, жилет и сапоги… А ещё плащ и шляпа…
— Очень польщён, — недоумевающе ответил Оливье, глядя на меня.
— Но без всего этого вам было бы гораздо лучше…
— Куда вы клоните, Анна?
— Я так скучала без вас… — я сняла обувь, украшения и камзол, оставшись в одной рубашке, которая едва прикрывала колени. Потом запустила пальцы в свои волосы и взлохматила их. Светлые кудри красиво рассыпались по плечам. — Вы даже представить себе не можете, как сильно!
Я прыгнула на руки оторопевшему Оливье, еле успевшему меня поймать…
— Вы дрожите… И такая бледная…
— Это от холода… — прошептала я с придыханием, обняв его за шею. — Я замерзла, причём очень сильно… Согрейте меня, и это пройдёт…
Намёков графу делать больше не пришлось…
Он отнёс меня на кровать, а потом подставил стулья к двери, чтобы никто не нарушил нашего уединения…

[Fiora Beltrami]

Глава 2. Спасительный выстрел миледи
В этой комнате, где и правда было прохладно, мы занимались не совсем невинными делами. Скорее тем, чем обычно занимаются наедине мужчина и женщина, распалённые страстью.
Я отдавалась мужу с ещё большим пылом, чем когда-то, девять лет назад… Так приятно было вновь познать ни с чем не сравнимую радость обладания и отдачи… Вновь вспомнить тепло его сильных и нежных рук, которые блуждали по моему телу, лаская каждую пядь… Настоящее блаженство!
Тесно прижавшись к друг другу, мы вновь познавали забытое ранее счастье, которое едва не разрушили из-за своей гордыни и глупости… Мы чувствовали себя, как два человека, потерпевших кораблекрушение и выброшенных волной наслаждения, на берег… Только тёплым и уютным берегом была кровать со смятыми простынями, одеялом и подушками…
Спать минувшей ночью не хотелось ни мне, ни Оливье. Мы будто хотели наверстать те девять лет, что провели вдали друг от друга. Нам казалось, что столько потраченных впустую лет на обиды, месть и ненависть, вряд ли перечеркнёт одна ночь любви… Поэтому мы даже рук не разжимали.
Нам обоим было приятно представлять, что наша кровь (в том числе бушующая в ней лихорадка) передаётся от одного к другому, через сомкнутые в пожатии руки. Что я и он — единое целое. Единый дух, плоть, кровь и разум. Одно сердце на двоих…
Мне было так тепло и хорошо под боком Оливье.
Мы причинили друг другу столько боли, но всё это меркло и бледнело, в сравнении с нашей любовью… Не смотря ни на что, мы всё же любили друг друга и никогда не переставали любить, даже ненавидя!
Теперь никто и ничто не сможет омрачить нашей любви, которая заново возродилась из пепла, в который её когда-то обратил огонь ненависти.
Приподнявшись на своём ложе и опираясь на локоть, я смотрела на спящего мужа. Какой он, всё-таки, красивый и властный. Как с ним хорошо даже просто тихонечко лежать рядом.
Но просто тихонечко лежать рядом с мужем я не могу, ведь меня обязательно потянет на озорство. Я несколько раз дунула ему в ухо, поцеловала в губы и щёку, потом ущипнула легонько за подбородок. Атос не реагировал, а только пробормотал что-то нечленораздельное и нахмурился. Тогда я снова дунула ему в ухо и на пару секунд зажала нос.
— Анна де Ла Фер, если кое-кто не прекратит этого хулиганства, то найдёт проблем на свою очаровательную, белокурую умненькую головку! — приструнил он меня.
— С добрым утром, любимый! — проговорила я, едва ли не нараспев.
Ничего не могу с собой поделать, меня распирало от счастья.
— Я смотрю, ты уже проснулась и принялась меня мучить? Как спала?
— Ты издеваешься? — я еле сдерживала смех. — С тобой не отдохнёшь, не соскучишься и не выспишься!
— Потрясающая была ночь… — граф обвёл указательным пальцем черты моего лица. — Я до сих пор не могу в себя прийти…
— Тоже мне — удивил! — обронила я, хмыкнув. — Ты, хотя бы, просто не можешь в себя прийти после всего, а я вползти в себя не могу! И как тебе не стыдно мешать спать всю ночь напролёт бедной женщине? — ласково подшучивала я.
— Бедная женщина, — обратился Оливье ко мне, — вообще-то инициатива от тебя исходила…
— А тебе это даже понравилось! — шутя упрекнула я мужа, за что получила страстный поцелуй в губы.
Хороший способ граф де Ла Фер нашёл, чтобы заставить меня помалкивать… Нарочно буду напрашиваться!
— Ты вина хочешь? — спросил он, встав с кровати и быстро одевшись.
— Да нет… Спасибо… И так из-за тебя голова кружится… — я с озорством подмигнула ему.
— Интересно, куда ДʼАртаньян запропастился? — резко поменял Атос тему, помогая уже одеваться мне.

Мои руки меня не слушались, будто я от них отбилась… Поэтому, пока муж помогал мне завязывать тесёмки на рубашке, я мучительно размышляла:
«ДʼАртаньян… А правда, куда он мог запропаститься? Точно! Вино! Нельзя, чтобы ДʼАртаньян умер, особенно после моего примирения с мужем!»

Я, как молнией поражённая, вскочила с кровати, нацепив плащ и сапоги Атоса. Я и пистолет его прихватила. Слава Богу, он был заряжен… Ну и ещё вытащила, пока Атос не видел, бумагу от Ришелье из кармана своего камзола.
Чтобы разблокировать дверь, пришлось отпихнуть в сторону стулья. Открывая засов на двери, я так торопилась, что сломала пару ногтей. Сделав это, я опрометью выбежала из комнаты и спустилась вниз. Атос был шокирован такой моей реакцией, мягко говоря…

Наверно, я представляла собой забавное зрелище: растрёпанная женщина, одетая лишь в короткую рубашку и плащ, с пистолетом в руке и обутая в мужские сапоги… Хоть пугалом на полях работать, а не у Ришелье агентом, честное слово!
Явившись в зал, я застыла, как соляной столб.
ДʼАртаньян хвалил заведение и предлагал выпить за благополучие хозяев. Прямо с горла — так только плебеи пьют! Но это сейчас было неважно, а вот то, что бутылочка отравлена мной… Это проблема посерьёзнее, нежели простецкие замашки гасконского юнца.
Я хорошенько прицелилась и выстрелила прямо в бутылку. Стёкла разлетелись во все стороны, а вино пролилось на пол. Паренёк потрясённо смотрел на меня.
— Не пугайся, не привидение видишь. На счастье, — сказала я всего лишь. — Что уставился? Никогда довольную миледи не видел? — спросила я у поражённого гасконца и отдала ему бумагу.
Да, ту самую бумагу, где написано: «Все, что сделал податель сего, сделано по моему приказу и для блага государства».

— Скачи к Ришелье. Он знает, где твоя Констанция досуг справляет. Только я хочу тебя предупредить, что твоя дама сердца — непроходимая дура, которая вечно куда-то встревает. Потом не жалуйся, что я не предупреждала тебя.
— Спасибо вам, миледи! — гасконец горячо расцеловал меня в обе щёки и обнял. Я думала, он меня задушит или, в лучшем случае, рёбра мне все сломает! — Я обязан вам спасением женщины, которую люблю! Я думал, что вы жестокая и бессердечная, но мне очень приятно было в этом ошибиться!
— На свадьбу пригласишь, если отблагодарить захочешь! Быстрее уезжай, пока я не передумала. Граф де Ла Фер останется, потому что уладил со мной ещё не все дела, — сказала я ему напоследок и ушла обратно к себе в комнатку, где остался ничего не понимающий Атос.

ДʼАртаньян тем временем уже галопом скакал на своём рыжем иноходце к человеку, который знал, где госпожа Бонасье. Компанию ему составляли Портос и Арамис.
Тем лучше — хоть время с мужем проведу наедине!

— Анна, какая муха тебя укусила? — спросил он меня, едва я переступила порог.
— Никакая. Жив-здоров твой друг. Я всего лишь ему подсказала, где искать Констанцию Бонасье.
— Вот это новость! — только и вымолвил граф. — Анна, отдай мне бумагу, полученную тобой от Ришелье.
«Вот же какой внимательный… До сих пор помнит!» — подумала я с иронией.
— У меня её нет.
— А если найду? — спросил Атос.
— Не найдёшь. Она у ДʼАртаньяна. ДʼАртаньян, Портос и Арамис поехали за Констанцией. Если ты мне не веришь, можешь догнать ДʼАртаньяна и спросить. Больше мне эта бумага не нужна.

(Нет, правда, зачем мне нужно плести все эти интриги, если Оливье вновь принял меня?)
— Я верю тебе, Анна. — Оливье поцеловал меня в лоб. — Собирайся быстрее, родная. Нам ещё за нашим сыном к Ришелье ехать, а потом в Берри.
Чтобы собраться, мне хватило и пяти минут.
А вскоре мы уже скакали на лошади во весь опор к Ришелье, на временном попечении которого находился мой сын… Вернее, мой и графа… В общем, я запуталась! Ладно, приедем к кардиналу, а там разберёмся… Самое главное, что больше мне и графу не придётся быть одинокими. Отныне перед нами новая и счастливая совместная жизнь. Даже смерть не в силах разлучить нас. Если нам и суждено будет попасть в Рай, Чистилище или Ад, мы войдём туда, взявшись за руки.

[Fiora Beltrami]

Глава 3. Здравствуй, папа

Мы добрались до Сюржера, где и находился сейчас кардинал, за две недели. По пути мы останавливались у встречных крестьян, в заброшенных хижинах и разбивали палатку, чтобы придать нашей поездке больше романтичности.
Оказывается, мой муж умеет готовить пищу на огне лучше меня! Я как-то взяла на себя смелость попытаться приготовить суп. Результат — пожар на кухне. Хорошо, что его удалось быстро потушить и хижина была бесхозной, да и не сгорела. Чудом уже было то, что никто не пострадал. Граф де Ла Фер дал клятвенное обещание, что близко меня к кухне не подпустит, когда мы приедем в его имение. На пушечный выстрел не даст приблизиться. Я не обижалась. Что есть, то есть. Не входит кулинария в число моих талантов.

Зато мы взглянули друг на друга с другой стороны. Атос перестал видеть во мне демона, посланного на землю. Для него я стала просто женщиной, со своими слабостями и достоинствами, которая тоже имеет право на ошибки. А я больше не видела в муже тирана-женоненавистника и маньяка. Я не держала на него зла за тот инцидент с деревом, а он даже и не заикался о том, что у меня шедевр нательного творчества на плече. Он теперь понимал, что я не виновата, поэтому и не затрагивал лишний раз ненавистную мне тему. Само воплощённое понимание и тактичность…
Нет, всё-таки, в том, чтобы быть замужней женщиной, есть свои плюсы. Например то, что рядом всегда есть тот, кто тебя поймёт и поддержит в трудную минуту. А если ты оступишься, поможет встать на ноги, и, отряхнув платье, скажет: «Чтоб больше никуда не встревала.»
Или вообще удержит от каких-либо глупостей.
Прав был тот, кто сказал: «Самое большое счастье в жизни — это быть любимым и самому любить».

Нам обоим, мне и Оливье, было немного не по себе от того, что мы снова вместе, спустя столько лет. Отвыкли мы друг от друга. Но нас обоих радовало то, что у нас впереди вся жизнь, чтобы счастливо жить вместе в его родовом замке и любить друг друга вечно, как клялись у алтаря. Глядишь, мы так вместе и состаримся, видя, как растут наши дети, а потом и внуки… Наверно, Атос будет хорошим отцом нашим детям и дедушкой — внукам. А я буду безалаберной мамой и бабушкой, которая даже готовить и вязать не умеет. Хотя мне всего-то двадцать пять лет, ещё будет куча времени научиться. Если Атос подпустит меня к кухне, конечно… Никогда не сомневалась в том, что наша семья немного, даже сильно, отличается от всех других семей.

Наконец-то мы добрались до места. Ришелье принял нас очень радушно, велев приготовить жареного фазана, креветок в винном соусе и подать ликёр.
Меня даже удивило, что Арман-Жан дю Плесси де Ришелье на меня не сердился, хотя я отдала подписанную им бумагу ДʼАртаньяну! Действительно, есть, за что на меня обижаться…
Как всегда, кардинал был весь в делах и заботах о благе Франции.
— Я и мой супруг, граф де Ла Фер, рады видеть вас в добром здравии, — сказала я это скорее для того, чтобы рассеять гнетущее молчание, царившее в комнате, где кардинал принимал нас и вершил государственные дела.

(Не скрою, я была счастлива, что могу называть отныне Оливье своим супругом. Я и не думала, что когда-нибудь буду вновь иметь на это полное право.)

— Граф, графиня, — обратился Ришелье к нам, — я тоже счастлив вас видеть.
— Взаимно, монсеньор, — Оливье приветственно кивнул и улыбнулся.
— Я так поняла, ДʼАртаньян у вас уже был? — осторожно поинтересовалась я у кардинала.
— Был и не один. — Ришелье как-то странно на меня посмотрел.
Понял, что я ему бумагу отдала.
— Граф де Ла Фер, можете поздравить вашего друга с назначением на должность лейтенанта королевских мушкетёров. Может быть, даже удастся погулять на свадьбе молодого лейтенанта и Констанции, когда та аннулирует свой брак с галантерейщиком Бонасье. В следующий раз пусть ДʼАртаньян вежливо попросит миледи отдать ему ценные бумаги, а не отбирает силой, — опять Ришелье посмотрел на меня и Атоса своим пронизывающим взглядом. — Не так ли, миледи?

У меня нашлось сил только кивнуть.
«Слава Богу, повезло! А кардинал надо мной ещё и издевается! Ну, хоть какая-то от ДʼАртаньяна польза. Молодец парнишка. Хороший способ нашёл меня прикрыть перед Ришелье. Только бы эта Констанция Бонасье ДʼАртаньяна до ручки не довела».
— Кстати, о миледи, Ваше Высокопреосвященство, — напомнил Оливье. — Я прошу вас отстранить мою жену и мать моего сына с вашей службы.
— Сына, которого вы не слишком торопитесь узнать, граф де Ла Фер? — Ришелье почесал переносицу. — Вы такой же странный и удивительный муж, как и отец…
— Не поверите, монсеньор, сам недавно узнал от своей жены о существовании сына. Но вы ошиблись, полагая, что мне он безразличен, — ответил ему граф. — Анна сказала мне, что мальчик под вашей опекой.
— Так оно и есть, — подтвердили в один голос я и кардинал.
— А что с отстранением миледи? — не отступал мой супруг.
Видно, Атос очень интересовался этим вопросом.
— Отстранить миледи? — уточнил Ришелье. — А вы, миледи, хотите сами быть отстранённой навсегда от службы мне?
— Если так хочет мой супруг! — воскликнула я с энтузиазмом. — Я подчиняюсь его воле! И заметьте, с радостью!

Оба, Атос и Ришелье, смотрели на меня, словно я на их глазах в лебедя превратилась. Или у меня хвост с рожками выросли.
— Что ж, миледи, мне было приятно работать с вами, — сказал кардинал, подписывая какие-то бумаги.
— И мне было приятно работать под вашим началом, монсеньор. Спасибо за всё, — ответила я ему.
— Отныне вы свободны от службы, миледи, — кардинал отдал бумаги мне. — Вот и ваш титул графини де Моро-де Ла Фер. Делайте со своим титулом, что хотите.
Я и Атос одновременно встали со стульев, поклонились и промолвили:
— Благодарю!
— А наш сынишка, монсеньор? — спросила я. — Где он сейчас?
— Мы бы хотели забрать мальчика в Берри. Анна очень долго его не видела, а я вообще ни разу в жизни, — подтвердил Оливье.
— Играет во дворе с детьми слуг. На днях он смастерил себе оружие и доспехи. Теперь устраивает крестовые походы на территории моего двора. Он и плащ себе тамплиерский сделал. — Ришелье покачал головой. — Ни минуты не сидит на месте, так же, как и его родители…
У Атоса и у меня это вызвало смешок. Я уже представляла своего сынишку в белом плаще с красным крестом, держащим в руке выструганный из дерева меч.

Дворецкий кардинала Огюстен проводил нас во двор, откуда были слышны отзвуки детского смеха, разговоры и шумные игры.
— Анна, ты видишь нашего сына? — спрашивал граф, высматривая среди стайки играющих детей мальчика в тамплиерском плаще и игрушечных доспехах.
— Он где-то здесь, Оливье. Ришелье сказал, что он играет во дворе. Давай его ещё поищ…
Я не успела договорить, потому что что-то большое и чёрное сбило меня с ног.
— Кошелёк или жизнь, мама! — мальчишка снял с себя чёрную, как и всё его одеяние, маску, засмеявшись звонким смехом.
Это был Джон Френсис.
— Джон, смерти моей хочешь? Не пугай меня так больше! — отчитала я сына, поднимаясь с земли.
Атос помог мне встать и отряхнуть дорожный костюм.
— Мамочка, я так скучал без тебя! — Джон кинулся мне на руки и обнял за шею. — Где ты так долго пропадала?
— Я тоже очень по тебе скучала, мой родной! — я едва сдержалась, чтобы не заплакать при ребёнке. — Разве тебе было плохо у дяди Армана? — спросила я наивно.
— Нет, он очень добрый и с ним весело, но без тебя было тоскливо! — голубые глаза Джона встретились с моими.
— Мой дорогой… — я даже всплакнула. — Боже, сынок, ты такой тяжёлый, что руки отваливаются! Так сильно вымахал… Скоро выше мамы будешь. — я опустила сынишку на землю.
— И не только выше мамы, — дополнил Оливье. — Здравствуй, сынок!
Атос потрепал сына по волосам, но мальчик в недоумении отшатнулся.
— Вы кто, сударь? — задал ребёнок вопрос.
— Джон, граф Оливье де Ла Фер твой отец. Будь к нему теплее, — сказала я спокойно и ободряюще улыбнулась сыну.
— Мой отец погиб на войне, когда я даже не родился, — простодушно ответил ребёнок.
— Это не правда, — возразил Атос.
— Но мне так сказала моя няня. — Джон недоумённо нахмурился.
Нахмурился и Атос.

[Fiora Beltrami]

Тут меня точно громом поразило. Конечно, Джон Френсис не похож на лорда Винтера, а также мало похож на меня, за исключением голубых глаз, и мою дальнюю, неизвестную мне самой, родню! Он же вылитый де Ла Фер — сходство портретное! Только глаза голубые, унаследованные от меня, а в остальном вылитый мой муж! Тот же характер, цвет волос, форма губ и носа, подбородок. А так же гордый, красивый и волевой профиль де Ла Фера! Даже хмурятся они одинаково! Да… Богата жизнь на сюрпризы!

— Нет, счастье моё. Твой отец не погиб на войне, — я наклонилась к сыну и взяла его ладони в свои. — Он жив и здоров. Просто твой папа был в плену у пиратов и не мог послать тебе весточки. Но твой папа очень храбрый, находчивый, сильный и умный. Он смог сбежать. Не так ли, Оливье? — я посмотрела с надеждой на Атоса, ожидая, что он подыграет мне, выдав мою красивую сказку для нашего сына, за правду. Потом я поднялась с колен.

А что? Не рассказывать же ребёнку, что мамочку заклеймили по молодости за то, что палачу не отдалась; а папочка, спустя некоторое время после свадьбы, увидел это клеймо и повесил свою беременную жену, то есть маму своего милого сыночка. И что мама всё же выжила, а в Англии сразу нашла себе богатого избранника, который на ней женился и считал, что мама беременна от него. А уж про то, как его мама соблазнила папу в харчевне «Красная голубятня», мальчику и вовсе знать не полагается…
В общем, такую густую кашу заварили, что до сих пор расхлёбываем… И как весь этот бардак объяснить ребёнку, которому нет ещё и девяти лет? Приходилось мне сочинять трогательные до слёз истории на ходу.
— Да, сынок, всё так и было. — выручил меня Атос. — Всё в точности, как сказала мама… Теперь мы все будем вместе.

Лицо Джона засияло. В глазах отражалась радостная восторженность. Он смотрел на высокого и статного красавца-дворянина, на его благородные и красивые черты лица. Карие глаза графа де Ла Фера глядели на сына тепло и по-доброму, с безграничной нежностью. Именно таким мальчик и представлял своего отца.
— Не хочешь обнять своего папу, Джон? — шепнула я на ушко сыну.
Мальчик захотел броситься к Атосу и обнять его, но не успел. Атос подхватил ребёнка на руки, нежно прижал к груди и усадил себе на шею.
— Ну, с вами и так всё ясно, — услышали мы позади нас голос Ришелье и обернулись. — Вот, мадам Анна де Моро-де Ла Фер, вы и обрели семью. Поздравляю вас. Граф де Ла Фер, глаз с неё не спускайте. Именно вам я поручаю эту молодую даму, которая стала близка мне, как родная.
— Очень рад такому поручению… — Атос легонько ущипнул меня за руку.
— Ай! Оливье, какой же ты вредный! — воскликнула я.
— Не обижай маму! — заступился за меня Джон. — Она у нас хорошая…

«А ведь мой сын так мало знает меня… И я для него хорошая, как он сам сказал. Не могу представить себе теперь, как я раньше жила без него… Он же часть меня самой», — думала я.

У Ришелье мы погостили где-то три дня. Отдохнули хорошо, нормально выспались. Ещё вдоволь играли и общались с нашим ребёнком. А я даже сперва боялась, что муж и сын не поладят, но напрасно. Джон, такой подвижный, умный, добрый и непоседливый, быстро нашёл общий язык со своим папой. Как шутил Атос, этот хитрый мальчишка и эта ехидна, то есть я, его в рабство обратили. Хотя никто никого не обращал — Атос сам позволил мальчишке его захомутать. Он питал слабость к своему первенцу, в отличие от меня. Я не позволяла так себя вести Джону со мной. Это его уже граф де Ла Фер за три дня, что мы гостили у Ришелье, распустить умудрился, а не я. А ещё говорят, что мужчины более строже воспитывают детей, чем женщины. Ничуть! У меня так этот пострел не распускался, как у Атоса…

**********

Вместе со своим мужем и сыном я возвращалась в Берри, где находилось имение моего супруга. Ехали все верхом.
Глядя на то, как Атос поддерживает в седле Джона, чтобы тот не упал с лошади, я не могла сдержать улыбку. Иногда, когда муж на минутку отвлекался от контроля над сыном, я ловила его обволакивающий и проникающий в душу, обжигающий взгляд.
Когда мы проезжали мимо небольшого пруда в парке, я приблизилась к нему.
— Оливье, ты рад, что мы наконец-то вернулись домой? — спросила я.
— Конечно, — ответил он искренне.
— Ты понимаешь, что отныне будешь жить под одной крышей, пока смерть не разлучит, с невозможной женщиной, которую даже на кухню пускать опасно? — поддела я его нарочно.
— Прекрасно понимаю и всем доволен, — услышала я такой ответ от графа де Ла Фер.
Граф спешился, а потом помог сойти с лошадей мне и сынишке. Джон убежал исследовать замок, откуда доносился запах свежевыпеченных пирогов.
— Вот что, Анна, давай попробуем всегда жить с тобой спокойно и без приключений, на одном месте? Хотя бы ради нашего сына?
— Смеёшься? Это моё самое большое желание! — воскликнула я горячо. — Мне ничего другого и не надо!
— Анна, хочу тебя предупредить, что я ужасно несносен… — Атос притянул меня к себе и взял на руки.
— Я тоже не образец послушания и смирения, так что мы в чём-то схожи.
— Ничего, Анна. Как-нибудь уживёмся до тех пор, пока смерть не разлучит нас…
— Я и после смерти тебя не оставлю, граф де Ла Фер…

Обняв Оливье за шею, я посмотрела в небо, где пролетели два жаворонка. В голубом небе светило солнце и не было ни облачка…
«Хороший признак, — думала я, положив голову на плечо мужа. — Это, наверно, к счастью… Которое больше ничто не омрачит…»
А граф, крепко держа меня на руках, направлялся к нашему замку, исследованием которого занимался в это время наш сын…

[Fiora Beltrami]

Глава 4. Что же было потом?
Прошло девять месяцев с тех пор, как я и мой муж помирились, решив жить вместе по-человечески. Граф по-прежнему не подпускал меня к кухне, ближе, чем на пушечный выстрел. Ну и пусть, всё равно он лучше меня готовит. Так что в этом нет ничего страшного.
За исключением готовки, я старалась всё делать по дому сама. Зачем перекладывать на слуг то, что тебе самому по силам?
Только слуги возмущались, соглашаясь с моим мужем по поводу того, что графине не пристало утруждать себя домашней работой. Тем более, на последнем месяце беременности.
Да, я была беременна и находилась на девятом месяце. Видно, всё произошло в ту ночь любви, в «Красной голубятне»…

Кстати, чувствовала я себя просто потрясающе и бессовестно счастливой, потому что ждала ребёнка от любимого мужчины. Даже сильная тошнота по утрам в первые три месяца беременности не могла омрачить моей радости предстоящего материнства.
Все в имении поговаривали, что у меня и мужа родится мальчик. Причём свои прогнозы делали, глядя на меня и на то, что я обычно употребляю в качестве еды. Кислой, солёной и мясной пище я отдавала большее предпочтение. Отсюда люди и делали свои выводы.

Я постоянно слышала комплименты в свой адрес. Каждый считал своим долгом сказать, как я похорошела. Существует примета, что если женщина во время беременности становится ещё красивее, то родится мальчик. А если у неё отекает лицо и выступают там же пигментные пятна, то родится девочка, поскольку девочки будто забирают красоту у матерей. А ещё, если даже на поздних сроках видна талия, будет мальчик.

Да и походка у меня стала несколько неуклюжей, как у утки…
Плюс меня охватила жажда активной деятельности. Пока Оливье был на службе у де Тревиля, а следом за мужем напросился и Джон, я отдала приказ о строительстве школы для местных крестьян.

Надеюсь, идея с образованием для всех слоёв населения приживётся… А что? Всё равно делать нечего. Срок у меня уже приличный, не до путешествий. На кухню готовить меня не пускают, потому что я сущее стихийное кухонное бедствие. Прибирать в доме мне мешают, верхом ездить тоже нельзя. К интригам я охладела и больше их плести не хочу. Атос и Джон в Париже у де Тревиля… Что, спрашивается, делать бедной миледи? Вот и ставлю опыты в имении мужа.

Но положительные моменты есть. Я подружилась со всеми нашими крестьянами и уже скоро помнила, как зовут каждого. От них я получала множество дельных советов о том, как правильно заботиться о детях.

Несмотря на то, что мне уже доводилось рожать, я совсем не умела обращаться с маленькими детьми. Когда родился мой старший сын, я не имела возможности им заниматься, поэтому пришлось искать для него кормилицу. В то время я не могла себе позволить быть обычной женщиной и посвящать всю себя ребёнку. Да и моя служба у Ришелье не оставляла на это времени. Но теперь всё было иначе.

Несмотря на то, что прошло уже девять месяцев, я должна была скоро родить и муж меня любил, я чувствовала себя, как в каком-то сне. Будто не своей жизнью я живу. Очень неприятное ощущение, что ты словно, без зазрения совести, пользуешься чужим счастьем, которое у кого-то украла. Мне до сих пор казалось, что моя нынешняя счастливая жизнь — всего лишь мираж, который рассеется, стоит мне протереть глаза. Как сон, который прекратится, едва я ущипну себя за руку… Не так-то просто изгонять из своей памяти и души призраков прошлого…

Так вот я и жила в Берри после своего воссоединения с вновь обретённым супругом. Никаких приключений и риска. Никаких заговоров и интриг. Тихая и спокойная жизнь обыкновенной дворянки, которая счастлива в браке, любит и любима, сама занимается воспитанием и образованием своего сына. К тому же готовится к рождению второго ребёнка.

Также я улаживала споры и разногласия между крестьянами, пока Оливье не было дома. Часто мне приходилось быть независимым экспертом в разбирательствах, касательно земельных участков и приданого, доводилось мирить родителей и детей. И, разумеется, судила неверных супругов. Но, вынося решения, я всегда руководствовалась правилом: «семь раз отмерь — один отрежь».

Зная, каково становиться жертвой скорого и несправедливого суда, я всегда старалась разобраться в причинах поступков, не цепляясь к следствиям. Поэтому всех всё устраивало. Меня любили и мне доверяли, потому что знали: я никогда никого не буду судить, не разобравшись в проблеме, как следует. Ни у кого не возникали сомнения в том, что справедливость восторжествует и виновные будут нести ответственность, соразмерную с проступком.

Оливье вполне разделял мои взгляды. Он, как и я, никогда не судил человека, не попытавшись вникнуть. Оливье бы простил крестьянина, который убил на его угодьях двух уток, чтобы накормить голодающую семью. Он бы даже ему денег дал, чтобы помочь в столь бедственном положении. Но он никогда не проявил бы снисхождения к браконьеру, который незаконно охотится на его земле, а добычу продаёт на рынке… Я тоже считала, что мой муж поступает более чем мудро.

Оливье был очень доволен моей позицией. Постоянно говорил, как ему повезло с такой хорошей женой… Мне тоже повезло, что у меня такой замечательный муж. Любит меня, Джона и нашего будущего ребёнка. Верный, добрый, заботливый…
Удивительно, как на людей отлично влияет счастье! В свою очередь, я делала всё, чтобы мой муж и сын мною гордились. Вела себя благопристойно, не перечила супругу (разве что мягко и не навязчиво убеждала в своей правоте). Хранила верность Оливье и была хорошей мамой сыну…

Снизила налоги, чтобы облегчить жизнь крестьян. Они и работать стали охотнее, видя, что до них кому-то есть дело.
Любой, кто знал меня в ту пору, когда я ещё была агентом кардинала Ришелье, сказал бы, что моя нынешняя жизнь однообразная и скучная. А мне и не надо острых ощущений. Зачем? Опять ставить под удар вновь обретённое счастье? Нет уж, премного благодарна! Лучше буду спокойно жить с мужем и сыном в его родовом замке и готовиться к рождению ребёнка!

[Fiora Beltrami]

К тому же этих острых ощущений мне и дома хватало. Например, когда Джон изъявил желание уехать в Париж и пойти на службу к де Тревилю. Он потому и просился вместе с Атосом…

«Ленивый мальчишка! Лишь бы от уроков отлынивать!» — думала я о сыне с ироничной досадой. Но меня брала и гордость за Джонни — по стопам отца идёт!

Вот любит граф потакать сыну, ничего с этим не поделаешь! Я могла его понять: у него совсем недавно наладилась жизнь, он стал по-настоящему счастлив, у него есть сын и скоро родится второй ребёнок, да ещё и жена, которая пошла бы за ним пешком хоть на край света… Конечно, он стал намного добрее и мягче. Он всегда был таким, но сейчас это сильнее проявилось в нём. Ох, чует моя интуиция, он окончательно Джона избалует! А может быть, я ошибаюсь, и Джону уже вконец избаловаться не грозит? Да, вот и хвалёная мужская строгость в воспитании детишек, особенно сыновей!
Но всё решилось само собой. Де Тревиль согласился принять Джона в свой корпус, где обучались военному делу дети мушкетёров, когда мальчику исполнится десять лет. Думаю, год наш сын потерпит, прежде чем исполнится его заветная мечта.
Да и не особо-то мне хотелось, чтобы сын уехал от нас на несколько долгих лет учиться в Париж. Но, если уж Джон так пожелал, то я не буду препятствовать его счастью. Тем более, что его отец выбор сына всячески одобряет и поддерживает.

Быстро спелись дуэтом, что я могу поделать…
Так вот мы и жили. Без каких-либо приключений.
В положенное время я родила мальчика. Красивого, здорового и крепкого. Как только я его увидела, то сразу поняла, что он мало походит на меня. Больше он похож на своего папу, графа де Ла Фер.
Вот так всегда: вынашиваешь его долгих девять месяцев, рожаешь пять часов и мучаешься, а малыш изволил на папу быть похожим!
Я вспомнила, как рожала своего старшенького восемь часов! Я думала тогда, что проще умереть. Две служанки и повитуха мне говорили, что с первым ребёнком всегда так, а со вторыми и третьими уже легче. В их словах есть смысл…

Как только я родила, служанки подхватили маленький плачущий комочек, отмыли, нарядили, счастливому отцу показали и послали за кормилицей для крохи. Для Рауля де Ла Фер, как его назвал Оливье… Я хотела назвать мальчика Андре, но моему мужу больше нравилось имя Рауль. Чтобы в доме не было между мной и Оливье скандалов, назвали малыша Рауль-Андре.

Почему-то считалось, что знатной даме вредно самой кормить ребёнка. Дескать, для здоровья вредно и грудь портит. Зачем напрягаться хрупкому тщедушному созданию, когда вокруг полно здоровых крестьянок, рожающих каждый год по ребёнку, которые смогут не то что одного, а троих выкормить?
Если быть честной, меня такой образ мыслей приводил в недоумение. Ведь если я смогла благополучно выносить и родить ребёнка, из этого следует, что я и кормить его сама могу. Природа всё предусмотрела! Да и я, на второй день после рождения Рауля, уже была, более-менее бодренькая. Осложнений никаких не было.

Не хочется казаться грубой, но меня ужасно бесило это кудахтанье нянечек, которые все в один голос утверждали: «мадам графиня, вы ещё так слабы и не оправились после родов! Вам очень вредно перенапрягаться, потому что роды отняли у вас много сил! Первое время вам лучше лежать в постели. Ни о каком самостоятельном кормлении не может быть и речи, пока вы не поправитесь и не встанете на ноги!»

Кошмар! И это мне приходилось выслушивать даже на десятые сутки после родов!
Вот именно такое отношение я и ненавидела, а также намерения нянек устроить мне постельный режим. Никогда не любила пассивность. Если я буду постоянно находиться в постели, то буду приходить в себя месяцами.
Это тихий ужас! Мне приходилось буквально воевать за возможность самой кормить Рауля грудью! И вечно выслушивать кудахтанья (по-иному это назвать нельзя) о том, что я совсем не берегу своего здоровья и не слежу за собой.
Хорошо, что хоть Оливье не примкнул к ним, а то бы мне вообще никакой жизни не было.
— Делайте так, как моя жена вам говорит, — отдавал он распоряжение. — И не расстраивайте её.
И тут же выслушивал всхлипы, охи-ахи-вздохи… И упрёки, что он «совсем не любит бедную графиню, не заботится о ней, хотя она ему уже второго сына родила»!
Заботился мой муж обо мне и очень хорошо! Не перегибал палку, превращая свою заботу, любовь и внимание в удушающую чрезмерную опеку!

В малыше Рауле не чаял души, старшему сыну с уроками помогал. А также вёл с ним разъяснительные беседы о том, что мама и папа его очень любят, и рождение второго ребёнка не говорит о том, что он перестал для нас существовать. Наоборот. Граф всячески внушал мальчику, что теперь он старший в семье после него, а также поддержка и опора для мамы, то есть для меня.

Джон это прекрасно понимал и гордился. Раз у него появился младший брат, значит, он сам стал даже взрослее. Тем лучше. Два бесценных помощника тоже очень хорошо.
Джон помогал мне с Раулем ничуть не хуже мужа. Мальчик рассказывал Раулю сказки о прекрасных принцах и принцессах, коварных злодеях, тёмных магах, драконах и эльфах с русалками и феями, о дальних неведомых странах и их жителях. Все сказки он выдумывал сам, в своей умной голове. Раулю они очень нравились, хотя он был ещё слишком мал, чтобы понимать смысл. А я советовала Джону записывать его сказки в тетрадках, чтобы из головы не вылетели, что он и делал.

Я очень даже хорошо справлялась со своими материнскими обязанностями, которым была рада. Лучше самой заниматься своим ребёнком, чем ловить себя на мысли, что твой сын больше принадлежит мамкам-нянькам, чем тебе самой. Я хочу, чтобы первыми словами моего с Оливье сына были «мама» и «папа».
Лично мне будет обидно, если первым словом у Рауля будет имя его няни. Да, я в этом отношении очень ревнивая. Уж такая, какая есть.

Я искренне сожалела о том времени, когда не могла быть заботливой матерью Джону. Я не видела, как он растёт. Не я сидела возле его колыбельки, когда он болел; и не я успокаивала его, взяв на руки, когда у него прорезывались зубы. Я не видела, как он научился сидеть, ползать, ходить и говорить. Первым его словом было не «мама», а имя кормилицы, которая о нём заботилась и которую он считал мамой. Кормилицу, а не меня… Я помню, как однажды приехала, после очередного выполненного поручения Ришелье, навестить сына. Тогда мне было восемнадцать лет, а сыну два года. Встречать меня вышла его кормилица Виктория Сеймур, ведя Джона за ручку.

Как сейчас помню эту сцену…
— Миледи, как хорошо, что вы приехали! — восторженно приветствовала меня молодая женщина.
— Виктория, я тоже этому очень рада, — ответила я на её приветствие. А потом подхватила сына на руки, прижимая к груди. — Мой хороший, как я по тебе соскучилась! Мой дорогой, мой ненаглядный! Джонни, я приехала, ты разве не рад?

Но ребёнок расплакался прямо у меня на руках и принялся активно отталкивать меня своими маленькими, но сильными ручками.
— Отпусти меня! Ты чужая тётя! Я к маме хочу! — кричал истошно Джон.
Мне было больно, горько и обидно. Я не злилась на него. Он же пока совсем маленький и не понимает, как эти его слова рвут мне сердце на части.

[Fiora Beltrami]

«… Ты чужая тётя! Я к маме хочу!» — Джон думал, что его мама Виктория, а не я.
Перепуганная и потрясённая не меньше Виктории, я торопливо передала ей Джона. У Виктории он как-то сразу утих и перестал капризничать.
— Виктория, он не узнал меня… — проговорила я едва ли не навзрыд. — Я чужая для него! Мой сын считает меня чужой женщиной!
— Миледи, не расстраивайтесь, — подбадривала она меня. — Мальчик вас очень редко видит. Отвык, наверное. Но это не страшно. — Потом она принялась ласково разговаривать с Джоном: — Джонни, мой хороший, не бойся миледи Анну. Она твоя родная мама и очень тебя любит. Она так по тебе скучала, переживала за тебя. Ночей не спала и всё думала, как ты живёшь, хорошо ли тебе. Ты разве не помнишь маму? А она тебя ни на минуту не забывала. Будь ласковее с мамой, дружочек, хорошо?
— Хорошо, — сказал ребёнок. — Так ты моя мама? — спросил он меня с любопытством.
— Да, сынок, я твоя мама, — я робко подошла к Джону и пригладила его чёрные растрепавшиеся волосы, нежно и кротко улыбаясь ему.
— Ты красивая, — Джон улыбнулся мне. — Мама, а почему тебя так долго не было?
— Я работала, мой милый. Я должна была улаживать кое-какие дела своего банка, а это очень ответственная работа. Я хотела раньше к тебе вырваться, но у меня не получалось.
— Почему не получалось? — спрашивал Джон.
— Эти дела требовали моего участия, поэтому и не получалось.
— Джон, — обратилась Виктория к ребёнку, — твоя мама проделала очень долгий и трудный путь, чтобы с тобой увидеться. Ты её даже не обнимешь?
Виктория передала мне сына, а тот обхватил ручками мою шею. Держа на руках Джонни, я вошла в дом вместе с Викторией.

Немного неприятно возвращаться к этому моменту даже сейчас.
Именно поэтому я и отстаивала своё право самой заботиться о Рауле. Воевать пришлось даже за право поставить колыбельку Рауля в родительской спальне! Не хочу, чтобы он, когда станет постарше, потом считал меня чужой женщиной…

[Fiora Beltrami]

Глава 5. Пора для счастья
Спустя ещё месяц мы решили крестить Рауля. Пора бы уже. Немало дней прошло со дня его рождения.
День для крестин выдался тёплый и солнечный. Дул ласковый ветерок. Не холодно и не жарко. Нет риска переохладить или перегреть малыша.
С самого раннего утра по всей округе был слышен радостный перезвон колоколов в аббатстве провинции Берри.
«Бедные звонари… Устали, наверное, целый день так звонить…» — думала я, держа на руках своего маленького сына, Рауля-Андре де Ла Фер. Мальчик спал так крепко, что его даже не разбудил звук фанфар, раздающихся с крепостных стен замка. Завидую я ему…

Пригласили на крестины всех друзей семьи. Со стороны Атоса это были: Арамис и Камилла де Буа Тресси, Портос и мадам Элен Кокнар (без прокурора), ДʼАртаньян (почему-то без Констанции), де Тревиль. А с моей: кардинал Ришелье и Рошфор (как всегда-в фиолетовом). Вместе с ними приехали пажи, слуги и служанки. Но и это были не все, кто приехал на праздник в честь крестин Рауля.

Я тосковала по Кэтти, этой девчонке, которая променяла меня на Шарля. Бедная… Даже без хоть какого-то подобия надёжного подспорья осталась и совсем одна… Даже духу не хватает злиться на эту маленькую дурёху. Где она сейчас и хорошо ли устроилась? О попрошайничестве, бродяжничестве, воровстве и прочем, как о её новом ремесле, я даже думать боялась. Она же совсем ребёнок… Подумаешь, допустила ошибку в пору ранней юности! Не век же мне на неё зло держать… Да и что можно взять с такой глупышки? Иными словами, я даже хотела, чтобы она нашлась.

О том, как все готовились к празднеству, даже было страшно вспоминать: все взвинченные, нервные, суетятся и бегают, кричат друг на друга. Гримо молодец, что сумел взять организацию торжества в свои руки. Не растерялся. Так ещё и все горничные, кухарки и прочие слуги были под его началом. Замечательно, что Гримо смог грамотно поделить между ними обязанности. Он даже позаботился о том, чтобы родовой замок моего мужа тоже был украшен. Так ещё и праздничные блюда взял на себя. Хорошо, что у моего мужа такой расторопный и деятельный слуга. Я с Гримо с первых дней возвращения в Берри ещё подружилась. Хороший парень, только до этого был малоразговорчив.

Для радости местных крестьян накрыли ещё три больших стола с роскошными блюдами и изысканными напитками. Будет потом что им вспомнить. Например, какой банкет устроили по случаю крещения Рауля-Андре де Ла Фер.
Кстати о Рауле-Андре… Крёстным отцом его стал сам король Франции Людовик XIII, который тоже почтил нас своим присутствием. Крёстной попросилась быть королева Анна Австрийская, на руках которой и дремал сейчас Рауль. Вот уж не думала, что королева может петь детские песенки и всячески забавлять маленького ребёнка, забыв на время о чопорности этикета и манерах. Никогда бы не смогла себе вообразить, что Анна Австрийская будет вести себя, как обычная довольная женщина, которой нравится иллюзия пусть и на время заимствованного, но материнства…

************

Всю церемонию крестин в нашем аббатстве Берри, Рауль вёл себя спокойно и не плакал. Лишь немного покапризничал, когда его опускали в купель. И то у него на глазах не было ни слезинки. Он был лишь возмущён тем, что ему поспать нормально на руках у его крёстной Анны Австрийской не дали.
На крестины приехали все знатные люди, чьи земли располагались поблизости.
Джон Френсис был ужасно доволен этим, потому что ему тоже уделяли много внимания. Как-никак, он старший сын Оливье, который сам-то совсем недавно узнал, что у него есть такой прекрасный сын… Точная его копия, не считая унаследованных от меня голубых глаз.
Джон обожал всюду совать свой любопытный нос и вертеться там, где людей много. Мальчику очень льстило внимание стольких важных персон.

Но особенно он отлично поладил, с кем бы вы думали, с друзьями моего супруга: Портосом, Арамисом и ДʼАртаньяном! Эх, подобное всегда притягивает подобное. У Джона на роду было написано пойти по стопам Атоса…
Эта неразлучная троица, Портос с Арамисом и ДʼАртаньяном, приехавшая к нам, учила Джона фехтованию. Ребёнку их задумка очень понравилась, и он делал большие успехи в обращении со своей воображаемой шпагой — прутиком орешника.
— Вылитый де Ла Фер в его возрасте! — восторгался Портос, ловко отбивая атаки Джона. — Большое будущее у парнишки, если его таланты в нужное русло направить.
— Через год отдадим в ученики де Тревилю, — отвечал Атос с гордостью.
— А глазки-то мамины, верно, миледи? — Арамис легонько толкнул меня в бок.
Я и мой муж по-доброму усмехнулись.
ДʼАртаньян отделился от компании и пошёл в беседку, что стояла в тени дубов. Вид у него был какой-то понурый. Будто какой-то вампир всю энергию гасконского паренька высосал с кровью.
— Извините меня, я пойду. Скоро вернусь, — предупредила я всех и пошла следом за Шарлем.
Он сидел, облокотившись о спинку скамьи в беседке. Взгляд его был устремлён вдаль. Рука лежала на эфесе шпаги. Глядя на Шарля, можно было подумать, что он присутствует на похоронах, а не на крестинах сына своего друга.
— Эй, что мы такие грустные? — спросила я его, как можно беззаботнее.
Но Шарль мне не ответил.

[Fiora Beltrami]

— А почему вы приехали без Констанции? — не удержалась я от этого вопроса.
— Пожалуйста, миледи, больше никогда не говорите мне об этой женщине! — воскликнул он вдруг с неистовым гневом. — Я не хочу слышать о ней!
— Так вы и мадам Бонасье поссорились? — мне стало немного не по себе.
— Поссорились — не то слово, миледи… — ДʼАртаньян скрипнул со злости зубами так, что я это услышала. — Обычная дешёвка эта Констанция!
— Даже так… — проговорила я удивлённо. — Но что случилось, мой друг? — я положила руку на плечо молодого человека.
— Констанция сбежала в Италию с каким-то банкиром и судовладельцем из Флоренции!
У меня даже глаза от удивления стали ещё больше, когда молодой человек произнёс эти слова.
— Флоренция? Это же область Тоскана… — не верила я своим ушам.
— Всё верно, миледи. Так что я и господин Бонасье, в некотором роде, оба рогоносцы! — ДʼАртаньян горько усмехнулся.
— Вот же… Вот же тыква эта Констанция Бонасье! — я не хотела ругаться при лучшем друге моего мужа, поэтому обозвала Констанцию тыквой. — Если бы я знала, что это за женщина, я бы никогда не помогала вам её спасти!
— Зря вы отдали мне тогда бумагу… Не стоила эта женщина таких хлопот. — Шарль нахмурился ещё больше. — Уж лучше бы вы не проявили тогда доброты ко мне, отдав подписанную Ришелье, бумагу…
— Бедный ДʼАртаньян… — я обняла его по-родственному, похлопав по плечу и спине. — Ничего, жизнь на этом не заканчивается.
— Миледи, я скучаю по Кэтти… Я вдруг понял, что мне не хватает её…
— Я тоже по ней очень скучаю, — я едва сдержала слёзы. — Она же такая наивная и глупенькая… Как она одна?..
Ну и ну! Вот уж никак не ожидала от себя, что стану сентиментальной, как любая портовая девка! Ещё не хватало с ДʼАртаньяном друг другу в жилетку плакаться! Тогда мы оба точно превратимся в посмешище! А что до Констанции, то чёрт с ней, с этой дурой!
— Если бы только Кэтти нашлась… — произнесла я с грустной мечтательностью. — Она была бы точно рада, что у меня и Атоса родился второй ребёнок…
— Вы говорили обо мне? — услышала я позади себя знакомый голос.

Это было так неожиданно, что я и Шарль подскочили и обернулись.
Я подумала, что глаза меня обманывают. Да, это была Кэтти. Только взгляд у неё стал другой. Будто там лишь сосульки и лёд, а теплота исчезла. Черты лица заострились. Волосы спутались и пропылились. А раньше у неё были такие милые тёмные кудряшки. Шерстяное чёрное платье Кэтти было не чище волос и прохудившихся сапог на её ногах. Моя обида на неё пропала сама собой. Как можно обижаться на человека, которого и так жизнь обидела?
— Кэтти, ты ли это? — я нерешительно подошла к девушке и взяла её за руку, но Кэтти вырвалась.
— Да, миледи. Это я, — был ответ. — Вы так не рады меня видеть?
— Вовсе нет. А как ты оказалась здесь? — удивилась уже я.
— Я уже три дня здесь. Слышала, что у вас и графа де Ла Фер родился сын месяц назад, и вы решили его крестить. Поздравляю.
— Спасибо, Кэтти, — поблагодарила я. — А почему ты раньше ко мне не пришла?

Кэтти лишь покосилась на ДʼАртаньяна, который восхищённо пожирал её глазами. Только во взгляде Кэтти я не уловила и следа былой девичьей влюблённости.
Верно, говорят, что женщина поплачет и забудет, а мужчина погуляет и вернётся.
ДʼАртаньян и Кэтти тому подтверждение.

— ДʼАртаньян, пожалуйста, оставьте меня и Кэтти одних, — попросила я юношу, что он и сделал. — Кэтти, скажи теперь, почему ты не пришла раньше?
— Мне было стыдно, — чистосердечно ответила она. — Мне было совестно глядеть вам в глаза после всего, что я натворила…
— Кэтти, это всё глупости, — решительно оборвала я её. — Я уже давно не держу на тебя зла. Так что у тебя нет причин уходить. Можешь, как и раньше, жить при мне.
— Миледи, спасибо вам! — Кэтти обняла меня так сильно, что я едва не задохнулась. — Я так вам благодарна!
— Это потом, — отстранила я её от себя. — Сейчас ты пойдёшь со мной в замок, приведёшь себя в порядок и нарядно оденешься.
— Но зачем? — не поняла Кэтти.
— Хочешь помучить ДʼАртаньяна? — спросила я уже тоном заговорщицы.
— Хочу, конечно! — охотно воскликнула Кэтти.
— Тогда тебе надо выглядеть, как можно неотразимее. Чтобы на тебя заглядывались все молодые люди, которые приехали на праздник! Вот тогда Шарль своё сполна получит!
— Миледи, вы такая умная! — восторгалась Кэтти.
— Так, пойдём и хватит болтать, — я взяла решительно Кэтти за руку и пошла с ней к замку.
Девушка принялась болтать шёпотом без умолку о том, какой она тогда станет потрясающе красивой, как ею будут восторгаться все юноши из знатных семей и какой удар это нанесёт самолюбию ДʼАртаньяна…
Моя пора быть счастливой настала. Теперь пришёл черёд Кэтти…

29 сентября 2012

[Fiora Beltrami]

29 сентября 2012

Непримиримые?..
ficbook.net/readfic/409638

Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль (ficbook.net/authors/165630)
Соавторы: Poison_Lida (ficbook.net/authors/195539)
Фэндом: Дюма Александр (отец) «Три мушкетёра», Д'Артаньян и три мушкетёра (кроссовер)
Пейринг или персонажи: Граф Оливье де Ла Фер/Миледи Винтер
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Юмор, Драма, Психология, Философия, Пародия, PWP, Hurt/comfort, AU, ER (Established Relationship), Стёб, Любовь/Ненависть
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 16 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Однажды господину де Тревилю, Кэтти, Арамису и Д'Артаньяну пришла в голову мысль запереть в одном помещении Атоса и Анну де Винтер(де Ла Фер). Но они даже и не думали, к каким последствиям приведёт их поступок, ибо опасно оставлять в тёмном закрытом помещении Атоса и миледи... Хорошо ещё, если при них нет тупых, колюще-режущих и тяжелых предметов. Не стоит исключать яды...

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Граф Оливье де Ла Фер проснулся весь в холодном поту.
Было 12 часов дня.
Вот уже месяц, как Атоса преследовал всё один и тот же сон…
Охота в честь свадьбы молодого графа и графини… Понёсшийся сгоряча в лес и рухнувший наземь конь Анны… Анна, лежащая на земле и без чувств, бледная… Чтобы облегчить ей вздох, граф разрезает кинжалом шнурки на её корсете. Тут с её левого плеча сползает рукав, являя потрясённому взору Оливье клеймо в виде лилии. Будучи в плену злобы и ненависти на молодую жену, ослеплённый гордыней, он связывает её, абсолютно бессознательную, по рукам и ногам, и вешает на первом попавшемся дереве… Он не дал ей возможности даже замолвить слова в свою защиту, лишив её того, на что имеет право даже последний негодяй, на правосудие…
Граф осознал всю несправедливость, допущенную им по отношению к собственной жене, которая и ни в чём не виновата, скорее всего!
Но когда он добрался до места, было уже поздно что-то исправлять… Тело Анны де Ла Фер на дереве больше не висело… Он разыскивал её по всему лесу, звал её, умолял о прощении, каялся в совершённом поступке и просил не молчать. Но никто не отзывался… Он снова возвращается на место казни своей жены и, прислонившись к дереву, оплакивает её.
Вдруг он вздрагивает от лёгкого прикосновения к его плечу. Граф оборачивается и видит перед собой мертвенно-бледную Анну, в изорванном платье и горящими лихорадочным огнём голубыми глазами. Её бескровные губы перекошены злой, но и одновременно горькой усмешкой. Свет луны бросает отблески на её заклеймённое плечо. Волосы развеваются на ветру.
— Анна, прости!.. Я поступил с тобой чудовищно! — Оливье хочет обнять её, но в ту же секунду ему в грудь, по самую рукоятку, вонзается кинжал. Граф бессильно падает перед ней на колени.
Анна безучастно смотрит на мужа. В её глазах лишь холод, лёд и ни следа былой любви…
— Анна, я виноват перед тобой, прости!.. — последние слова молодого человека перед смертью…

А потом Атос проснулся.
Раскалывающаяся с жестокого похмелья голова тоже не прибавляла ему хорошего настроения. В горле пересохло от количества выпитого вина.
Вчера он неплохо отдохнул с друзьями: Д’Артаньяном, Портосом и Арамисом. Как хозяин дома, во всеобщее веселье был принудительно вовлечён господин де Тревиль, не вовремя вернувшийся домой и заставший у себя всю честную компанию.
Мало того, что беднягу учил правильно пить граф де Ла Фер, так ещё и на историю о несчастной повешенной женщине, графской жене, нарвался.
«Совести у Атоса нет! — негодовал мысленно де Тревиль. — Он, как всегда, в своём репертуаре: немного перебрал — и рассказывает всякие ужасы на ночь! Мне эта бедная женщина, прелестная, как сама любовь, уже в кошмарах снится!»
Де Тревиль любил эту четвёрку, как своих сыновей, но он начал уже сожалеть о том, что пригласил Атоса с Портосом и Арамисом, а так же Д’Артаньяном, пожить к себе.
Гримо пытался убедить Атоса не пить много, но тот, желая заглушить боль воспоминаний, был глух к разумным словам своего слуги. Атос осушал кубок за кубком в честь той, чьё незримое присутствие ощущал возле себя.
Гримо уговаривал Атоса пощадить себя и свою печень, как мог, но тот посылал его к дьяволу или поискать по свету какой-нибудь ерунды, к минотавру на рога.
Так ещё Гримо наутро выслушивал претензии от Атоса, что он своего господина вчера не остановил!
А кто ему виноват?
«Я же предупреждал!» — думал торжествующе Гримо, но вслух своей радости не высказывал.
Не то, чтобы он не хотел травить душу Атосу… Гримо его боялся.

Граф де Ла Фер одиноко и неприкаянно бродил по дому. На душе у него было очень тоскливо. А всегда было так с похмелья: скука, тоска, апатия, печаль о прошлом и опутывающая паутина праздности…
— Зачем? Зачем я тогда с ней так поступил?! — вполголоса спрашивал себя Атос. — Она была моей женщиной, моей женой, жизнью… Если бы я не был настолько самодурен и эгоистичен… Лучше бы она меня и вправду убила… Как во сне… Мне было бы легче… Во всём виноват я… — перешёл уже Атос к своей любимой части самобичевания.
— Господин, вам письмо! — в комнату вбежал запыхавшийся Гримо, размахивая листом пергамента.
— От кого, интересно? — недовольно спросил Атос, забирая послание у слуги.
— Я не знаю, не читал. Но если пахнет духами, значит, от дамы, — предположил Гримо.
— Какая ещё дама? — пробормотал граф, разворачивая сообщение. — Иди, Гримо. На сегодня ты свободен.
Гримо поклонился и ушёл.

Атос бегло прочитал письмо: «Здравствуйте, дорогой граф. С тех пор, как я увидела Вас, я поняла, что отныне мне никогда не удастся вырвать мою любовь к Вам с первого взгляда, из своего сердца… Я давно, уже не один год, хотела Вам открыться, но всё не решалась, до сегодняшнего дня. Я уже давно, глубоко и безнадёжно, люблю Вас… Очень Вас прошу прийти в 6 часов вечера к трактиру „Сосновая шишка“. Я буду ждать Вас у погреба…»
И подпись: «Женщина, которая больше не в силах скрывать свои чувства.»
— Интересно, кто же та женщина, которая больше не в силах скрывать свои чувства? — размышлял вслух Атос. — Если это опять какая-нибудь очередная шутка Арамиса, то я не знаю, что с ним сделаю… Это уже начинает надоедать…
Граф привёл себя в порядок и надел свой лучший костюм, из чёрного бархата. Обулся в сапоги из андалузской кожи. На голову одел чёрную шляпу с белым пером, а поверх костюма чёрный плащ.
Выглядел он поистине элегантно.
Сочтя себя готовым, Атос отправился к месту встречи. По пути он купил в лавке конфет и булочек с вареньем. И букет розовых тюльпанов. Неприлично же идти на встречу с дамой, если это действительно дама, а не розыгрыш Арамиса, с пустыми руками…
Десять минут, и граф де Ла Фер уже был на месте. Ещё даже шести не было. Чтобы как-то скоротать время в ожидании незнакомки, он нашёл укромный угол в погребе и решил перечитать подаренную ему Арамисом поэму.

[Fiora Beltrami]

***
Миледи Винтер с самого раннего утра была в ужасающем настроении. Сегодня наступила пятница 13-го числа, июнь… Её день рождения… О подарке для неё вспомнила только милая крошка Кэтти, молоденькая служанка миледи, и сын миледи Джон, который послал ей из Англии свою небольшую картину, где он изобразил: полянку, домик, деревце, забор и солнышко. Около дома стояла женщина и ребёнок — он и мама.
Кэтти не была баснословно богата, но всё же миледи был очень дорог её подарок, как и подарок сына, сделанный вручную. Подарком Кэтти стали шерстяные варежки.
— С днём рождения, миледи! — вручила Кэтти свой подарок. — Счастья вам, госпожа, и здоровья крепкого, а так же и любви!
— Кэтти, это так мило с твоей стороны! — Миледи смахнула слезинку и моментально натянула варежки на свои изящные ручки. — Ты и представить себе не можешь, как у меня руки мёрзли всю зиму…
— Я очень рада, миледи, что вам пришёлся по душе мой подарок. — Кэтти улыбалась чуть ли не до ушей.
И всё. На этом подарки закончились.
Кардинал Ришелье и Рошфор пожадничали.
«Даже не скинулись мне вдвоём на подарок!» — обиженно подумала миледи Винтер.
Только Кэтти и Джон Френсис Винтер про её праздник не забыли.
«А остальные?.. Тыквы, одним словом! Значит, как за подвесками мотаться через Ла-Манш, так сразу миледи! А вот как дарить подарки мне, так никого!» — продолжала миледи растравлять свою обиду.
И её можно было понять. Если бы они преподнесли ей хотя бы букет цветов или шубку в подарок, она была бы рада. А то ведь придумали — себя ей решили оба подарить! Поистине, вершина эгоизма и самодовольства!
Миледи Винтер великодушно от такого «подарка», да ещё и в двойном размере, отказалась. Ей и на службе хватало общения с этими двумя индивидуумами.
Поэтому миледи и была огорчённой в свой день рождения…
До двух часов дня миледи занималась ничегонеделанием. Это давало успокоение её расшатанным нервам.
— Миледи, миледи! — в её комнату влетела Кэтти, размахивая какой-то бумагой. — Вам письмо!
— Письмо? — миледи вскочила с софы и буквально вырвала письмо из рук Кэтти. — Но от кого?
— Не знаю. — Кэтти пожала плечами. — Сказали, чтобы я передала лично в руки вам.
— Молодец, Кэтти. Можешь идти, — миледи отпустила служанку.
Когда та ушла, она принялась читать:
«Ровно в шесть вечера приходите к трактиру „Сосновая шишка“. Мне очень необходимо увидеть Вас и поговорить с Вами. Приходите, молю всеми святыми! Я больше не могу жить без Вашей улыбки, блеска Ваших глаз… Я полюбил Вас, едва увидев гуляющую на улицах города! Я буду ждать вас у погреба…»
И подпись: «Ваш тайный поклонник.»
— Боже мой… Вот так новость… — растерялась миледи. — Кто б это мог быть? Уж точно не Ришелье и Рошфор, эти жадные себялюбивые эгоисты!
Миледи схватилась за голову.
— Это не могут быть они. Но тогда кто? — Анна прошлась по комнате. — Хоть бы граф де Вард или герцог Бекингэм! — мечтательно воскликнула довольная миледи.

Переполняемая радостными предчувствиями, миледи тщательно готовилась к сегодняшнему свиданию. Расчесать и красиво завить, а так же уложить, её густые и светлые волосы, молодой женщине помогла верная Кэтти.
С нарядом было совсем несложно. Решив, что прекрасное — в строгом, миледи надела простое серое платье поверх серебристого нижнего. На её шее красовался медальон в виде морского конька, обхватывающего хвостом жемчужину. Она и серёжки подобрала к медальону — сапфировые, как её глаза. Обулась миледи в простые белые туфли на невысоком каблучке.
Сочтя себя готовой, она покрутилась перед зеркалом, гордо глядя в него. Ей показалось, что с причёской излишне переборщили.
Анна вынула шпильки и сложила их в ящичек своего трюмо.
Её распущенные светлые волосы спускались ниже талии, подобно водопаду.
Анна де Бэйль, леди Кларик, баронесса Шеффилд, Шарлотта Баксон, миледи Винтер или графиня де Ла Фер была прекрасна, как всегда.
Накинув голубой плащ с капюшоном, она тихо выскользнула из дома, держа путь в «Сосновую шишку»…

Немного позже у дома миледи…
— Ну, мадам получила записку? — поинтересовался у Кэтти красавец-дворянин с чёрными глазами и такого же цвета волосами.
— Да, мессир Арамис, — ответила девушка. — Леди Винтер пять минут назад вышла к условленному месту.
— Я нисколько не сомневался в вас, милое дитя, — де Тревиль по-родственному потрепал Кэтти по щеке.
— Вы знаете, что нужно сделать? — спросил Д’Артаньян.
— Да. Всё сделаю в лучшем виде, — пообещала Кэтти и убежала.
— А она точно справится? — забеспокоился Д’Артаньян.
— Кэтти — и не справится? — до сей поры молчавший, Портос поправил шляпу. — Нечего бояться. Мы же будем рядом для подстраховки.
— Она девчушка толковая, — вторил де Тревиль. — В любом случае, попытка — не пытка, как говорят. Это всё же лучше, чем выслушивать излияния Атоса на пьяную голову. На него ни погребов, ни денег для ремонта дома, не напасёшься!
— Ну-ну! Не возводите напраслины на нашего друга! — вступились за графа де Ла Фера Портос и Арамис.
— Да, не надо зря так говорить о нём! — вступился так же Шарль за Оливье.
«Легко рассуждать тем, у кого Атос не живёт!» — подумал де Тревиль, но вслух этого не высказал.
— Передайте вашему другу, господа, при встрече, что если исходить из его страшных историй на ночь глядя, мне жаль эту бедную женщину… До свидания. Сами знаете, где увидимся.
— До свидания, — попрощались с ним Портос, Шарль и Арамис.

Тем временем у трактира «Сосновая шишка».
Анна де Бэйль ходила кругами около харчевни. Вот уже 10 минут, как она пришла к оговорённому в записке месту встречи, а никого не было. Это начинало действовать ей на нервы. Действительно, она оказалась пунктуальной, до неприличия!
— Надо было ещё дольше дома задержаться, чтобы сейчас не ждать здесь, как дура, — пробормотала миледи себе под нос. — Но кто же отправил записку? Точно… — осенило её. — Записка! — Анна достала из кармана плаща листок и перечитала. — Погреб… Может, таинственный поклонник в погребе?
Анна тихонечко проследовала в погреб, стараясь не производить шума. Старая привычка.
В погребе было довольно прохладно. Гораздо лучше, чем на улице, где стояла удушающая жара.
За стеллажами, в самом дальнем и тёмном углу погреба, стояла лавочка, а миледи как раз чувствовала себя усталой. Она постелила на лавочку свой плащ и легла вздремнуть, положив руки под голову.
Но сон к ней не шёл. Миледи принялась ходить по погребу туда-сюда, чтобы унять скуку.

— Кто здесь? — послышался мужской голос, заставивший миледи вздрогнуть.
— Это я, — ответила миледи.
— «Я» разные бывают. Не могли бы вы назвать имя?
— Меня зовут Анна.
— Анна… — дрогнувшим голосом повторил мужчина и, встав с бочки, направился в сторону, откуда доносился женский голос. — Анна де Бэйль?! — вскрикнул человек.
— Граф де Ла Фер! О, боже! — миледи схватилась за сердце. — Вы живы… Неужели?..
— Живее, чем вы можете себе представить! — Атос вплотную подошёл к молодой женщине. — Не могу сказать, что я приятно удивлён встречей с вами.
— Взаимно, граф де Ла Фер. Я тоже не питаю к вам тёплых чувств. Но что вы здесь делаете?
— Могу я задать вам тот же вопрос? — граф достал из кармана костюма бумагу и принялся читать содержание: — «Здравствуйте, дорогой граф. С тех пор, как я увидела Вас, я поняла, что отныне мне никогда не удастся вырвать мою любовь к Вам с первого взгляда, из своего сердца… Я давно, уже не один год, хотела Вам открыться, но всё не решалась, до сегодняшнего дня. Я уже давно, глубоко и безнадёжно, люблю Вас… Очень Вас прошу прийти в 6 часов вечера к трактиру „Сосновая шишка“. Я буду ждать Вас у погреба…» Представилась женщиной, которая больше не в силах скрывать свои чувства…

Атос на секунду замолчал.
— У меня здесь запланирована встреча. А вас что сюда привело, миледи?
— Надо же, какое совпадение! — всплеснула руками Анна. — У меня здесь тоже важная встреча… — миледи достала из кармана платья свой лист пергамента. — «Ровно в шесть вечера приходите к трактиру „Сосновая шишка“. Мне очень необходимо увидеть Вас и поговорить с Вами. Приходите, молю всеми святыми! Я больше не могу жить без Вашей улыбки, блеска Ваших глаз… Я полюбил Вас, едва увидев гуляющую на улицах города! Я буду ждать вас у погреба…» Такое мне пишет мой тайный поклонник…
Миледи томно закатила глаза и улыбнулась своей чарующей улыбкой. Глядя на миледи, Атос помрачнел.
— Так это вы написали, Анна? — решил он выяснить правду.
— С чего вы взяли? Я ничего не писала вам! — возразила миледи.
— Но почерк очень похож на ваш. — Атос показал бумагу миледи.
— Как и этот почерк. Красивый, с наклоном… — миледи дала Атосу почитать.
— Странное дело, — граф де Ла Фер потёр виски. — Клянусь честью, мадам, я ничего вам не отправлял.
— Как и я ничего не отправляла вам. — Анна поправила локон. — Но кто бы это мог быть?
— Я и сам этого не знаю.
Мужчина и женщина многозначительно переглянулись.
— Но если послание отправили не вы, значит, это кто-то из наших знакомых… — высказал догадку Атос.
— Я тоже так думаю, — пришлось согласиться миледи. — Чья-то глупая шутка?

[Fiora Beltrami]

Двери погреба с шумом захлопнулись. В замке повернулся ключ.
Молодые люди даже не успели понять, что произошло. Но когда они это поняли, то одновременно кинулись к двери и принялись в неё барабанить кулаками и ногами.
— Что происходит? Быстро выпустите меня отсюда! Я не хочу здесь находиться! — кричала Анна.
— Я тоже не хочу находиться здесь с ней — у неё даже слюна ядовитая! — Атос со злости пнул закрытые двери.
— Пока вы не выясните отношения и нормально не поговорите, никто отсюда не выйдет! — послышался из-за двери строгий голос де Тревиля.
— Господин де Тревиль, не оставляйте меня наедине с этой женщиной!
— Этой женщиной?! Я твоя жена!
— Только не напоминай!.. — Атос продолжал бить дверь. — И так тошно!
— А мне, думаете, хорошо? — спросила миледи с сарказмом. — Я просто визжать готова от удовольствия, что нахожусь здесь наедине с ненормальным и неадекватным, непонятным субъектом! Выпустите меня отсюда! Немедленно!!!
— Миледи, вы слышали, что сказал господин де Тревиль, — ответил ей Д’артаньян.
— О, Д’Артаньян, мой дорогой друг! Прошу вас, выпустите меня отсюда! — взмолилась миледи.
— Нет, — ответил ей гасконец.
— Д’Артаньян, пожалуйста, сжальтесь! Вспомните, что я любила вас! — голос миледи дрогнул.
— Зря стараетесь! Здесь ваши чары ни на кого не действуют! — ревнивым и недовольным тоном произнес Атос, бросив злой взгляд на Миледи.
— Откройте двери! Вы слышите меня? Немедленно, сейчас же! — миледи пинала дверь ногой, выплёскивая таким образом злобу. — Пожалуйста, не оставляйте меня наедине с этим умалишённым!
— Миледи, пока вы не решите с мужем все свои проблемы, вас и вашего супруга никто отсюда не выпустит! — эти слова Кэтти произнесла тоном отличницы церковно-приходской школы.
— Кэтти, моя милая, найди ключи и выпусти меня отсюда, пожалуйста… Ты же очень добрая девочка? — предприняла миледи попытку воздействия на служанку.
— Миледи, никто отсюда не выйдет, пока вы не примиритесь со своим мужем, — был ответ девчушки.
— Ах, ты, жестокосердная! — кричала молодая женщина. — И это твоя благодарность мне за всё, что я делала для тебя?! Ты маленькое эгоистичное чудовище, бессердечное существо! — миледи всхлипнула и смахнула слезу. — Ни капли жалости в тебе нет! Неужели ты дошла до такой низости?!
— Не то слово! — Атос и сам от себя не ожидал, что согласится с женой, которую он не хотел таковой признавать…
— Ну почему же бессердечная? — послышался спокойный и ироничный голос Арамиса. — В погребе хорошо, уютно, прохладно… Здесь даже есть вкусная еда и отменное вино. К тому же, полумрак, романтичная обстановка, вино и шампанское, не хватает только музыки… Самая благоприятная обстановка для примирения…
— Арамис, я должен был догадаться, что вы приложили ко всему этому руку! — опять отозвалась дверь гулким звуком, на удар ноги Атоса.
— Ну почему же только он? — подключился Портос. — Например, я предложил взять ключи от погреба к себе, на временное хранение…

Атос и миледи побледнели, схватившись одновременно за головы.
— Как вы могли так поступить со мной? А ещё друзьями называетесь… — Атос присел на пустую винную бочку, которая стояла поблизости.
— Какие же вы все жестокие! — стенала миледи у закрытых дверей погреба. — Хорошо вы всё придумали, ничего не скажешь! Бросьте жертву в пасть Ваала, киньте мученицу львам — отомстит Всевышний вам! Я из бездн к нему воззвала!..
— Миледи, погреб вам не театр и вы не примадонна! — хмуро заметил Атос. — В погребе вам некого соблазнять… Над Вами, как видите, никто не сжалился… До сих пор… Не правда ли, это очень и очень странно? Вы утратили свой талант? — язвительно спросил Атос.
— Это ужасно… — миледи сползла по стеночке и обхватив колени руками, заплакала. — Я не хочу здесь оставаться… Что угодно, но только не это! — причитала она. — Я изменюсь, стану доброй, даже сделаюсь монахиней!..
— Мне жаль тот ни в чём неповинный монастырь, — обронил Атос.
— Сжальтесь, молю вас всеми святыми Рая! Уж лучше Бастилия, чем компания моего мужа! Выпустите меня!
— Миледи, пожалейте узников Бастилии и её стражников. У них своих проблем и без вас хватает. — Атос почесал переносицу.

— Я согласна даже на Гревскую площадь, только выпустите!
— Миледи, можно мне в тишине поужинать и подумать о бренности бытия? — издевательски спросил Атос, накрывая на импровизированный стол-лавку. — Вы зря стараетесь кого-то разжалобить своими речами. Всё равно все уже ушли.
— Как ушли? — не поверила ошарашенная миледи. — Ушли и оставили нас здесь? Одних?.. — последнюю фразу она произнесла удручённо и несколько испуганно.
— Да, одних, — ответ Атоса был лаконичен. — Я тоже от этого не в восторге. Так что в этом мы похожи.
— Зато есть плюсы: нас не оставили без продовольствия, — попыталась миледи поднять себе настроение.
— Миледи, вы не голодны? — вдруг спросил Атос.
Анна чуть не упала от такого неожиданного вопроса. Впервые граф де Ла Фер побеспокоился о её персоне.
— Немного. А что?
— Да ничего. Здесь вино на любой вкус, у меня есть конфеты и булочки с вареньем.
— Эх, бедным узникам погребов выбирать не приходится, — миледи присоединилась к трапезе Атоса. — Приятного аппетита.
— Взаимно, миледи. Вам того же.
— За встречу? — предложила тост миледи.
— За свободу.
Атос и Анна опустошили свои бокалы.
Ужин прошёл спокойно. Никто никого не убил, не расчленил и не закопал, не отравил… тишь да благодать.
— Боже мой… — задумчиво протянул Атос. — Анна, сегодня же 13-е, Ваш день рождения… Видите, я не забыл… Не забыл… И это презабавно. Что в этом году оно выпало на пятницу… — слегка улыбнулся мужчина.
— Вот и я о том же думаю, — миледи зевнула, прикрыв рот изящной ладошкой. — Минутку… Что вы только что сказали, Оливье?
— С днём рождения вас. Поздравляю. — Атос вручил ей тюльпаны.
— Какая прелесть! — воскликнула миледи, прижимая к груди букет. — Какие красивые цветы! Спасибо вам.

«Даже граф де Ла Фер вспомнил про мой день рождения, не то что Ришелье и Рошфор! Вот почему эти двое поскупились мне на подарок, а Оливье — нет? — думала с досадой миледи. — Им бы немного его черт характера перенять… Так, а с чего это Оливье со мной так обходителен? Это становится подозрительным!..»
— Миледи, что вы вино не пьёте? Бургундское двухлетней выдержки, между прочим, — вывел её из задумчивости Атос.
— А? Что? — не поняла уже немного захмелевшая Анна, положив букет. — Ох, граф, мне уже хватит. — Анна тихо икнула. — Оливье, прошу Вас… У меня голова кружится! — умоляющим тоном изрекла молодая женщина.
— Нет, вам не хватит. У каждого человека существует своя мера выпитого. Вы своей меры ещё не достигли. — Атос налил вина в бокал Анны.
— А когда достигну? Когда под столом окажусь? — миледи залпом осушила бокал.
— Ну почему сразу под столом, Анна? У вас к столам какая-то нездоровая тяга. — Атос налил вина себе в бокал и выпил.
— А у вас нездоровая тяга к бургундскому!
— Бургундское вино очень полезно для здоровья, к вашему сведению. Нездоровой тяги быть не может.
— Ой, что-то у меня голова кружится!
— Ну что вы, милая… Раньше Вы выпивали вместе со мной в моем замке куда больше… А теперь? Ну что за молодёжь нынешняя пошла — совсем пить не умеет! — сокрушался граф де Ла Фер. — Вот так запирай вас, миледи, в винном погребе!.. Вы же совершенно не умеете пить!
— Вот так запирай меня с вами в винном погребе, фгра дё Лфера, ой… — миледи стукнула себя кулачком по лбу, поняв, что оговорилась. — Граф де Ла Фер… Вы не то, что меня — монашку споить умудритесь!
— Это уже по части Арамиса, — правая рука графа де Ла Фера обнимала хрупкий и тонкий стан Анны, а левая поигрывала шнурками корсета. Его дыхание приятно согревало щеку молодой женщины. Не прерывая ласк, он снимал с себя одежду. — Я думаю, Арамис, Портос, Д’Артаньян, Кэтти и де Тревиль правы… Нам с вами нечего враждовать. Мы же с вами муж и жена, Анна.
— И? — откликнулась миледи. — Что из этого следует?
— Мы не должны жить порознь, Анна, — не выпуская жену из объятий, граф гладил её шею, щёки и волосы. — Ты понимаешь, что это неправильно и так быть не должно… — Атос прильнул губами к её ключице, уложив на лавку, где были постелены их плащи.

[Fiora Beltrami]

Миледи немного поёжилась. Она начинала понимать, для чего муж так щедро угощал её вином за ужином, не поскупился на сладости и цветы. В её мозг закралось смутное подозрение, что Оливье даже получает удовольствие от этой фарсовой ситуации.
— Нет, Оливье, нет! — миледи пыталась убрать его руки от своего тела, но у неё не хватало сил.
— Но почему? — он отвёл её руки выше головы и страстно поцеловал. — Почему, Анна?
— Нет, не надо, и всё! — в глазах Анны Оливье уловил упрямство. Анна, как могла, силилась высвободить руки от крепкой хватки мужа.
— Анна, прости, прости меня!.. — граф развязал шнурки и спустил одежды Анны до пояса, начав ласкать её обнажённую грудь и покатые плечи. — Я так перед тобою виноват… Прости меня за всё!.. За жестокость, недоверие, гордыню и ненависть… За это чёртово первое попавшееся дерево!
— Граф, вы пьяны, успокойтесь! — миледи старалась оттолкнуть его от себя, но ей не доставало силы воли. Голова кружилась, в глазах темнело, сердце в груди бешено колотилось. — Да и я не трезвее вас… Но прекратите!..
— Анна, ответь, ты прощаешь меня? — он вдруг резко притянул её к себе. Его пальцы рисовали незримые узоры на её нежной, светлой и чуть розоватой, коже.
— Да, прощаю, прощаю, — миледи не отдавала себе отчёта в своём состоянии, — только прекратите! Я не вынесу…
— Я люблю тебя, Анна… Ты опьяняешь в тысячу раз лучше бургундского!.. — прошептал он ей на ухо. — А жить мы с тобой отныне будем вместе, как счастливая супружеская пара… Под одной крышей, в моём замке… Больше нас с тобой ничто не разлучит… Мы проживём вместе все отпущенные нам годы жизни, ты будешь вязать шарфики нашим детишкам…
В голове миледи прозвучало что-то похожее на сигнал тревоги.
— Варить варенье и выращивать фиалки, как новое хобби. А со службой у кардинала Ришелье тебе придётся завязать, любимая… — граф поцеловал её в кончик носа.
— Что?! — миледи вырвалась из объятий мужа, отбежала на несколько шагов и натянула платье на своё тело. Вооружилась она кочергой.
«Вот же ж, придумал — я, шарфики, варенье и фиалки! — подумала гневно миледи. — Так бы и придушила!»
— Если тебе не нравятся фиалки, существуют ещё петунии… — не понял Атос причину её гнева.
— Убью! — заверещала миледи.
— А лилии?
— Покалечу! — миледи угрожающе замахнулась на него кочергой.
— И правда, прости, Анна! Обронил, не подумав!
— Да уж, действительно! — видя, что Атос намеревается к ней подойти, Анна опять замахнулась на него своим оружием. — Не подходи ко мне! Клянусь, что при первой возможности и единственном неправильном движении в мою сторону, я убью тебя!
— Анна, перед богом, любым законом и людьми, мы с тобой всё равно остаёмся мужем и женой. — Атос еле успел увернуться от летевшей в него бутылки мадеры. — Анна, не забывай, что я твой муж и имею все права на тебя! — вслед мадере полетела сковородка, но у Атоса была очень хорошая реакция.
— Да пошёл ты к дьяволу, вместе со своими правами на меня! — миледи швырнула в Атоса плетёную корзинку, которую граф поймал на лету и отбросил в сторону.
— Анна, ты как со своим мужем разговариваешь?! — возмутился Атос.
— Да от тебя только одно название, что муж! Ты злобный, бессердечный, эгоистичный тиран и женоненавистник! — пока Анна это говорила, в Атоса летели тяжелые предметы, от которых он еле успевал уворачиваться.

«Хоть и пьяница, а реакция у него хорошая!» — пришлось признать миледи.
— Анна, ты — моя жена и должна быть послушна!
— Да подавись ты своим послушанием! Если от твоей жены требуется быть только во всём покорной тебе дурой, то нам лучше развестись! Я доползу до Рима, но наш брак с тобой аннулирую!
— Хорошо, Анна, — произнёс спокойно Оливье, хотя у него похолодела кровь в жилах, а лицо и губы побелели. — Только сейчас ты не сделаешь и шагу за пределы этого погреба, потому что милостью Арамиса, мы с тобой здесь заперты, а ключи от погреба взял к себе на временное хранение Портос. Время уже позднее, да и я, на ночь глядя, тебя бы всё равно ни в какой Рим не отпустил. Мир?
— Мир! — миледи отложила в сторону кочергу и протянула руку своему супругу.
Но вместо того, чтобы пожать протянутую Анной руку, Оливье де Ла Фер подошёл к ней и нежно прижал к груди.
Миледи чувствовала во всём теле только приятную опустошённость от душившего гнева, сладко разлившуюся истому и покой.
— Так нечестно… — прошептала миледи чуть слышно. — Нечестно!..
— Анна, давай с тобой сядем и спокойно поговорим. — Оливье подвёл её к скамье и усадил.
— Да уж, с тобой поговоришь… — Анна де Бейль лукаво улыбнулась. — Я уже догадываюсь, чем такой разговор может кончиться.
— Может, ты дашь мне высказаться? — граф де Ла Фер посмотрел на жену. Анна сделала символичный жест, будто закрывает рот на замок и прячет ключи. — Прекрасно. Что бы ты ни думала, но я даже рад, что нас здесь заперли.

«Ещё бы ты был не рад! — подумала миледи, прикусив губу, чтобы с языка не слетел язвительный ответ. — Хорошо тебе тут: прохладно, уютно, есть еда и отменное вино… Да ещё и полупьяная жёнушка, в придачу! Действительно, с чего тебе горевать?»
— Анна… — нерешительно произнес мушкетер. — Много лет меня грызёт совесть за то, что я едва не убил тебя тогда, на той проклятой охоте. Я не ищу себе оправдания… — его рука гладила руку миледи. — Но ты должна знать, что я страшно раскаиваюсь в своём преступлении и всегда любил только тебя одну… Ни одна женщина не вызывала во мне того, что вызываешь ты…
«Догадываюсь, дорогой, какие чувства я у тебя вызывала!» — подумала грустно миледи.
— Любил меня одну? Всегда?.. — не поверила миледи. — Ты серьёзно?

[Fiora Beltrami]

Молодая женщина смотрела на своего супруга огромными от удивления глазами. Ещё никогда он не казался ей таким красивым… Всегда такой гордый, сейчас он стоял перед ней на коленях и сжимал её худенькие ручки в своих руках. Карие глаза одновременно требовали и умоляли.
— Конечно, Анна. Только тебя одну, и больше никого! — Оливье сел рядом с ней на скамью и погладил её по щеке.
— Почему каждый раз, когда я с тобой, то начинаю вести себя, как дура? — миледи с доброй иронией смотрела на мужа.
— Ты слишком много на себя брала все эти годы. Когда мы вернёмся в Берри, тебе придётся привыкать к спокойной и размеренной жизни, — граф провёл рукой по растрепавшимся волосам жены.
— Скажи, что ты пошутил насчёт шарфиков, варенья и цветов! — потребовала Анна тоном избалованной девчонки.
— Не нравится вязать шарфики, готовить и разводить цветы — найдём тебе что-то другое. — Атос на мгновение задумался. — Точно! У тебя прекрасные актёрские данные, ты умная и талантливая…
— И красивая? — уточнила Анна с кокетливой улыбочкой.
— Очень красивая, — уверил он её. — Ты бы могла открыть свой театр. Я думаю, у тебя есть организаторские способности.
— Есть, конечно! — воскликнула миледи, прильнув к мужу, а тот взял её на руки. — Скажи, а я правда всё ещё красива и не подурнела?
— Анна, ты прекрасно знаешь, что ты красавица и нисколько не подурнела… — Оливье несильно ущипнул её за щеку, отчего Анна состроила недовольную гримаску.
— Нет, ты точно мне льстишь! Только посмотри, какая я стала: похожа на голодную и оборванную кошку, волосы поредели и седеть начали… — миледи на минутку задумалась, припоминая ещё что-нибудь этакое. — Точно! И глаза потускнели!
— Ай-Ай! На комплименты напрашиваешься, Анна? — граф смотрел на жену с ласковой усмешкой во взгляде.
— Люблю их выслушивать от тебя. — Анна спустила рукав платья и потёрлась головой о плечо мужа.
— По-моему, уже пора спать. — Атос отпустил миледи и начал думать над тем, как же лучше устроиться на ночь.

Что поделать, не было в погребе предусмотрено кроватей на тот случай, если вдруг кто-то решит пошутить и запереть двух людей, ненавидящих друг друга, в одном помещении…
Супруги де Ла Фер устроились скромно. Постелили свои плащи на скамью, и всё.
Ночь накрыла город своим крылом. На улицах давным-давно стемнело, только к Атосу сон не шёл. Лёжа на скамье, он переосмыслял события своей жизни. Давние и недавние.
Всё чаще граф де Ла Фер приходил к мысли, что он поступил ужасно со своей молодой женой много лет назад.

«Подумаешь, клеймо! Многих клеймят без суда и следствия. А я осудил бедняжку, даже не разобравшись… Чего удивляться теперь, что она ступила не на ту дорожку? А вот если бы я поумнее и милосерднее был, ничего этого бы не случилось. Если бы я её не вешал, она бы и не озлобилась… Ведь Анна тогда ничего и никому плохого не сделала! Если бы я её выслушал, многих бед можно было избежать!» — так думал Атос, боясь переменить положение, и этим и разбудить жену, которая мирно спала, положив ему на грудь свою белокурую голову.

Анна лежала в обнимку с мужем. Глаза её были закрыты. Лицо имело безмятежное выражение. Такое бывает только у ангелов на фресках или у праведников, хотя сама миледи не могла себя к ним причислить.
Но во сне она казалась такой хрупкой, слабой, уязвимой и беззащитной… Её агрессивная враждебность исчезла, уступив место мягкости.
Оливье подоткнул плотнее голубой плащ, которым была укрыта Анна, чтобы молодая женщина не замёрзла.
Анна лишь пробормотала что-то непонятное, фыркнула и ещё ближе прильнула к мужу, почти вытеснив его со скамьи.

«Спит, хитрая ведьма! — подумал Атос. — Наверно, раскидывает своим умом, как бы сделать ноги отсюда или от меня избавиться… Сто процентов, не простила мне то чёртово дерево, а только вид делает! На словах-то можно сказать всё, что угодно… Да и я бы себя, будь на её месте, не простил. Почему она должна? А вдруг я опять думаю о ней хуже, чем есть на самом деле? Я слышал, что в Англии она вышла замуж за некоего лорда Винтера, который умер спустя короткое время после свадьбы. Не исключено, что его отравили, но кто? Вполне возможно, что здесь приложила руку Анна… Хотя у неё могли бы быть причины! Вероятно, Анна боялась второй раз очутиться на дереве или этот человек жестоко с ней обращался… — граф де Ла Фер строил разные догадки, но всё равно они сводились к тому, что он искал оправдания своей жене. — Что, если обстоятельства толкнули её на такой шаг, как двоемужство? Или её второго мужа отравил его брат, чтобы подставить Анну? Да, это был брат, а не моя жена! — решил он для себя. — Интересно, а она любила своего покойного мужа? — вдруг посетила голову молодого человека эта мысль. — Хотя что я к усопшему ревную?»

Оливье вздрогнул, потому что рука миледи, с размаха и во сне, ударила его по лбу. Он еле сдержал недовольный вскрик. А миледи было хоть бы что. Она повернулась на другой бок, подложив под голову руку мужа, чтобы удобнее было спать.
Тут Атос посмотрел на жену. Спящая, она походила на нежное и ранимое существо, нуждающееся в защите. Хотя если бы миледи — «нежное и ранимое существо, нуждающееся в защите», проснулась, защищать бы понадобилось тех, кто ей под руку попадётся. Но она выглядела такой миролюбивой… Граф де Ла Фер снова невольно поддался её очарованию.

«Она была не виновата, а я её едва не убил!.. — душу графа наполнила ненависть к самому себе. — Наверняка, она совершила ошибку, но не преступление, в пору своей юности. И стоило из-за этого её вешать? Это долг — ради спасения истины отказаться даже от дорогого и близкого… Конечно, хорошее дело — долг! — вдруг подумал он с сарказмом. — А искалеченная жизнь беззаветно любящей женщины тоже входит в это понятие? Если да, то к чёрту такой долг!»

Словно предчувствуя плохое настроение мужа, на уровне интуиции, Анна ещё сильнее прижалась к нему.
— Если бы ты ещё сказала мне правду… — прошептал Оливье на ухо Анне. — Какой бы она ни была…
— Какую правду? — миледи подскочила, как кошка, которую окатили холодной водой из ведра.
— Так ты не спала? — удивился Оливье.
— Нет. Не могла уснуть. — Анна села. — И какую правду ты хотел бы узнать?
— О тебе. — Атос вдруг резко замолчал, но не надолго. — Анна, мне можешь сказать всё.
Его рука ободряюще сжала руку Анны, но молодая женщина вырвала свою руку из его руки, отстранившись.
— Всё? Прямо-таки, всё, граф де Ла Фер? — рот миледи скривился в горькой усмешке. — Ну, предположим, расскажу я всё, и что будет? Опять на каком-нибудь дереве окажусь?

[Fiora Beltrami]

Её издевательский тон оскорбил молодого человека. Будь перед ним мужчина, он бы разобрался с наглецом. Для этого бы понадобился один удар шпаги. Но перед ним была безоружная женщина, гораздо слабее его физически. Перед которой он чувствовал свою вину и которая все эти девять лет беспощадно гнала его сон, являясь в кошмарных снах… Как поступить с ней?
— Ничего тебе не будет, клянусь. Скажи правду, Анна. Я пойму…
— Спрашивай, о чём хотел спросить, — неохотно согласилась миледи, отвернувшись от него.
— Ты уж прости, что касаюсь больной темы, — несмело начал он, — но как ты получила клеймо?
— Так и знала, что ты об этом спросишь, — миледи горько усмехнулась. — Что же, сам спросил — не я тебя за язык тянула. Я попросила одного влюблённого в меня молодого священника помочь мне сбежать из монастыря, куда меня насильно упекла тётка, забрав себе всё моё состояние. Священник сказал, что поможет мне и достанет деньги. Но откуда мне было знать, что этот идиот решит украсть и перепродать церковную собственность? — Анна грустно покачала головой. — Мне помог сбежать от палача сердобольный сын тюремщика, а вот беднягу-священника заклеймили… Что поделать, не было у тюремщика доброй дочки, которая бы сжалилась над узником… А потом меня сумели разыскать и клеймили, как соучастницу, хотя я ничего не знала про план священника! — её глаза гневно сверкнули.

Анна глядела на Атоса прямо и с достоинством. Она не смотрела пристально в его глаза, но и не прятала взгляд. Вела себя абсолютно естественно.
— Вот теперь ты знаешь всю правду о событиях тех лет. Успокоился? — спросила молодая женщина своего мужа.
Оливье уловил в её голосе нотки раздражения.
— И ты молчала всё то время, что мы жили вместе?! — Атос вскочил с места, схватил Анну за плечи и несколько раз встряхнул. — Ты отмалчивалась?
— Да, я молчала! Потому что боялась по-настоящему только одного: что ты тогда отвернёшься от меня! — миледи вцепилась в запястья мужа. — И прекрати меня трясти — голова кружится! Я тебе не яблоня! — возмутилась миледи.
— Анна, ты дура или очень умело притворяешься? Ты хоть понимаешь, как я мучился, выстраивая в голове догадки о твоей невиновности, уже считая тебя умершей?! И ты это рассказываешь спустя девять лет после всего… — отпустив Анну, граф де Ла Фер сел на скамью, обхватив голову руками и сдавленно застонав от злого бессилия.
— Ты меня не спрашивал… — проговорила Анна, при этом губы её дрожали, а мышцы лица дёргались. — Просто повесил, и всё! Как будто падаль… — на глаза Анны навернулись слёзы, но она не дала им волю. — Я тебя ненавижу!.. Ненавижу!

«Так и знал, что она до сих пор меня боится и ненавидит! Вспомнить хоть тот момент, когда нас здесь закрыли и отказались выпускать. Анна помнит о последней охоте так хорошо, будто это было вчера. Поэтому её пугает одна мысль о том, что мы с ней находимся в одном закрытом помещении! Тогда понятно, почему она так ведёт себя… А чего я от неё ждал? И можно ли её в этом обвинять?» — думал граф.

— Надо же, как всё выходит! Я тоже тебя ненавижу, но себя гораздо больше! Ты даже представить себе не можешь, как… Твоя ненависть, по сравнению с моей — к самому себе, ничто! — Атос смерил жену гневным взглядом, но она не дрогнула.
— Знаешь, я всё же займусь аннулированием нашего брака! И ты мне не помешаешь! — бросила с вызовом миледи.
— Ты опять начинаешь?
— Что?
— Опять ты заикнулась о разводе?
— Это единственный выход, потому что я не представляю возможным жить с тобой!
— Нет, Анна… — Атос встал напротив неё, скрестив руки на груди. — Так удобно думать тебе!
— А даже если и так, что тогда? — миледи вскинула голову. — Мы не жили вместе девять долгих лет, а всё потому, что кое-кто учиняет самосуд, не разобравшись в ситуации, как следует! Именно это я скажу Римскому папе!
Чтобы не выдать своего страха перед перспективой развода, Атос фыркнул и усмехнулся.
— Римскому папе и без тебя работы хватает! Как будто ему больше делать нечего, только потакать твоему сумасбродству! Думаешь, он сидит без дела? Все глаза уже проглядел и ждёт, когда же к нему придёт графиня Анна де Ла Фер требовать аннулирования своего брака! Может ты ему ещё расскажешь про побег из монастыря, плетение интриг и двоемужство?

Эти слова подействовали на Анну, как пощёчина. От гнева у неё перехватило дыхание.
— Меня извиняет тот факт, что о тебе не было вестей, и я считала тебя умершим. А вот то, что ты повесил собственную, ни в чём не виноватую, жену, о многом говорит…
Оливье ощутил сильный укол совести. Знает Анна, как по больному бить. И умеет это делать… Но, по мнению Оливье, напоминать ему о его поступке, за который он до сих пор корит себя, было в высшей степени бестактно.
— Именно за это я и просил у тебя прощения! — напомнил он ей.
— Это всё слова… Почему ты думаешь, будто для меня они что-то значат? Дай мне развод и закончим на этом!
— Нет, не видать тебе развода!
— Это почему же? — с ехидством и злостью спросила миледи.
— Развод противоречит моим моральным принципам.
— А пьянки с друзьями и повешение на дереве своей жены, значит, не противоречат твоим моральным принципам? — на губах миледи мелькнула ироничная улыбка.
— Анна, не придавай моим словам другой смысл!
— А я всё равно доберусь до Рима, чего бы мне это ни стоило! — упрямо воскликнула миледи.
Видя, что Атос сделал резкое движение в её сторону, она схватила кочергу, замахнувшись ею на супруга.
— Не подходи ко мне! — яростно прошипела миледи. — Если жизнь дорога…
— Анна, положи кочергу, где взяла. — Атос попытался к ней приблизиться, но его остановила кочерга, приставленная к его груди. — Анна, ну, будет тебе, — он отодвинул от себя кочергу плавным движением руки и подступился к жене справа, но она приставила кочергу, на этот раз, к его шее. — Смотри, доиграешься… — обронил он.
— Да неужели? — изумилась миледи.
— Я тебя предупредил… — Атос резко схватился за кочергу, силясь отобрать её у миледи, которая тянула своё импровизированное оружие на себя. Наконец-то ему это удалось.

Кочерга оказалась отброшенной в сторону. Но Анна не прекращала своего сопротивления.
Он грубо схватил её за плечи и затряс с такой яростью, что у Анны голова стала болтаться, словно у тряпичной куклы. Анна закричала.
Вдруг муж отпустил её с такой внезапностью, что она упала на пол. Молодая женщина попыталась подняться, но он не дал ей этого сделать, придавив её к полу своей тяжестью.
В полумраке погреба Анна всё же чётко различала лицо Оливье. Всегда такое красивое и невозмутимое, лицо графа де Ла Фера исказили ярость и желание.
— Ну, всё, ведьма! Довольно ты у меня крови выпила! Всю душу ты мне вымотала за короткое время, что мы здесь сидим взаперти!

Между ними завязалась безмолвная, яростная и беспощадная борьба. Анна дралась так, будто от этого зависела её собственная жизнь, как будто это последний раз… Она вырывалась, кусалась и царапалась, отбивалась руками и ногами… Она, как могла, старалась экономить свои силы, часто переводя дыхание, но у неё всё равно это плохо получалось.
Анна от природы была очень стройненькая, гибкая и увёртливая. Но у Оливье было преимущество: он мужчина в полном расцвете сил, закалённый с ранних лет физическими нагрузками. Он каждый день уделял два часа фехтованию и верховой езде.
А она всего лишь женщина, да ещё и в состоянии опьянения… Силы медленно покидали Анну. Она знала, что долго ему сопротивляться не сможет. И хотелось ли ей вообще оказывать сопротивление, или это всё лишь наперекор чужой воле?
Её длинные светлые волосы разметались, опутав женщину, словно сетью. Падали ей на глаза, мешая видеть. Оливье схватил её за руки и отвёл их выше её головы. Наконец Анна совсем выдохлась. Последние силы покинули её.

[Fiora Beltrami]

«Я так и знала, что этим всё и кончится… — только и подумала миледи. — Надо же, как удачно всё и для всех сложилось…» — она даже слабо улыбнулась.

В этот момент муж страстно поцеловал её в губы, и ей стало труднее дышать. Будто большая железная рука сдавила ей лёгкие. Анна чувствовала себя ослабевшей, безразличной и отрешённой от всего. Она устала продолжать борьбу, чувствуя, что её сознание уже отказывается ей повиноваться. Анна попыталась собраться силами, но слишком ослабела от продолжительной и изнурительной борьбы с супругом. Голова Анны кружилась, в глазах темнело, всё расплывалось. Анна находилась в погребе лишь физически. Мысленно она унеслась в неведомое пространство.
Оливье немного отодвинулся от жены и стал не спеша снимать с неё одежду, не отпуская её рук, по-прежнему находящихся выше головы Анны.
И хоть Анна наполовину провалилась в беспамятство и ничего не видела вокруг себя, она слышала, как тяжело дышал её муж. Его дыхание было прерывистым, как у человека, который преодолел вплавь огромное расстояние, а потом столько же бежал.

От его сильной хватки у Анны болели запястья. Чтобы хоть как-то избавиться от этого ощущения, она пошевелила пальцами рук. Она извивалась и выгнулась дугой, стараясь освободиться. Но вдруг он ласково провёл рукой по её волосам, лицу и телу, вызвав в ней трепет.
Анна чувствовала только разлившееся тепло и приятную расслабленность в своём теле.
Оливье поцеловал её в закрытые глаза, от чего веки Анны дрогнули, и она ощущала какую-то внутреннюю двойственность. Как будто в ней проснулась та, другая Анна, любящая чувственные удовольствия, молодая и прекрасная женщина, которой хотелось отдаваться ласкающим пальцам и губам.
Любовь любовью, а ненависть ненавистью, но природа с пылкой жадностью требовала того, что ей положено…
Анна не была создана для целомудренного полу монашеского существования. Она была создана для того, чтобы быть объектом поклонения и любви, а также любить самой… В ней кипела жизнь, она была самой жизнью… Бог не обидел её красотой, обаянием, чувственностью и умом… Не грешно ли идти против себя самой, своей горячей натуры?

«Будь, что будет!» — решила миледи.

Анна, без малейшего сожаления, забыла обо всём: о злобе, ненависти, недоверии и отчуждении между ней и своим мужем.
Только хотелось вновь чувствовать эту неизъяснимую радость обладания и отдачи. Она отдавала мужу всю себя, целиком и без остатка, чтобы он тоже принадлежал только ей одной…
Ослеплённая радостным порывом, она даже не заметила, что Оливье отпустил её руки, а она обнимала его за шею, тянулась к нему всем телом.
Хриплым голосом он шептал ей чуть слышно на ухо пылкие слова любви, вперемешку с проклятиями и мольбами о прощении, прерываясь только для того, чтобы поцеловать её лицо, опухшие губы, нежную шею, ухо и грудь. Руки ласкали её тело: плоский живот, бёдра и плечи. Закрыв глаза и слегка приоткрыв губы, она ничего не говорила. Но с её уст то и дело слетали едва слышные сладостные стоны.
Она просто отдавалась экстазу со всем пылом своих двадцати пяти лет… Ей было приятно ощущать его губы на своих губах и его руки на её талии.

Словно по волшебству, между двумя людьми, созданными друг для друга навеки, проскочила искра, из которой разгорелось всепоглощающее пламя… И в этом бушующем пламени молодые люди сгорали без остатка… Анна отдавалась мужу с таким жаром, как ещё никогда до сегодняшней ночи, и получила такое наслаждение, минута которого стоила тысячи корон мира, и даже целой жизни…
Волна страсти, как нахлынула, накрыв Оливье и Анну с головой, так и отхлынула, а они лежали в обнимку на полу погреба и молчали…
Анна чувствовала себя обессиленной и выпитой до дна. Но она была счастлива, как ещё ни разу в жизни… Её разум будто существовал отдельно от тела.

— Я говорила, что ненавижу тебя, — нарушила царившее молчание миледи, — но это неправда. Я ненавижу себя… — Анна приподнялась и села.
— Боже мой, за что же, интересно? — изумился Атос, сев рядом с ней, накрывая плащом и обняв её.
— За свою слабость, граф Оливье де Ла Фер, благородный Атос… За женскую слабость, которой воспользовался ты…
— А по-моему, это ты воспользовалась своей женской слабостью, чтобы околдовать меня, ведьма маленькая…
— Хорошо, пусть я буду ведьмой, — согласилась миледи. — Господи, в какую дуру ты меня превратил всего за одну ночь! — Анна назидательно пригрозила ему указательным пальцем. — Ты кошмарный человек.
— И ты не торт, — нашёлся Атос. — Торты с горчинкой не бывают.
— И с ядом тоже? — поддела миледи его в ответ. — И кстати, граф де Ла Фер, уже утро.
— Неужели? — Атос посмотрел на окошко погреба, через стёкла которого робко пробивались первые солнечные лучи. — Ну, с добрым утром, Анна.
— И тебя с добрым утром, — миледи прислонилась к мужу и положила голову на его сильное плечо. На её алых губах сияла счастливая улыбка. Она вся светилась изнутри. Именно так выглядит женщина, которую ничто больше не гнетёт. — Я ещё никогда не чувствовала себя такой счастливой, — честно призналась Анна.
— И я тоже. Анна, скажи, ты же просто зло пошутила насчёт аннулирования брака? — спросил он с робкой надеждой.
— Конечно. Куда же я от тебя денусь? Ты меня даже из преисподней достанешь, если только захочешь! — миледи звонко засмеялась.

[Fiora Beltrami]

Никогда бы молодая женщина не подумала, что можно быть такой счастливой, и при этом не умереть, с непривычки. Слишком много произошло вчера, прямо в её день рождения… И это не поддавалось осмыслению.
Просто судьба, в лице преданных друзей её и Оливье, подарила шанс начать всё сначала, перечеркнуть все прежние обиды, ненависть и месть, недоверие, отчуждение и ослепляющую гордыню. Там, где два похожих человека любят друг друга, гордыне места нет.
— Как же хорошо, что вы не поубивали друг друга! — в дверях погреба мелькнула голова, а потом и вся фигура Арамиса, одетая в чёрное.
Миледи вскрикнула и прикрылась плащом, густо покраснев и состроив недовольное выражение лица.
— Арамис, выйдите отсюда! — накричал на него Оливье. — Что за бестактность, честное слово!
— Да! — откликнулась пунцовая от негодования и смущения миледи. — Никакого понятия о приличиях, а ещё бывший аббат! Лучше идите к своим прихожанкам! Смотрите на их обнаженные тела!
— Беспардонный человек! — покачал головой Атос.
— Как будто в карете родился, ей-богу! — воскликнула миледи. — Ну, что вы стоите, мессир Арамис, — обратилась она к мушкетёру, — двери закройте!
Огорошенный такой тирадой, Арамис поспешно ретировался, кинув перед уходом ключи Атосу. Тот на лету поймал их.
— Что будем делать теперь, когда у нас есть ключи? — спросил Атос жену.
— Не знаю, — отвечала ему миледи, облачаясь в своё одеяние, — но я бы с радостью ещё на недельку в этом погребе осталась.
— Даже так? А я хотел уехать с тобой в Венецию… — Атос, тем временем, уже полностью оделся.
— Но Венеция — тоже очень хорошо! — воодушевилась Анна. — Я с детства обожала карнавалы! — закончив с одеждой, она подошла к мужу, прижавшись к нему и обвив руками его шею. — Так когда поедем? — перешла она сразу к сути вопроса.
— Скоро, Анна, — ответил ей Оливье. — Но ещё недельку поживём в этом погребе, а потом поедем в Венецию, как ты того хочешь.
— Нет, хочу в Венецию сейчас! — Анна капризно надула губки и топнула изящной ножкой.
— Хорошо, пойдём сперва домой и соберём вещи.
— Ура! — ликовала Анна. — Но сперва не помешает проучить Арамиса.
— Как именно? — заинтересовался Оливье.
— Закроем его в исповедальне с какой-нибудь хорошенькой, но холодной прихожанкой!
— Моя дорогая, вы готовите очень изощрённую месть Арамису!
Тесно обнявшись, они шли к дому Анны, чтобы собрать вещи, оживлённо переговариваясь и смеясь… Венеция неудержимо манила их…

La fine della storia…

[Fiora Beltrami]

Мои поздравления, вы влипли...
ficbook.net/readfic/414870

Направленность: Гет
Автор: Фьора Тинувиэль (ficbook.net/authors/165630)
Фэндом: Дюма Александр (отец) «Три мушкетёра»
Пейринг или персонажи: Граф Оливье де Ла Фер, Миледи Винтер, Атос, Маргарита , Вова Аверин , миледи - Анна.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Романтика, Юмор, Флафф, Фэнтези, Мистика, Психология, Философия, Пародия, Повседневность, POV, Hurt/comfort, AU, ER (Established Relationship), Стёб, Учебные заведения, Попаданцы, Дружба
Предупреждения: OOC, ОМП, ОЖП
Размер: Миди, 29 страниц
Кол-во частей: 9
Статус: закончен

Описание:
К чему может привести обида на тебя твоего давнего поклонника, которого ты не замечала все 9 совместной учёбы? Куда может завести желание отомстить? А если отвергнутый обожатель окажется магом, который очень любит эксперименты?

Посвящение:
Посвящается...да всем,в общем,посвящается...

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
Прилетело в голову совсем недавно...
Глава 1. К чему приводят ссоры...
Маргарита сидела за партой и писала экзаменационную работу по математике. Страха она не испытывала, потому что начала готовиться к экзаменам в школе за полгода до самих экзаменов.
Четыре часа… Всё время, что отвели на экзамен…
Но девушку это мало беспокоило, потому что она уже закончила и теперь проверяла правильность работы.
Школьница вздрогнула, потому что комок бумаги попал ей в висок, а потом и на парту.
Рита посмотрела налево, где сидел её одноклассник Вова Аверин.
— Читай, — шепнул ей Вова.
Маргарита развернула листок, стараясь не производить лишнего шума и не привлечь внимание проверяющих.
«Сегодня после экзамена приходи на задний двор нашей школы. Мне надо с тобой поговорить.»
И подпись: Вова.
Её это не удивило. На протяжении девяти лет, что Марго училась в школе, Вова постоянно заваливал девушку такими записками. Но только Маргарита не питала к юноше тех чувств, которые питает к ней он…
Маргарита вовремя успела спрятать записку под чулки. Как раз до того момента, когда к её парте подошла преподавательница, сидящая в комиссии.
— На что смотрим? — спросила у неё учительница.
— Я уже написала. Могу идти? — она едва уняла бешеное сердцебиение.
— Сдавайте работу и идите, — был ответ.
Маргарита встала из-за парты и сдала свою работу.
Из кабинета она выходила, испытывая приятное чувство облегчения и выполненного долга.
Выйдя за ворота школы, Маргарита обошла её с правой стороны, где располагалось кафе «Лакомка».
Вся школа №25 знала, как попасть в здание, не входя через главные ворота.
В заборе двое прутьев были расположены немного дальше друг от друга, в отличие от остальных. Именно поэтому между этими двумя прутьями можно было свободно пролезть. Как раз этой лазейкой и воспользовалась Маргарита.
Чтобы её никто не заметил, девушка спряталась за большим старым дубом.
Вовы пока не было. Наверно, ещё на экзамене сидит.

Чтобы скоротать время в ожидании Вовы, Марго достала из-под корсета телефон, куда она его ловко умудрилась спрятать, предварительно обмотав фольгой дома, от проверяющих.
Положив скомканную фольгу в карман юбки, она включила телефон и зашла в интернет.
— Давай, работай, скотина… — недовольно пробормотала она, так как телефон не мог подключиться, но с третьего раза получилось.
Открыв нужную ей закладку, Маргарита углубилась в чтение «Трёх мушкетёров». Эту книгу Рита перечитывала уже несколько раз, и каждый раз она открывала для себя что-то новое, ей ничего не надоедало.
Читая эпизод с казнью миледи, Маргарита не могла сдерживать слёз. Ей казалось, что с Анной де Бейль поступили ужасно. А ведь она была так молода, красива, жизнелюбива, умна и талантлива… Её ум, да в мирное русло.
Наверно, как считала Рита, миледи могла бы измениться и отвернуться от тьмы к свету, если бы нашёлся такой человек, который бы протянул ей руку помощи. Но миледи такой человек на пути не встретился. Даже более того: все только и делали, что плевали ей в душу.

Первым был её супруг, граф Оливье де Ла Фер, повесивший свою жену из-за какого-то клейма, даже не попытавшись вникнуть в ситуацию и хотя бы поговорить с женой. Вот тогда в её душе и произошёл этот надлом. Готовая быть хорошей и верной женой, Анна де Бейль или графиня де Ла Фер умерла. Ей на смену пришла миледи, которая разочаровалась в людях и больше никому не верит.
Был ещё лорд Винтер-младший, недолюбливающий невестку. Скорее всего, он и отравил старшего брата, чтобы получить титул и состояние. А всю вину можно спихнуть на вдову брата с маленьким ребёнком — дескать, это всё она подстроила.
Рите подобные предположения казались вздором. Миледи было не выгодно сразу травить мужа, когда жив тот, кто вполне может быть его наследником. Даже если всё так и было, то миледи бы сперва избавилась от брата своего благоверного, а уже потом и от своего мужа. Рита любила логику прежде всего.
За Атосом и Винтером-младшим следует ДʼАртаньян. Уж его поступок не мог не возмутить Риту.
Шарль использовал в своих целях наивную и добрую девчушку Кэтти, чтобы подобраться к миледи. Это первое, что в нём оттолкнуло Риту.

Дальше он перехватывает письма миледи к де Варду и ведёт с ней переписку от его лица. Он притворяется де Вардом, обманом проникнув в постель Анны. А потом и бросает её от имени того же графа де Варда. Это второе.
Далее он признаётся во всём миледи и ожидает, что она его сразу простит! Рита всё чаще приходила к мысли, что будь на месте миледи она, то гасконец оказался бы закопанным ею на этом же самом месте.
Но и это ещё не всё. ДʼАртаньян угрожал шпагой безоружной слабой женщине! Разве так ведут себя поистине благородные люди?
И, наконец, кардинал Ришелье, первый министр Франции! Рита восхищалась этим человеком, как очень умелым политическим деятелем. Но не больше.
Ришелье Анна была нужна лишь как мелкая сошка, шпионка-лазутчица, которую можно послать с очередной миссией.
И его не волнует, по душе это миледи или нет. А если она и попадётся, то не страшно. Он всегда сможет от неё откреститься, сказав, что впервые в жизни видит эту особу. Или найдёт другой способ избавиться от неё, когда миледи перестанет быть ему нужной.
Как тут после этого не озлобиться на весь белый свет?
Рита осуждала некоторые поступки миледи, но у неё было и сострадание к этой обделённой героине.
— Эй, Ритка, что делаешь? — услышала Марго голос Вовы.
— В интернете сижу, — пояснила она.
— Всё мушкетёров своих читаешь?
— Да. А что?
— Не понимаю, что ты такого нашла в этой книге? Она же нудная. — Вовка пожал плечами.
— Ты даже не читал, а уже судишь! — возмутилась девушка, уже приготовившись защищать честь книги.
— Я не люблю читать книги. Мне на это глубоко фиолетово.
— Ты пригласил меня сюда только для того, чтобы поговорить о литературных предпочтениях? — поддела его Маргарита.
— Нет. Рит, я уже давно хотел сказать тебе нечто важное… Рит, я люблю тебя. Уже девять лет… Я вот думаю: у тебя парня нет, у меня тоже нет девушки. Может, встречаться будем?
— Вов, извини, но нет… — ответила Рита, сильно покраснев.
— Но почему? — не верил Вова.
— Понимаешь, не люблю я тебя. Да и какая любовь, Вова? Сколько у тебя так было? Два, три?
— Рит, ну давай…
— Нет, — был ответ девушки. — Я не вижу смысла в том, чтобы встречаться только ради того, чтобы не отстать от всех. Только с тем, кого любишь, и надо быть, а не растрачивать себя.
— Ты этого в романах своих нахваталась?
— А тебе-то что?
— С такими установками ты точно помрёшь девственницей! Таких мужчин, как твой любимчик граф де Ла Фер, не существует, Ритка!
— Он тебе не нравится, потому что ты на него не похож! Хотел бы быть таким, но не похож!
— Тьфу! Больно мне это надо… Всегда мечтал быть похожим на пьяницу и маньяка, который девку на дереве повесил!
— Не говори так о моём любимом персонаже! Да как тебе вообще в голову пришло, что я буду с человеком, который не уважает моих интересов, следовательно, не уважает меня?
— Но Рита…
— Не подходи ко мне! — Марго угрожающе замахнулась сумкой на Вову и пролезла через отверстие в заборе.
— Ты ещё об этом пожалеешь! Ты заплатишь мне! — кричал Вова ей вслед, но Маргариту это мало волновало.

[Fiora Beltrami]

POV Маргарита

Пришла домой вся промокшая до нитки под проливным дождём, голодная и злая. С трудом сняла свои ботильоны и добралась до дивана. Хорошо, что я свободна от школы, которая за девять лет столько крови из меня выпила, что хватило бы на пожертвование для донорского центра. До следующего учебного года я могу вздохнуть спокойно.

До следующего первого сентября, по крайней мере. Ну и до после следующего года…
«Господи, как же дома здорово!» — мелькнула в голове мысль.
Продремав где-то пять часов, я неохотно оторвала своё уже менее измученное физическое тело от дивана и поплелась на кухню.
На холодильнике была записка от родителей: «Уехали в деревню. Тётя Люда совсем не справляется одна, да ещё и заболела. Борщ на плите. Сама разогреешь. Очень тебя любим. Мама и папа».
Вот такие пироги…
Придётся мне какое-то время пожить одной. Ничего, справлюсь. Надеюсь, что я не спалю квартиру к возвращению родителей. Буду объективной, если я великий шеф-повар, то «Гриффины» — просто шедевр мировой мультипликации.
Но всё обошлось. Обед я разогрела без происшествий.
Какая-то тоска и апатия нахлынула на меня. Всё, конец учёбы, можно расслабиться! Только я не знала, что делать с этой свободой.

Слонялась по дому, как привидение, посмотрела телевизор, посидела за ноутбуком, порисовала арты к яойным фанфикам подружки по «Тёмному дворецкому».
Но вскоре и это надоело.
Чтобы как-то убить время, я села пересматривать все сезоны «Доктора Хауса». Я и сама не заметила, как уснула перед телевизором, обнимая подушку.

Снился всякий бред. То мне приснилось, что я завалила все экзамены в школе и придётся пересдавать, а то и вообще мне второй год в девятом классе светит.
Я, конечно, училась без троек, но страх в глубине подсознания был.
Потом мне приснилось, что я стояла у алтаря в подвенечном платье, рука об руку с Вовкой. Проснулась в холодном поту.
Вообще я целую ночь бессонницей мучилась. Слушала музыку, совершала набеги на холодильник… Своего рода, ночной дожор.
Только под утро уснула.
А проснулась уже в обед. Опять разогрела себе борщ, от скуки прибрала в квартире, помыла посуду, почистила ванну, опять порисовала арты. Досмотрела третий сезон «Доктора Хауса».
Покормила кота Стивена (это я так кису в честь Стивена Кинга назвала), который прибился к подъезду. Никак не могу уговорить родителей забрать его к нам.
Зашла в контакт. Отбетила фанфик подруги Вали о Шерлоке Холмсе и Ирен Адлер. Любит она их пейринговать. По мне, так Холмс бы органично смотрелся в паре с Мориарти… Но Ирен тоже ничего. Я всеядная, всё бечу: гет, яой и юри. Главное, чтобы фанфик был с содержанием, а не бред обкурившегося в хлам графомана.
Так у меня и весь день прошёл. Опять мне нечем заняться, кроме как просмотра Доктора Хауса… На шестой серии пятого сезона мне надоело смотреть, и я легла спать, выключив телевизор.

[Fiora Beltrami]

Глава 2. На что способны мстящие
POV Маргарита.

Я лежала на кровати и жмурилась от яркого солнечного света, который сильно светил мне в глаза.
Дурацкое солнце. Терпеть его не могу. Я просто очень быстро загораю, а мне больше нравится аристократическая бледность. Уж моя мама помнит, сколько народных средств я перепробовала и сколько денег извела на то, чтобы моя кожа приобрела такой желанный алебастровый цвет.
Я села, протёрла глаза и осмотрелась.
Мне не верилось в происходящее. Всё вокруг было такое незнакомое!
Старинная отделка стен, вместо дорогущего евро ремонта. Роскошная мебель, которой у меня отродясь не было, хотя мои родители хорошо зарабатывают. Да что там, у меня никогда не было кровати с балдахином и резными ножками! Не было такого трюмо из красного дерева…
На стенах в комнате у меня висели плакаты групп Эванесенс, Linkin Park, Слот, Аматори, КиШ, Ария, Tokio Hotel, Rammstein. Ну, а плакаты с Йовин, Канцлером Ги, Хелависой, Лорой Московской, Тэм Гринхилл, Джем и Сарой Брайтман я сама рисовала.
Но у меня никогда не было гравюр.
Тем более, я в жизни не носила пеньюаров, предпочитая им мужские рубашки!
— Господи, где я? — прошептала я испуганно.
Плохо ещё то, что здесь нет моего телека и ноутбука! Даже мобильника…
— Так, мне хорошо, я спокойна… Я чувствую только покой и безмятежность… — пыталась я себя убедить.
Подошла к трюмо и посмотрелась в зеркало. Но в зеркале была не я, а какая-то другая девушка! Светловолосая и голубоглазая, с тонкими чертами лица, совсем юная… В то время как я рыжая и зеленоглазая, с остреньким вздёрнутым носиком! А девушка в зеркале походила на Венеру с полотен Боттичелли…
— Это, наверно, безумие… Я схожу с ума… У меня едет крыша… Я сплю и вижу дурной сон. — Я ущипнула себя за руку, но ничего не изменилось. Ущипнула себя второй и третий раз, но без результатов. — Нет… Нет!.. — я обнажила левое плечо.
Лучше бы я этого не делала… Почему? А потому, что у меня лилия на плече, вот почему!
— Мама моя родная… Да что же это происходит? — спрашивала я себя, запуская пальцы в волосы и всхлипывая, готовая тут же разрыдаться. — Нет, этого всего не может быть, не может!
— С добрым утром, Маргарита, — услышала я насмешливый голос позади себя.
Я обернулась. Это был Вова Аверин…
— Вова? — изумилась я.
— Да, он самый. Как спалось, Рита? — продолжал он.
— Ничего, терпимо… — проговорила я, стараясь не разреветься. — А ты что тут делаешь?
— Видишь ли, Рита, — начал Вова, — именно я и отправил тебя сюда на место миледи, раз ты такая умная и строптивая.
— Ах, ты, поганец… — бушующий во мне гнев уничтожил всякое желание плакать и предаваться меланхолии. — Ты зачем это сделал?!
— А я думал, тебе понравится сюрприз… — Вовка лениво переступил с ноги на ногу.
— Сюрприз? — переспросила я. — Какой, к чёртовой бабушке, сюрприз?!
— Если ты такая неблагодарная, то я зря перенёс тебя в книгу про твоих любимых мушкетёров…
— Так это сделал ты? — прошипела я. — Ты отправил меня сюда, сволочь!
— Посмотрим, как ты теперь выкрутишься перед своим де Ла Фером, Рита. — Вова смерил меня насмешливым взглядом. — И, кстати, миледи, у вас клеймо на плече…

Прежде, чем я успела стукнуть Вовку чем-то тяжёлым, он щёлкнул пальцами и растворился в воздухе.
Я бессильно опустилась на колени, потом легла на пол, свернувшись калачиком. Слёзы ручьём текли из моих глаз.
Самые страшные мои опасения подтвердились. Я попала в книгу… И я миледи Винтер…

Хуже и быть не может…
А всё Вовочка Аверин, который заимел на меня не то, что зуб, а целую челюсть! Ненавижу его! Чтоб он свою свадьбу в Макдональдсе отмечал, чтоб он ГИА завалил, чтоб его грузовик переехал! Вот сволочь-то какая!
— Мне надо выбираться отсюда, — прошептала я, вдоволь наплакавшись и поднимаясь с пола. — Я просто не могу здесь оставаться…
Я принялась ощупывать стены, будто надеясь на то, что отыщу дверь обратно — в Сочи 21 века…
Но моя деятельность успехом не увенчалась, и я оставила попытки выбраться отсюда.
Хотя выход есть… Мне надо как-то в выгодном для себя свете преподнести историю с клеймом. Сочинить какую-нибудь историю и выдать её за правду. А уж сыграть я смогу. Занятия в театральной студии для меня даром не прошли.

Одевшись в сиреневое платье простого покроя, висевшее на спинке стула, и причесавшись, я успокоилась.
Немного поразмыслив, я смирилась с тем, что попала в книгу. В принципе, не всё так плохо. У меня есть шанс оправдать миледи (себя в её теле) в глазах Атоса. Не будет этой истории с повешением на дереве, миледи не озлобится, Атос не будет мучиться, считая жену убитой им. Не откажется он от своего богатства и титулов, не уйдёт в мушкетёры… Не будет заниматься разрушением самого себя…
Раз уж я персонаж книги, мне и карты в руки…

Не собираюсь я давать себя вешать!

Так, надо срочно поговорить с Оливье. Только настроение нужное создам.
— Анна, ты уже проснулась?
Я вздрогнула, увидев стоявшего у двери графа Оливье де Ла Фера, благородного Атоса, супруга Анны. Вернее, моего, раз уж я в её теле…
— Да, милый, — ответила я ему с улыбкой, стараясь выглядеть беззаботной. — Доброе утро, — подойдя к Оливье, я обвила руками его шею и прильнула к нему.
— Ты хорошо спала?
— О, да, родной, очень! — я ответила так, чтобы не волновать его.
— Я собираюсь на прогулку в парк. — Оливье поправил выбившуюся из моей причёски прядь. — Ты со мной?
— Да, конечно, с радостью! — откликнулась я. — Оливье, мы же с тобой муж и жена, не так ли? — спросила я для того, чтобы уточнить.
— Да, Анна. Так и есть. Мы с тобой муж и жена уже три месяца…
«Отлично, значит, ещё можно что-то поправить и не допустить той трагедии, которая произошла!» — подумала я.
— А у жены не должно быть тайн от мужа… — я подавила всхлип, так что его можно было принять за икоту.
— Анна, я не понимаю, к чему ты завела об этом разговор? — Оливье пребывал в замешательстве.
— Пойдём, я тебе всё расскажу. Только пообещай, что ты меня внимательно выслушаешь, а потом будешь судить… — я с мольбой посмотрела в глаза своего супруга.
— Обещаю, Анна, но что такого ты мне хочешь сказать? За что мне судить тебя?
— Пойдём, мой родной… — прошептала я грустно. — Ты всё узнаешь…

[Fiora Beltrami]

Глава 3. Оливье,я должна тебе признаться
POV Маргарита.

Я и Оливье проезжали верхом через аллеи парка. Любовались пейзажем, дышали свежим воздухом… Везёт же тем, кто в 17 веке жил — они дышали чистым воздухом, ели здоровую (в сравнении с нашей) пищу… У них и понятия о нравственности были иные, нежели у нас. Не было такого, что в присутствии женщины матерились. В то время честь значила очень много, люди действительно отвечали за свои слова… За оскорбление могли вызвать на дуэль… И не дай Бог, ты нарушишь данное слово — как человек чести, ты умрёшь для всех!

В этом отношении людям, жившим в 17 веке, можно позавидовать.

Всё это время, что длилась наша прогулка, я не решалась смотреть на Оливье. От одной только мысли, что мне придётся сейчас лгать Атосу и всячески изворачиваться перед ним как уж на сковородке, мне становилось противно на душе. Какое-то чувство гадливости покоя не давало… Он так благороден, честен, любит свою жену (меня в её теле) и доверяет ей, очень хорошо относится…
И вот этому человеку, воплощению чести и порядочности, мне придётся морочить голову… И зачем Вовка послал меня в 17 век?
Когда мы приблизились к пруду, Оливье спешился и снял меня с седла.
— Так о чём ты мне хотела рассказать, Анна? — спросил он спокойно и доброжелательно.
— Нечто очень важное, Оливье. Я больше не могу это от тебя скрывать, не могу! — воскликнула я, мотая головой и схватившись за неё. — Я знаю, что должна тебе признаться, но я так боюсь… Я боюсь, что ты будешь презирать меня!
— Анна, успокойся и скажи… — рука Оливье мягко держала моё запястье.
— Я не могу… Мне трудно… Оливье, я должна тебе признаться, но не знаю, как сказать… — мне стало трудно дышать, лицо залила краска стыда и горечи.
— Анна, в чём же дело, в конце-концов? — Оливье уже начинал терять терпение.
— А ты это видел? — я резко спустила рукав с левого плеча, представляя на обозрение Оливье клеймо в виде лилии, золотящейся на моём плече.
— Анна, это что? — Оливье не мог поверить в то, что сейчас произошло…
— Клеймо, мой дорогой… Обыкновенное. Ты удивлён? А сказать, за что мне его впечатали? — я придала своему голосу выражение безнадёжности и грусти. — Когда я ещё жила в Лилле, за мной ухаживал один молодой дворянин. Красивый, статный… Он был бароном. Он не давал мне прохода, постоянно заваливал меня подарками и не принимал отказов.

Я поняла, что Оливье это насторожило.

— Ты думаешь, мне это нравилось? Я говорила ему, что мне не нужны его подарки, но разве он слушал меня? Я в ту пору была лишь воспитанницей монастыря… Какой я имела вес в обществе? Тем более, девчонка, объявленная внебрачной и лишённая состояния, благодаря «милой» тётушке… Я говорила этому барону, что мне не нужны его богатые дары и я его не люблю. Но он сказал мне, что будет добиваться меня, чего бы это ему не стоило. Даже предлагал мне стать его содержанкой… — я чувствовала, что вот-вот заплачу, но подавляла в себе эмоции.
— И что потом было? — спросил Оливье без гнева или презрения, скорее, с печалью.
— Я отказалась, потому что это было ниже моего достоинства. А он сказал мне, что я ещё о своём поступке пожалею! — я настолько хорошо вошла в роль, что даже всплакнула. — Когда я возвращалась в монастырь после прогулки по городу, он подкараулил меня в тёмном переулке с приятелями… Наверно, мне не следовало сбегать из монастыря… — я поглядела в глаза графу, по-прежнему плача. — Ничего бы тогда не случилось. Меня бы не оглушили по голове дубиной, не связали, не притащили в дом палача и не заклеймили, бросив потом одну… А этот барон сказал мне, что теперь никто на меня не позарится с таким-то украшением на плече… — обронила я с грустным сарказмом. — Кто мне поверит, что я не виновата? Мой обидчик барон, а я была лишь бесприданницей, взятой воспитываться в монастырь из милости… Чьё слово в суде будет более значимо? И вот теперь мне с этой отметиной до гроба ходить…
— Вот скотина… — только и выговорил через силу граф, сжав кулаки. — Чтоб он в Аду горел! Каналья! — вспыхнул Оливье. — Ты хоть его запомнила? Имя, из какого он рода, лицо?
— Я даже имени его не знала… — нашлась я. — Да и как его найти? Нельзя разыскивать человека, даже не зная его имени. Этот барон мог в любой момент прийти в монастырь, где я воспитывалась, и рассказать о моём позоре матери-настоятельнице, выставив меня виноватой. Ты представляешь, что бы тогда было? Поэтому мне и моему брату пришлось уехать из нашего родного города. Я не могла оставаться в монастыре после всего… Ну да ладно, чего махать кулаками после драки?
— Что ж ты раньше молчала? — Оливье грустно улыбнулся, поправил рукав моего платья и привлёк меня к себе.
— Я боялась, что ты не поймёшь меня… Что будешь во всём обвинять… И отвергнешь меня, Оливье, вот чего я больше всего страшилась! С этой лилией на плече я кое-как свыклась, но если бы ещё и ты от меня отвернулся, я бы точно умерла… Я бы не смогла это пережить… Ты уж прости, что раньше скрывала, — я робко коснулась плеча мужа. — Я очень тебя люблю и боюсь потерять, поэтому и умалчивала всё. Прости меня, ради Бога…
— Не потеряешь, Анна, я клянусь тебе… — граф де Ла Фер обхватил руками моё лицо, утирая слёзы и слегка поглаживая мои щёки. — Тебе не за что просить прощения. Анна, моя родная, запомни одно: ты не виновата в том, что произошло с тобой. Это тому скоту пришла в голову мысль совершить преступление… Я-то знаю, что ты не при чём и верю тебе. Не ты виновна в том, что произошло, а тот выродок…
— Правда? Оливье, ты правда мне веришь? — спросила я дрожащим голосом.
— Да, я верю тебе, верю… — граф пригладил мои волосы. — Не переживай, Анна… Всё будет хорошо… Никто не посмеет, по крайней мере, без последствий для себя, попрекать тебя этим. Ты веришь мне?
— Да, — ответила я, улыбнувшись и глядя мужу в глаза. — Я могу по-настоящему доверять только тебе и брату… Вы, наверно, единственные, кому я вообще могу верить…
— Не говори так… — одной рукой граф де Ла Фер обнял меня за талию, а другой успокаивающе гладил по спине. — Старайся об этом думать, как можно реже, хорошо? А лучше вообще не вспоминай, — он поцеловал меня в кончик носа, лоб и закрытые глаза.
— Я постараюсь, любимый, правда… — пообещала я ему. — Я должна была раньше сказать…
— После драки кулаками не машут, как ты сама сказала.
«Да, плохо я на Атоса влияю. Раньше он цитировал великих мыслителей прошлого, а теперь меня…» — закралась мысль в мою голову.
— Да, конечно… Я так рада, что больше не надо от тебя всё скрывать.

Я защитила миледи в глазах Атоса, не дала ему совершить самый страшный поступок в его жизни, который и не давал его душе успокоения… У миледи и графа будет шанс прожить все положенные им годы жизни счастливо. Только я чувствовала себя скверно, потому что обманывала такого хорошего человека…
И зачем злой рок, вернее, злой Вовка послал меня в книгу «Три мушкетёра»?
Но положительные моменты были. Я узнала, как же это здорово — чувствовать мужскую любовь, заботу и ласку… Самое главное, я не дала Оливье совершить самую страшную ошибку в его жизни — искалечить жизнь жене и самому себе.
Крепко обнявшись, я и Оливье так и стояли возле дерева…
В отдалении было слышно пение птиц. Солнечные лучи пробивались сквозь пышную листву деревьев с раскидистыми кронами… А я размышляла о том, что же мне делать в моём положении… Я понимала, что мне надо возвращаться из 17 века домой, но мне не хотелось… Перспектива остаться в книге на месте миледи навсегда вдруг показалась мне такой манящей…

[Fiora Beltrami]

Глава 4. Что же стало с миледи?
Графиня Анна де Ла Фер, в девичестве де Бейль, проснулась и оглядела обстановку вокруг себя. Увиденное ей не то, что не понравилось, но всё же приятного было мало.
Где бы она ни находилась, это была не её спальня с мужем в их замке…
— Где это я? Что я здесь делаю? — Анна потёрла глаза и несколько раз ущипнула себя, думая, что она спит. Анна опять ущипнула себя за руку раз пять, но это ничего не дало. Только рука теперь болела.
— Так, значит, это не сон… — пробормотала она, встав с постели.
Миледи, посмотрев в большое зеркало, которое висело на стене, вскрикнула.
— Господи, почему я рыжая?! — миледи смотрела на золотисто-рыжие кудряшки. — Глаза… Почему они зелёные?.. Что со мной?
Повинуясь какому-то импульсу, миледи сняла рубашку, в которой была, и оглядела себя в зеркале, всё ещё надеясь, что ей мерещится.
Потом она перевела взгляд на своё левое плечо.
— Клеймо исчезло? — не поверила миледи, разглядывая плечо со всех доступных ракурсов. — Клеймо исчезло! — ликовала она. — Но как такое может быть? — она на секунду задумалась. — Надо как-то отсюда выбираться, — рассудила Анна.
Порывшись в шкафах Маргариты, а миледи проснулась именно в её квартире, Анна откопала в недрах шкафа более-менее подходящий для себя оранжевый сарафан с белыми цветочками.
По мнению Анны, та одежда, что носила Маргарита, никуда не годилась. То ли дело платья, которые покупал Анне её муж! Из шёлка, бархата, сатина, атласа… А какие прекрасные картины висели на стенах!
«Не то, что я вижу сейчас. Художник до уровня да Винчи или Яна ван Эйка не дотягивает, хотя смотрится ничего», — подумала миледи.
— Здравствуйте, сударыня, — прервал размышления миледи парень, словно возникший из ниоткуда.
— Что вы здесь делаете? — раздражённо поинтересовалась миледи у гостя. — Вы кто такой?
— Ах, простите мне мою оплошность… Меня зовут Владимир Аверин. Можно просто Вова, — представился посетитель.
— Владимир Аверин, будьте так любезны, — старалась миледи быть спокойной, но в её голосе зазвенели нотки металла, — объясните мне, что я здесь делаю!
— Для начала прекратите разговаривать со мной в таком тоне, Маргарита. — Вова состроил строгое выражение лица.
— Какая ещё Маргарита? — возмутилась миледи. — Меня зовут Анна де Ла Фер, я графиня, к вашему сведению.
— Графиней Анной де Ла Фер вы были у себя в Берри, — высокомерно ответил ей Вовка. — Здесь вы Фомина Маргарита Сергеевна, ученица 9 «А» класса школы №25. Живёте вы в городе Сочи, в 21 веке, нравится вам это или нет.
— Что значит всё это? — не понимала миледи. — Как я попала сюда? — требовательно спросила Анна у Вовы.
— Что ж, мадам де Ла Фер, это объяснить легко. Я поменял вас местами с девушкой из этой эпохи, которую зовут Маргарита. Сокращённо Рита или Марго.
— И вы отправили эту Риту на моё место в 17 век? — в глазах миледи мелькнули насмешливые огоньки.
— Да.
— Но почему? — удивилась Анна.
— Не всё же время мне прощать ей её заносчивость, надменность и высокомерие.
— Ты хоть понимаешь, что это значит? — миледи с укоризной смотрела на Вовку.
— Да. Прекрасно понимаю.
— Ты понимаешь, ЧТО ты наделал?! — вспыхнула миледи. — Ты не подумал, что будет, если мой муж увидит у неё клеймо? Быстро меняй меня с ней местами обратно! — Анна встряхнула Вовку за плечи. — Какой же ты идиот… — прошептала она, усаживаясь в крутящееся офисное кресло, стоявшее у рабочего стола Маргариты. — Ты не подумал, что может случиться с той девушкой?
— Браво, браво, Анна! — Вова похлопал в ладоши. — Вот уж никогда бы не подумал, что вы способны на сострадание к малознакомым вам людям. Почему вас так заботит судьба Маргариты?
— Почему? — миледи дерзко вскинула голову и метнула на Вовку недобрый взгляд. — Владимир, ты отправил девушку, абсолютно не приспособленную к жизни в 17 веке, в прошлое. Так тебе этого было мало. Понадобилось ещё менять её и меня телами. Спрашивается, зачем ты это сделал?
— Всего лишь хотел проучить. Чтобы она больше не вздыхала по графу де Ла Феру… — Вовка упрямо сжал губы. — Постоянно о нём грезила… Вот я её и послал на ваше место, чтобы спесь сбить.
— Боже, Вова, ты идиот… Прости меня за излишнюю прямоту, но это так. Ты понимаешь, что Маргарите там грозит, если тайна с клеймом откроется?
— Миледи, не утруждайте себя заботами об этой ехидне. Вы не знаете Маргариту.
— Допустим. Но мой муж очень вспыльчивый человек… Я бы очень испугалась, если бы он узнал правду… — миледи встала с кресла и прошлась по комнате. — И ты с таким спокойствием говоришь, что послал туда Маргариту? Это плохо — так поступать с девушкой, даже если она не отвечает тебе взаимностью… Уж я-то знаю… — миледи грустно улыбнулась левым уголком губ.
Пристыженный Вова опустил голову.
— Так что делать будем, юное дарование? — спросила графиня де Ла Фер. — Вытаскивать Риту из 17 века будешь?
— А знаете, Анна, пожалуй, нет, — ухмыльнулся Вова. — Пусть ещё там немножко поживёт. Может быть, тогда до неё дойдёт, что жизнь в 17 веке была далеко не сахар. Тем более, с украшениями на плече…
— Ах, ты, каналья! — миледи кинула в Вовку зарядкой от телефона. — Мошенник! — за зарядкой последовала папка бумаги для принтера.
— Анна, успокойтесь!
— Трус! Жалкий трус! — миледи принялась колотить Вовку кулачками, а тот держал её запястья. Но для Анны это не было таким большим препятствием.
Она ударила парня коленом ниже пояса. Боль была такой сильной, что Вова невольно выпустил Анну.
— Ведьма! — прокричал Вовка, согнувшись пополам и держась за ушибленное место. — Чертовка! Будь я на месте твоего мужа, я бы тебя точно повесил, не задумываясь!
— Как-то быстро мы на «ты» перешли, — заметила миледи, убежав в коридор и одевая шлёпанцы. — Если ты не хочешь мне помогать возвращаться, я сама найду способ выбраться!
— Нет, не вздумай! — Вовка успел прибежать в коридор и схватить миледи за руку как раз в тот момент, когда она открыла дверь, собираясь переступить порог.
— Отпусти меня, грубиян! — вопила Анна на весь подъезд. — Руки убери!
— Тебе нельзя просить о помощи, потому что тебя за психопатку примут и поместят в сумасшедший дом. Ты хоть представление имеешь о том, что это такое? Тебя просто затолкают в машину — типа кареты, только без лошадей, и увезут. А потом припишут тебе шизофрению и раздвоение личности, хотя в твоём случае это будет выглядеть, как помешательство. Поверь, Анна, лучше в психушку не попадать. Там тебя просто запрут в палате и будут пичкать психотропными препаратами. Так что никакой самодеятельности, ты меня поняла? И привыкай к имени Маргарита, потому что ты в её теле.
Миледи хотела собственными руками придушить на месте этого молодого человека, но ей пришлось признать, что он прав. Да, Анна была ужасно зла на Вову, но этот парень был её единственной ниточкой в этом времени, в которое она попала.

[Fiora Beltrami]

Уняв свой гнев, Анна кивнула.
— Я знал, что ты умная, — только и услышала она от Вовы.
«Держись, маг-самоучка! — подумала миледи. — Можешь считать, что ты победил, но поберегись. Никто не гарантирует тебе того, что я не вылью тебе в суп яд или средство для прочищения кишечника…»
Прошло два часа. Вовка давно ушёл, по-быстрому объяснив миледи, как пользоваться всей техникой в доме, чтобы обошлось без несчастных случаев.
Анна, поскольку была сообразительна и умна, быстро всё запомнила. Так что голодная смерть ей не грозила только потому, что она не смогла включить газовую плиту.
Крутясь в кресле, Анна размышляла о том, как выбраться из 21 века в родной 17. Пока у неё не было идей на этот счёт, что её очень злило.
— Это ж угораздило Марго ему досадить, что этот сумасшедший решил поменять местами её и меня! — воскликнула она гневно. — Да что он о себе возомнил? Ничего, на него тоже управа найдётся. Но как же мне выбраться отсюда? — Миледи посмотрела на портрет Канцлера Ги, словно он мог ей подсказать хороший выход из положения.
— Точно! Придумала! — миледи даже подскочила от радости. — Так, мне надо войти в доверие к этому Вовке. Усыпить его бдительность, а потом напоить его вином. И, когда он начнёт нести всякий бред, улучить минутку и выпытать у него информацию… — миледи схватилась за голову. — Вот только как заманить его сюда?..
Встав с кресла, миледи прошлась по комнате, чтобы размять затёкшие от долгого сидения в одном положении ноги.
— Господи, помоги мне… — до сей поры не вспоминавшая о Боге, миледи воскресила в памяти все известные ей молитвы. — Я понимаю, что много чего натворила за все годы своей сознательной жизни, но эту Маргариту за что наказывать подобным образом? — не понимала миледи. — Только за то, что взаимностью не ответила? Какой же всё-таки ненормальный народ эти маги. Чуть что — сразу в другое время отправляют!
Анна нарезала круги по комнате, но идеи на тему того, как заманить сюда Вовку, её голову не посетили.
— Что же мне делать? — спросила миледи себя уже в который раз, но не могла найти ответа на свой вопрос.
Хотя времени на то, чтобы придумать новую часть плана, Анне потребовалось мало. Девушка так рассудила: если Вова — житель этой эпохи, то он должен уметь всё чинить сам, раз слуг в этом веке нет. Анна — представительница Нового времени, век семнадцатый, следовательно, беспомощна, когда надо что-то починить. Миледи недолго думала, что сломать…
У душа в ванной комнате она навернула смеситель. На клавиатуру «случайно» пролила суп, после чего клава не могла уже нормально работать. У шкафа с одеждой Анна сломала дверцу. Поставив греться молоко в кофеварке на плиту, Анна специально сделала так, чтобы оно у неё «убежало». И прямо на плиту…
— Нет, чего-то не хватает… — решила графиня де Ла Фер.
И снова отправилась в ванну. За раковиной девушка нашла молоток, которым она «совершенно не нарочно» погнула кран.
Решив, что и этого мало, миледи сломала дверной замок в туалете.
Только потом она взяла в руки мобильный телефон и набрала номер Вовы.
— Да, я слушаю, — послышалось в трубке. — Кто это?
— Это я, Анна де Ла Фер, — миледи присела на диван в гостиной.
— Во-первых, здесь ты не Анна де Ла Фер, а Рита Фомина. Во-вторых, скажи, зачем звонишь, — оборвал её Вова.
— Вов, ты б не мог прийти сейчас ко мне? — с надеждой и робостью спросила миледи.
— Я сейчас занят, — ответил парень.
— Чем это? — удивилась миледи, изо всех сил стараясь не раздражаться. Ей показалось нечестным, что у этого сумасброда могут быть иные дела, кроме как заботы о её благе.
— В сталкера играю.
— Это что? — не поняла графиня.
— Игра компьютерная такая.
— Вова, пожалуйста, приди… — миледи придала голосу мягкость. — Мне очень нужна твоя помощь.
— А ты подождать немного не можешь? — попытался Вова уйти от необходимости посещения Анны.
— Нет, это очень срочно. Вова, пожалуйста, я одна без твоей помощи не справлюсь! — взмолилась миледи.
— О Боже! — издал Аверин недовольный возглас. — Ладно, так уж и быть…
— Вова, спасибо! Ты этим очень меня выручишь!
Миледи бросила трубку первой.

[Fiora Beltrami]

— Ура! Он придёт, он придёт! — радовалась Анна тому, что первая часть её плана выполнена.
Пройдя на кухню и сев за стол, Анна стала высматривать Вову.
От скуки она выстукивала пальцами барабанную дробь по подоконнику.
Прошло полчаса.
За это время миледи отмыла плиту, потому что молоко, пролившееся на технику, доводило Анну до невроза.
— Да где же он до сих пор ходит?! — потеряла терпение миледи.
Стук в дверь бесцеремонно оторвал миледи от её созерцательной деятельности.
— Явился наконец-то, — пробормотала миледи, заставив себя надеть маску радушия.
Встав со стула, она пошла открывать.
— О, Вова! — воскликнула миледи, — как же хорошо, что ты пришёл! — Анна пропустила его в квартиру.
— Что там у тебя стряслось? — Парень не тратил время на праздные разговоры.
— Вова, мне так нужна твоя помощь… Пойдём, я покажу…
— Пойдём.
Вова дал Анне увести себя в туалет.
— Видишь, что с дверной ручкой стало? — миледи указала на причину, ею же созданной, проблемы. — Ты бы не мог починить?
— Думаю, да… — Вовка почесал в затылке. — Как ты так её сломать умудрилась?
— Случайно дёрнула, и… — Анна опустила голову. — Так вот она и сломалась.
— А! Так тебе только дверную ручку починить? — спросил Вовка с энтузиазмом. — Это я мигом!
— Вова, понимаешь, тут не в одной ручке дело… — Анна тяжко вздохнула, взяв за руку Вову и пройдя с ним в ванную. — Дело в том, что я была в душе и поскользнулась. А когда падала, зацепилась рукой сперва за смеситель, а потом и за кран… В общем, сломала случайно смеситель и кран погнула…
Анна сделала вид, что ей стало немного стыдно за весь этот бардак.
— Так, — посерьёзнел Вовка, — значит, нужно починить кран, смеситель и дверную ручку в туалете?
— Если бы!.. — воскликнула девушка. — Ты ещё не всё видел…
— Мама дорогая… — проговорил Вовка. — Что ты ещё умудрилась натворить?
— Пойдём, покажу… — Анна проводила Вову в комнату Маргариты. — Как видишь, дверца у шкафа с петель слетела.
— Боже… Ты маленькое квартирное бедствие, — заметил парень с иронией. — Как ты дверцу сломала?
— Я хотела переодеться и открыла шкаф, а дверь сама слетела. Я не нарочно, — миледи вздохнула. — Так ты мне поможешь? — спросила она с надеждой. — Я не сомневаюсь, что у Маргариты есть родители, которые не погладят меня по головке за такое, когда вернутся из деревни.
— Ты права, у Маргариты есть родители, Сергей и Мария Фомины. И ты оказалась права насчёт второго: они тебя за такое по головке не погладят… — Вова осматривал дверь шкафа, которая лежала на полу. — Это же как надо постараться, Маргарита, — Вова нарочно сделал ударение на имени своей одноклассницы, — чтобы за столь короткое время столько всего сломать! И как может одна девушка всё так угробить?
— Вова, так ты мне будешь помогать или нет? — вернулась миледи к повестке дня. — Я вряд ли справлюсь одна. Пожалуйста, помоги мне починить это всё… — миледи придала своему лицу и голосу самое кроткое выражение, на которое только была способна.
— Да уж, — проговорил в замешательстве Вовка, — я так понял, что чинить всё буду я, а ты сидеть рядом для красоты.
Вовка ушёл на балкон и открыл крышку подвала, достав чемодан с инструментами.
На то, чтобы ликвидировать последствия целенаправленных действий миледи, которые она совершила «не нарочно», у Вовы ушло несколько часов.
Дверца шкафа вновь оказалась на своём месте, починены кран и смеситель, а также ручка на двери в туалет, которую миледи тоже сломала «случайно».

— Ну, собственно, всё… — Вовка убрал на место чемодан с инструментами. — Принимай работу, Ритка.
— Вова, как хорошо сделано! У тебя золотые руки, честное слово! — восклицала миледи. — Ты представить себе не можешь, как выручил меня! Я очень тебе благодарна за помощь, правда…
— Спасибо…
— Не понимаю, что надо этой Маргарите? — миледи подошла к Вовке и коснулась его плеча. — Ты толковый, красивый и очень хороший мастер… А у настоящей Риты эта дурь скоро пройдёт.
Вовка покраснел до корней своих светло-русых волос, потупив свои серые глаза.
— Ты действительно так думаешь? — спросил он девушку.
— Конечно, я говорю то, что думаю, — а вот здесь миледи уже была искренней. — На мой вкус, ты отличный парень. Главное, что всё сам умеешь.
— Миледи, я, конечно, всё понимаю, но твоя благодарность только словесно выражена?
— Что ты имеешь в виду? — не поняла миледи.
— Я это к тому, что когда ты отрываешь людей от их дел, чтобы они решали твои проблемы, их надо хотя бы чем-то вкусным благодарить. — Вовка хитро улыбнулся.
— Чем-то вкусным? — переспросила миледи.
— Да. Шоколадками, пиццей и роллами на дом, или пирожками, сходить с ними погулять в парк или в кино, к примеру… — Вовка замечтался на пять секунд.
— Но я не умею готовить, — призналась миледи. — Когда я жила в Берри, там еду готовили слуги, — заметила она уклончиво и с лёгким оттенком презрения.
— Но здесь тебе нет слуг, — напомнил ей Вова. — Как же ты до возвращения родителей Маргариты доживёшь, если даже готовить не умеешь?
— Сама не знаю, — миледи опустила голову, покраснев.

[Fiora Beltrami]

— Эх ты, дворянка… — Вова хлопнул Анну по плечу. — Ладно, попробую придумать что-нибудь…
Вовка быстро сообразил ужин на двоих: салат и картофельное пюре. Анна пыталась ему помогать, но талант шеф-повара не был от природы присущ графине де Ла Фер. Поэтому Вовка отказался от её скромной помощи.
Ужин был готов. Анна даже достала из ниши на кухне бутылочку «Montepulciano di Abruzzo».
Как миледи и предугадала, Вове очень понравилось это вино, и уже вскоре Вова достиг той степени опьянения, когда человек любит весь свет, начинает активно вступать в диалоги и философствовать, хочет обнять любого попавшегося под руку.
«Надо же, как быстро всё случилось», — подумала Анна, прикрывая ладошкой коварную улыбку на губах.
— А хорошо же мы провели время, да, Вов? — спросила Анна, по-дружески толкая его в плечо.
— Ага, — подтвердил пьяный Вовка, — Хорошо.
— А вот скажи мне, Вов, — начала мягко миледи, — вот ты такой умный и талантливый маг, так ведь?
— Так! — зарделся Вовка от гордости.
— Ещё бы, ведь только талантливому магу дано так умело менять телами людей, да ещё и переносить в другое время! — если бы Вовка умел видеть людей насквозь, он бы понял, что восторженность миледи показная. — Я бы сама даже хотела научиться колдовству… — прошептала миледи ему на ухо.
— Так учись, кто тебе мешает? — Вова съел одну конфету.
— Но мне нужен такой человек, который бы в этом разбирался и учил меня…
— Ой, ты с этим ко мне обращаешься? Я сам недавно нашёл бабушкину книгу на чердаке, вот и учусь!
— Вов, а скажи, как ты перенёс меня и Маргариту в разные эпохи, да ещё и телами поменял? Это так сложно… Я бы точно не смогла!
Миледи нарочно так говорила, чтобы возвеличенное самолюбие Вовки толкнуло его на глупые поступки.
— Ха! Ничего в этом сложного нет! — Вовка встал из-за стола, но покачнулся и схватился за него, чтобы не упасть. — Слабак говорит, что это сложно!
— А как это сделать? Вов, объясни…
— Легкотня! Берёшь в левую руку магический камень, произносишь заклинание…
— И? — миледи вопросительно смотрела на парня.
— И всё, миледи! — Вовка развёл руками. — Вся работа! Даже первоклашка справится!
— А я не знала… Ты такой умный…
— Ну, спасибо! Знаешь, а ты куда благодарнее и менее заносчивее Ритки! — Вовка дружески хлопнул по спине девушку. — Вот почему ты не она?
— Потому что я это я… — миледи усмехнулась. — Вова, а ты меня не научишь этому заклинанию? Пожалуйста, я тоже очень хочу быть таким отличным магом, как ты…

Миледи с трогательной доверчивостью смотрела в серые глаза Вовы, и это не могло не тронуть юношу.
Анна умела околдовывать. В каждой женщине живёт ведьма… А Вова легко попадал под воздействие чар, хотя сам был магом…

Анне не составило особого труда выпытать у Вовки заклинание. Порядком набравшийся Вовка сам рвался болтать. Если бы Вова ещё знал, что Анна и немного снотворного ему в вино подмешала, пока он спал!
Но было маленькое «но» … Анна не знала, где у Вовки камень!
«Да, этот момент я как-то не учла»… — подумала девушка.
А Вовку потянуло распевать песни. Прочистив горло, он запел свою любимую песню:
— Жанна из тех королев
Что любят роскошь и ночь
Только царить на земле
Ей долго не суждено
— Вов, что с тобой? — встревожилась Анна.
— Ну, а пока,
Как богиню на руках
Носят Жанну…
Жанну…
— Вова, ты меня пугаешь… — Анна встряхнула юношу за плечо.